Мы с Лялей удачно юркнули в переулок. Как только мы прошли, он замкнулся цепью. Но мы уже выскочили.

Эти люди имели совершенно особый вид и наводили панику. Рассказывали, что одесская чрезвычайка получила из Москвы 400 абсолютно верных и прекрасно выдрессированных людей. Было ли это так, не знаю, но внешний вид их был, действительно, если не устрашающий, то действующий на воображение. На, головах у них были только что примененные тогда новые головные уборы. Они несколько напоминали шеломы былинных русских витязей, но были сделаны из сукна защитного цвета, на каком-то черкасе. На шлеме была нашита большая красная звезда. Остальная одежда, была обычная - форменная, одинаковая у всех и хорошего качества. Люди имели сытый и довольный вид. Очевидно, этих верных псов чрезвычайки холили и лелеяли... На взгляд все это были русские, - но великороссы, не здешние ...

Белый одесский собор. Народу немного ... Сейчас нет богослужения.

Я сел на скамейке. Вера Михайловна долго не приходила, И приятно мне было, страшно приятно в храме...

Мне припомнилось, как перед эвакуацией Одессы я был в митрополичьих покоях и думал:

"Ну что же ... придут большевики, а это останется ...".

И вот "это" осталось. Стоит этот собор, как и остальные церкви в Одессе, и всем своим существом невидимо, ненащупываемо противится красному миру.

Отчего большевики переменили свою политику в отношении религии, - я не знаю. Я даже не знаю, переменили ли они ее там, в Великоруссии, в Москве... Но здесь, в Одессе, я должен засвидетельствовать, что отправление богослужения, как такового, не преследовалось. Все храмы открыты, кроме домовых церквей. Домовые почему-то закрыты.

Отчего это произошло? Оттого ли, что большевики не посмели тронуть религию вообще, или потому, что пришлось бы тронуть одну религию? Ведь невозможно было бы закрыть церкви, но не закрыть синагог... (евр. комиссары не были верующими и синагоги им были не нужны...ldn-knigi)

Наконец, она пришла... бледная, расстроенная... Это ужасное известие подтверждалось. Нашлись люди, она говорила с ними лично, которые видели, как несчастного Эфема везли. Это были чрезвычайщики. Они держали револьверы у его висков, он был очень бледен и, по-видимому, узнав тех людей, его знакомых, что стояли на тротуаре, отвел глаза...

И вместе с тем она принесла еще другое.

"Котик" опять был. Он очень обижен, что, по-видимому, ему не поверили и прервали с ним сношения; ему совершенно необходимо со мной увидеться еще раз. Он побывал у Варвары Петровны - дамы, у которой жил Эфем. И совершенно убедил ее в том, что он настоящий, а не провокатор. Варвара Петровна в ажиотаже и умоляет с ней повидаться.

Я вышел из собора, но не увидел сына, который должен был меня дожидаться. Зная, что мальчик ни за что не уйдет со своего "поста", я начал сильно беспокоиться. Пример Эфема действовал на меня, и мне мерещилось, что Лялю схватили. Я долго его разыскивал и пережил несколько ужасных часов.

Но дело объяснилось... К вечеру он пришел на одну из наших квартир. Он потерял меня из виду, когда я вошел в собор, бросился разыскивать в соседние улицы, пропустил меня поэтому, когда я уходил, и, верный "долгу службы", метался до вечера вокруг собора, пока ему не пришло в голову искать по квартирам.

Проклятая жизнь ... Это вечное беспокойство, дрожание за жизнь людей ... Хоть мы и привыкли к этому, но все же...

Я увиделся с Варварой Петровной ...

- Помилуйте, Василии Витальевич ...

- Сколько раз я вам говорил ,что я не Василий Витальевич, а Иван Дмитриевич ...

- Ну, Иван Дмитриевич... Подумайте... что это в самом деле... Да ведь он честнейший человек.

- Кто? ..

- Да "Котик" ... Я же его прекрасно знаю... он десять дней каждый день ко мне приходит ...

- Как? когда? почему?

- Да потому, что он тот самый, с которым Ф. М. уехал. Господи.. Да я их сама выправляла в дорогу. И то, что у них было, все эти бумаги и письма, все я Котику" собственными руками позашивала.

Да что вы, Василии Витальевич... Честнейший он человек...

- А вы знаете, что Ф. М. арестован?

- Да что вы ... Врут они все ... врут, все врут... а ваша Вера Михайловна сумасшедшая ... и ничего этого не было... я вот перекрещусь вам, чтобы вот так моим сыновьям было, как сейчас Ф. М ... так ему хорошо, как, никогда не было... я и на карты бросила,... верно говорю вам...

- "Котик" был у вас теперь?

- Да был...

- Что же он говорил?..

- Да говорит, что довез благополучно Ф. М до этого острова, как он называется... Тендра... И там передал его нашим... а сам вернулся.

- Как вернулся?.. да ведь мне он сказал, что он прямо из Севастополя... А деньги как он получил?.. Тоже на Тендре?.. А господина Л. тоже видел на Тендре?..

- Да я уже не знаю... Может-быть, перепутал он что, как увидел, что ему не верят..

- А почему же он не сказал, что это именно он ездил с Эфемом?

- Да ведь вы его не спрашивали?

-Я не спрашивал... но Владимир Александрович спрашивал, и он сказал, что не знает никакого Ф. М.

- А как же он мог сказать неизвестному студенту? .. Вели бы вы его спросили, он бы сказал. А вы не спросили ... Василий Витальевич?

- Иван Дмитриевич... В соседней комнате слушают..

- Иван Дмитриевич, не губите вы дело... Подумайте, вам письмо, личное от самого Врангеля ...

- Как, это еще что? ..

- А то, что вслед за "Котиком" прислали они второго курьера. С письмом от Врангеля к вам и с деньгами, чтобы вы работу открыли ... Иван Дмитриевич, не слушайте вы тех ... Большое дело можете сделать...

Мне было совершенно очевидно, что "Котик" провокатор и что он погубил Эфема. И что этот второй курьер с письмом от Врангеля тоже провокатор. И все-таки...

И все-таки. .. Когда женщина смотрит вам в глаза и вы читаете a них, что, не окажем прямо трусость, а просто "излишняя осторожность" может погубить дело, - это плохая атмосфера для принятия благоразумных решений.

Я решил рискнуть... Она, оказывается, видела уже этого второго курьера.

- Честнейший человек... Офицер ... фронтовик ... так и видно... Целый день у меня вас ждал. Приходите завтра, я им скажу, в семь часов...

Я согласился.

Я шел обратно через какой-то базар. Ах, какие там за 200 рублей можно было поесть щи!... Мне очень хотелось. Но это было слишком дорого для меня.

Но зато я не отказал себе в удовольствии пощупать гитару... Хорошая гитара продавалась на базаре. И сверкала так на солнце медными струнами, как золото 10000 рублей...

И когда я взял несколько аккордов на этой золотострунной гитаре, внутренний голос совершенно явственно и отчетливо зашептал:

- Берегись ... берегись... берегись ...

Мне не было страшно, и он не отговаривал меня от моего решения... Он только настойчиво твердил:

- Берегись... берегись... берегись ...

Бывают же такие случайности...

Когда я шел при белом свете солнца по Н-ской улице я столкнулся лицом к лицу с человеком, который был тогда в "желтых" Теперь я рассмотрел его вполне. Он был одет иначе в темно-синем люстриновом, а на голове форменная фуражка, вроде как у заграничных моряков. И вообще в его облике было что-то заграничное. Он был еврей, - это несомненно. Но я бы сказал - иностранный еврей.

Встретив его я подумал:

"А не будет сейчас маленький толстый, что был в черных лакированных..".

И через несколько шагов столкнулся с этим последним. И этот, несомненно, был тоже евреем. Он был одет одинаково с тем первым, с тем же заграничным отпечатком. Теперь я их великолепно рассмотрел...

Отравляясь на свидание с почти заведомым провокатором, я должен был принять некоторые меры. Я сделал так:

Во-первых, я решил опоздать на час Я понимал, что провокатор приведет с собой свой хвост, который расположится на улице. И мне было выгодно, чтобы они пришли раньше меня, потому что, если бы мне удалось остановить наличность агентов чрезвычайки у дома, я бы просто не вошел.