– У нас принято хорошо угощаться в гостях, это знак уважения к хозяевам.
Мадам Додар при этом склонила голову в знак согласия со словами своей приятельницы и протянула блюдо Франсуа. Увидев его замешательство, хозяйка поставила блюдо рядом с ним и придвинула поближе тарелку, на которой изящно были разложены местные сыры камамбер, ливаро и пон-л’эвек.
– Надеюсь, мы с вами выпьем по рюмочке моего любимого ликера, – нараспев произнесла она, указав на бутылку с надписью «D.О.М». Франсуа вспомнил, что не пил местного ликера от бенедиктинских монахов со времен своей юности. И когда мадам Додар взглядом указала ему на бутылку, аккуратно налил темной тягучей жидкости в маленькие пузатенькие рюмки. После того как хозяйка произнесла тост за гостей, Франсуа приложился губами к краю рюмки и с удовольствием ощутил насыщенный вкус ликера. Можжевельник, шафран, апельсиновая цедра, мед, корица и еще что-то очень знакомое заставили мозг воспроизвести картины детства. Он не помнил мать и не знал отца, поэтому его воспоминания о семье базировались на тактильно-обонятельно-вкусовых ощущениях. Конечно, он не мог пить в детстве «Бенедиктин», но он точно знал, что этот ликер пили его родственники и их гости, помнил запах ликера и под воздействием этих смутных воспоминаний унесся к поселившимся в подсознании образам людей из своего детства. Слезы подступили к глазам Франсуа, и ему пришлось прикрыть их, чтобы этого не заметили мадам Додар и тетушка. Меньше всего ему хотелось, чтобы эти женщины поняли, что он расчувствовался от вкуса старого ликера. Но мадам Додар своим зорким взглядом уловила в мимике своего гостя нечто такое, что заставило ее перестать болтать с тетушкой.
– Вам нехорошо, мсье? – спросила она слегка ироничным тоном, пристально вглядываясь в лицо Франсуа.
– Нет, все замечательно, мадам Додар, – ответил он, сумев взять себя в руки, и постарался перевести разговор в другое русло. – А скажите, правда ли, что секрет ликера до сих пор никто не знает, кроме монахов?
– Ах, да что вы! – удивилась мадам Додар. – Уже пятьдесят лет его официально производит на своем предприятии мсье Легран, который добился от ордена монахов-бенедиктинцев права производить ликер. Вы разве этого не знали?
Франсуа отрицательно покачал головой. Как много он не знал о жизни своей родной провинции!
– Да у Леграна ко всему еще и целое производство по заготовке трав! – продолжала хозяйка, поняв, что тема интересует Франсуа. – На него работает сонмище мальчишек, которые шныряют по полям и лесам с корзинами и приносят на переработку всякое сырье. Да вот, сын моей кухарки тоже там работает, хоть так пополняет семейный бюджет, ведь отец-рыбак утонул в море несколько лет назад. Это мне приходится покупать дорогое мясо для изготовления колбас, а там все ингредиенты даны самой природой!
– Да, природа – великая сила! – сказала тетушка. – В ней нужно искать суть самой жизни.
Франсуа краем уха слушал жужжание голосов, казалось бы, не вникая в тему разговора. Но как только была произнесена фраза про суть жизни, он перестал жевать колбаску и, отложив вилку и нож, попросил у мадам Додар позволения уединиться. При этом он особо подчеркнул, что ему необходимы будут письменные принадлежности. Ему в голову вдруг пришла схема эксперимента, навеянная болтовней этих провинциальных кумушек о природе и ее силе.
Мадам Додар проводила Франсуа в свой кабинет и, проходя по узкому коридору, как бы невзначай дотронулась рукой до бедра мужчины. В кабинете, где из-за толстых штор было полутемно, мадам включила настольную лампу и любезно предложила удобные стол и стул, перо, чернила и бумагу.
– Ну, не буду мешать, творите, – медовым тоном произнесла она, прикрывая дверь.
Франсуа остался один на один со своими мыслями. Как же подойти к решению проблемы? Научная гипотеза, которая вдруг прорисовалась в его сознании, вытекала из теории гуморальной регуляции[1] и действия различных природных экстрактов на эндокринную систему человека, а через нее – на внешность и, самое главное, продолжительность жизни. Мсье Дюлок, по-видимому, хотел жить вечно.
Вскоре родилась схема, ведь недаром в научном обществе Парижа славился быстрый и деятельный ум Франсуа. Он знал это свойство своего мыслительного аппарата обдумывать, не прибегая к мозговому штурму. Обычно он, ставя перед собой научную задачу, специально переключался на другие виды деятельности, а его живой, активный мозг искал тем временем решение проблемы. Перед тем как мозг выдавал решение, Франсуа всегда охватывало чувство, подобное тому, что испытывают эпилептики перед припадком. Какие-то мушки перед глазами, нехватка воздуха и еще что-то, что описать невозможно. И он всегда знал, что за этим последует. Вот и сейчас мозг буквально взорвался идеей в самый неподходящий момент, когда Франсуа в гостях у прекрасной дамы жевал острую колбаску. Кому расскажи, как к нему приходит озарение, – не поверят.
В это самое время приятельницы продолжали свою задушевную беседу. Мадам Додар живо интересовалась научной карьерой Франсуа, но не с точки зрения значимости его открытий, а с точки зрения выгоды. Она долго расспрашивала, сколько платят в Париже за чтение лекций, за научную степень. Мадам Лаке отвечала на ее вопросы, как могла. Знала она об этой стороне жизни племянника немного, но даже на основании этого мадам Додар сделала неутешительные для Франсуа выводы. Особенно ее поразило, что он не подписал никаких бумаг со своим заказчиком и при этом уволился из университета, оставшись без средств к существованию. Мадам Лаке неосторожно заметила, что средств у ее племянника достаточно.
– Ах, бросьте, голубушка! – небрежно прервала ее мадам Додар. – Какие это средства, боже мой! То, что осталось от вашей покойной сестры и вашего мужа? В наше время это не называется средствами, поверьте. Особенно если на них претендует молодой мужчина с аппетитами парижской полубогемы.
Мадам Лаке промолчала бы, если бы лавочница ограничилась оскорблением их семьи такой оценкой средств Франсуа, но снести то, что ее племянника обозвали полубогемой, она не могла.
– Но позвольте, почему вы назвали Франсуа полубогемой? – вопросила она визгливым голосом. – Это какое-то унизительное парижское прозвище! А мой племянник ученый, и притом со средствами. Никто не может подозревать в чем-то предосудительном такого милого и воспитанного молодого человека!
Она была в курсе, что мадам Додар способна сформировать такое мнение о человеке, которое в обществе Понтабери приклеивалось намертво и на многие годы. Мадам Лаке не могла позволить, чтобы Франсуа был измазан словами, исходящими из уст самой мадам Додар, поскольку очень хотела, чтобы Франсуа прижился в Понтабери. Видимо, и мадам Додар смекнула, что сказала что-то не для ушей престарелой ханжи Лаке. К тому же она имела виды на Франсуа, поэтому его репутация пока была для нее важна.
– Ну что вы, милочка! – самым льстивым тоном начала она успокаивать покрасневшую от негодования мадам Лаке. – Я вовсе не хотела обидеть ни вас, ни многоуважаемого мсье Тарпи! Полубогема – это признак респектабельной жизни, всего-то! Я процитировала нашего классика… Как там бишь его… Э-э… Лучше выпейте еще ликеру, закусите этим паштетом. А вот еще, смотрите, ваши любимые миндальные пирожные. Боже, какая прелесть! Миндаль специально для вас и мсье Тарпи я заказала на ярмарке в Руане, затем его долго варили в молоке, затем в медовом сиропе, а затем…
Тут вошел Франсуа, и тирада о том, как варили миндаль, оборвалась. Тетушка расплылась в улыбке, увидев своего племянника с бумагами в руках, и, уже не слушая мадам Додар, поплыла к нему, обняла и припала к его широкой груди.
– Дорогой мой мальчик… – только и сказала она.
Когда Франсуа вышел к дамам, он сразу понял, что между ними случилась размолвка. Выдали их лица, расстроенное – у его тетушки и злое – у мадам Додар. Не желая вмешиваться, Франсуа, довольный завершенным делом, сложил с десяток листков и небрежно сунул их во внутренний карман пиджака.
