Человек не может проповедовать «православие» как чистый концепт. Будь православие только богословской системой, это было бы справедливо, но его не существует без Воплощения! Правильно было бы сказать: православие имеет богословскую и философскую системы, но к ним не сводится, а ими лишь изъясняется.
Если бы православие было духовным опытом одних лишь святых отцов, это оставалось бы их делом, а не моим. Проповедник не может проповедовать только чужое, даже если оно прекрасно, так как в этом есть фальшь. Православие есть причастность Богу, поэтому проповедовать можно только себя, как видимую часть этой причастности. Неслучайно Христос проповедовал Себя, а не некое правильное учение. Не потому только, что Он – Бог, но и потому, что это единственно реальная проповедь.
Вы – свет мира (Мф. 5: 14). Нам трудно повторить за Учителем: да, я – свет миру! Мы предпочитаем прятаться за лики святых: «Нет, не я, другой, вон те святые из иконостаса, а я не свет и не соль!» Проповедовать «не как книжники» и есть проповедовать себя во Христе, не приписывая свое сияние своим добродетелям. Благодатию Божиею есмь то, что есмь; и благодать Его во мне не была тщетна, но я более всех их потрудился: не я, впрочем, а благодать Божия, которая со мною (1 Кор. 15: 10).
Христианство и разочарование
Христианство может быть принято как добрая сказка и местами похоже на нее. В таком приятии всячески избегают скептицизма, иначе сказке конец. Есть много умных людей, не допускающих в область веры критическое мышление, несовместимое для них с религией. Но взрослое христианство, не боящееся увидеть абсурд и бессмысленность как повседневности, так и всех идеологий, – по ту сторону скептицизма.
Если кто принял христианство по наивности, а теперь боится «потерять веру», то, чтобы изгнать этот страх и быть более стойким в христианстве, понадобится пройти через предельный скепсис. А для светлых и чистых душ атеистов остается почти детская вера в «путь добра», «справедливость», «человечность», «так нельзя» и «здравый смысл». Умные биологи и астрономы после убедительных лекций о том, что Вселенная представляет собой несколько видов энергии и флуктуацию квантовых полей, а человек есть белковая масса с набором нейронов, искренне проповедуют смысл и высокие человеческие ценности.
Только внятно осознающий условность всех ценностей и мнений может веровать в Бога устойчиво. В противном случае его вера в «путь добра», «справедливость» и т. п. заставит Бога вращаться вокруг этих идолов и служить им: Он будет принят только в меру соответствия им.
Достоевский отмечал, что путь нигилизма начинается с разочарования в чем-либо одном и, как кажется, в малом, незначительном. Но, разочаровавшись в одной жизненной установке, человек понимает, что и другие позиции его мировоззрения нестабильны. «Обжегшись на молоке, дуют на воду». Поэтому опыт разочарования предельно важен: он может, испугав, остановить всякое самопознание, а может быть и конструктивным началом пробуждения. «Сомневаюсь, следовательно, существую», – говорил Августин.
В то же время разочарование может зациклиться на себе, превратиться в страсть, питающую и услаждающую саму себя. Разочарованный мнит себя переходящим в более высокую стадию восприятия мира – это скрытое романтическое самолюбование. Скорее всего, он стоит на месте и остался тем же. Вот почему я говорю, что разочароваться надо не только в пьянящем очаровании, но и в разочаровании – оно пьянит не меньше.
Знаменитый «философ подозрения» XIX века имел сходную мысль (из посмертного): «Друг, все, что ты любил, разочаровало тебя: разочарование стало вконец твоей привычкой, и твоя последняя любовь, которую ты называешь любовью к „истине“, есть, должно быть, как раз любовь – к разочарованию» (Ницше. Злая мудрость. § 20) – образец зацикленности на разочаровании. Я пытаюсь оградить христиан от этой ямы. Скоро наступит – и уже наступает – пора больших и малых разочарований в церковном стане. И многие окажутся недостаточно циничны, недостаточно мизантропичны, чтобы перешагнуть тонкое обаяние разочарованных чувств.
Романтическое представление о себе вырыло яму церковно наивным, и она заполнится церковно разочарованными. Чтобы пережить надвигающуюся бурю разочарований больших и малых, нужно быть подле того, кто любит Бога, ценит богословие, психологию, философию, герменевтику и т. д., но уже сейчас не верит в них, считая словоблудием по Фрейду: удовольствием носить на языке вожделенный предмет как форму обладания. Ибо так называемое разочарование в Боге и Церкви чаще всего есть разочарование в способности этих объектов гарантировать истину. Если изначально считать ролью гуманитарных наук интеллектуальное самоудовлетворение, то их падение и восстание будет равно занимательным действом для христианина.
Любовь к Богу должна базироваться на многих вещах. Но мне представляются главными две фундаментальные основы: откровение Встречи, или Соприкосновения, с Богом и спокойное недоверие ко всем формам Его презентации в мире. Если нет первого и второго, то нет и начала христианства, а только святая вера в Деда Мороза по имени Иисус, Аллах, Вишну, Даждьбог и т. п.
Вера и антиклерикализм
Как элемент спокойного недоверия и часть православной керигмы (проповеди) сегодня был бы полезен трезвый антиклерикализм. Неслучайно Сам Спаситель уделил этому яркую долю Своей проповеди (Мф. 23). Не то чтобы фарисеи были в тот век особенно плохи, оно так всегда и везде. Как народ отличается от своих депутатов, так и Бога нужно отличать от Его делегатов. Таким образом, чтобы благовествовать красоту Бога, священник должен быть отчасти и антиклерикалом.
Развитие культуры самокритики есть неоцененный признак взросления Церкви. Подвижники древности не раз подчеркивали и демонстрировали готовность стоять на перекрестье самых неприветливых отзывов. Терпеть мало – надо слышать, анализировать, просчитывать ситуацию с точки зрения оппонента.
Большинство ревнителей православия, к сожалению, все еще продолжают бессознательно выказывать недоверие к истине, боязливо табуируя позицию антиклерикализма даже в среде клириков. «Лично духовенство, я думаю, прекрасно. Но именно в золотящихся одеждах его, иконообразное – оно ужасно, потому что непоправимо, неисправимо, нераскаянно», – писал В. В. Розанов (О священстве, о древних и новых жертвах). Отношение к церковности как священной корове оказывает медвежью услугу проповеди православия. Отсутствие открытости и запрет на антиклерикальность порождают ее закрытую форму. Если говорить о перспективах развития в XXI веке, то это стратегическая ошибка.
Пример Христа и пророков свидетельствует, что святость и открытое противостояние устоявшейся церковности и народному благочестию не исключают друг друга. Святость веры не менее зорка, чем скепсис материализма. Поэтому прерогатива свободных критических высказываний в адрес «всего святого» не должна быть беспечно отдана агностикам и атеистам.
Одиозный образ клирика вызывал здоровую критику не только со стороны оппонентов Церкви, но и ее святых. Из дневников праведного Иоанна Кронштадтского: «Но кто будет верить чувству наших собратий – отцов протоиереев? Все основано у них на одном интересе, на деньгах, и за деньги готовы они продать 100 раз брата своего: ни в грош тебя не ставят. Бог да судит им. Нас иногда ни в грош не ставят потому, что и мы не ставим в грош, не уважаем тех, которые нас не уважают. Большею частью это бывает между братиею по служению. И, увы, между духовною братиею; а между духовною братиею наибольше бывает вражда из-за денег. Деньги, деньги мутят тех, которые должны бы зреть непрестанно горе и жить во взаимной любви – в смирении и незлобии, в терпении и долготерпении». Ницше называл священство – «Божьи индюки» (Антихристианин. § 13), это обидно; но у святителя Григория Богослова зоопарк еще более нелестный, о собратьях епископах он писал: «Ты можешь довериться льву, леопард может стать ручным, и даже змея, возможно, побежит от тебя, хотя ты и боишься ее; но одного остерегайся – дурных епископов, не смущаясь при этом достоинством их престола… Злополучные, презренные игральные кости жизни; двусмысленные в делах веры; почитающие законы временной выгоды, а не законы божественные. Их слова, подобно гибким ветвям, колеблются вперед и назад. Они – соблазн для женщин; они – отрава, приятная на вкус; они – львы по отношению к более слабым, но псы по отношению к власть имущим; Они – хищники с прекрасным чутьем на всякое угощение. Они истирают пороги дверей власть имущих, но не пороги мудрых; они думают только о своей выгоде, но не об общественной пользе, чтобы творить зло своим ближним» (О себе самом и о епископах).
