Например, в XIX веке был расшифрован эпос о Гильгамеше, в котором есть повествование о потопе, очень напоминающее библейское. В викторианской Англии это стало сильным аргументом против веры, религиозные британцы пережили нервный шок. Сейчас это повествование – аргумент в пользу историчности Библии.
Для многих открытия либеральных христианских текстологов об авторстве Торы были ударом по авторитету Библии, то есть веры. Сегодня для нас по разным причинам все равно, кто именно записал Пятикнижие. То же можно сказать и о библейской критике в целом, и о креационизме и эволюционизме.
В начале XX века большевики, чтобы опровергнуть идею нетления мощей, нарочито открывали мощи и находили их истлевшими. Для дореволюционных православных это был весьма действенный аргумент против Бога. К концу XX века оказалась поколеблена вера в подлинность так называемого пятого Евангелия – Туринской плащаницы. К тому времени православные и католики в целом уже были готовы к очередному провалу «неопровержимых свидетельств», тем не менее это стало очередным суровым испытанием веры.
Такими же потрясениями явились и проясненный в XX веке догматический дрейф христианства, нерешенность теодицеи – проблемы доброго Божества в мире зла, неопределенность соотношения науки и веры… В начале XXI века православные были обуреваемы вопросами ИНН, богослужебного языка, церковного календаря и надежного индикатора православия – чудесного схождения «Благодатного огня».
Безусловно, всех этих смятений веры могло не быть, имей наша вера своим фундаментом Бога, а не искусственные конструкции, изображающие присутствие/ бытие Бога для не имеющих уши слышать Его Самого.
Вера внутри и вера вовне
Потеря веры и ее фанатичность есть вещи одного порядка. Фанатизм всегда прост, очевиден для носителя, горяч по своему настроению. Достигается это за счет отрицания сложности жизни и неоднородности человечества. Когда религиозный фанатизм проявляет решительную любовь и заботу, мы имеем дело не с любовью к человеку, а с любовью к концепции. К этому приближается и любовь к образу Божию в человеке или любовь к ближнему в модели, где ближний – неопознанный Христос (нередкий тип изображения Иисуса Христа в мировой литературе).
Полноценная утеря веры с точки зрения духовной практики есть восприятие Бога как священной абстракции. Он перестает быть личным «Ты», данным субъекту в переживании, и превращается в возвышенное понятие типа «гармонии», «величия» и т. п. , ради которых можно умереть и убить. Природа выветривания Бога полностью аналогична забыванию близких: когда мы долго не видимся с человеком, его образ постепенно размывается и сокращается до нескольких характерных черт.
Во внутреннем пространстве человеческой души, причастной Богу, фанатизм и атеизм есть явления внешнего порядка, то есть нечто «для других». Экзистенциальная, подлинная вера в этом контексте есть созерцание Бога в хаосе себя и мира, она раскрывается в своей готовности к восприятию непредсказуемого Бога (ср. образ ветра в Ин. 3: 8).
Здесь было бы уместно привести несколько свидетельств о вере мыслителей экзистенциального направления. Например, для датского мыслителя Сёрена Кьеркегора вера есть стремление к несхватываемому Богу. Философ определяет экзистенцию как «бытие-между»: человеческое существование имеет промежуточный характер между отчаянием бессмыслицы и прыжком веры за грань абсурда. Прыжок веры принимает бессмысленность мира, отходя от комфорта авторитетных догм. Остается только Бог и отраженное в Его глазах человечество.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
