– Добрячок, сейчас же прекрати беситься, а то хуже будет! – пригрозила хохочущему Добрику одна из фей. – Ну как ребёнок!

Девица была невысокой, коренастой, скуластой, с полным отсутствием талии, как у поросячьей туши, в общем, непривлекательной. Она ступала короткими ножками так, будто только что слезла с лошади, а низкий пронзительно-хриплый голос гудел, словно пароходная сирена в тумане. Несмотря на то, что девица принарядилась и накрасилась, результат её усилий был равен нулю. Напрасно она маскировалась под женщину. Косметика шла ей не больше, чем черепахе. И жуткий одеколон. Похоже, что «Цветочный». Один мой одноклассник во время службы в армии попробовал этот одеколон в Новый год на вкус и не одобрил. Особенно послевкусие. «Больше никогда в жизни!» – гласил его вердикт.

– Бесполезняк разговаривать с этим оболтусом, – заметила другая фея – антипод первой. Эта девица была высокой, стройной, светловолосой, голубоглазой, с розовой, как ветчина, кожей, и неподвижным бледным лицом, чьи строгие классические черты были подобны гипсовой посмертной маске древней гречанки.

Добрик перестал хохотать и проговорил, обращаясь к непривлекательной фее:

– Анара Фархадовна, рыбка, ну пожалуйста, не будь занудой. Здесь же не комсомольское собрание. Это собрание моих друзей. Вливайся!

Анара Фархадовна, которой на вид было не больше двадцати пяти лет, прогудела:

– Всем бобра, человеки!

Добрик бодро вскочил с дивана и, засунув руки глубоко в карманы, гоголем прошёлся по комнате.

– Знакомьтесь, пацаны. Анара Фархадовна – лучший цветок в букете нашего пединститута. Лидер, староста курса, до института работала в райкоме комсомола, а сейчас старшая пионервожатая в той же школе, что и я, и вообще крайне положительный человек. В общем, как говорится, комсомолка, спортсменка и просто красавица. Юлька – училка физкультуры в нашей школе и моя бывшая одноклассница, а Жанна и Яна – Юлькины подруги.

Бесцветная Юлька выслушала Добрика без всякого выражения на гипсовом лице. Кудрявая брюнетка Жанна улыбнулась. Улыбка у неё оказалась ослепительной. Она исправила негативное впечатление от острого носищи торчком. Улыбаясь, Жанна совершенно преображалась. Слишком длинный нос куда-то исчезал, и она становилась настоящей красавицей – вы видели только красивой формы вишнёвый рот с двумя рядами зубов-жемчужен. А так ничего особенного – вертлявая буратинистая пигалица, худая как скелет, с шеей, запястьями, бёдрами и икрами Кощея Бессмертного. Моя мама называла таких девчонок селёдками.

Яна помахала нам рукой. Из трёх подружек она была самой яркой. Золотистая блондинка ниже среднего роста с ладной фигуркой и узлом густых волос на затылке красивой головы. Глаза фиалкового цвета с весёлыми огоньками, капризно выгнутые губы и милая ямочка на щеке. Настоящая принцесса на горошине. В Средние века на таких принцесс можно было наткнуться в каждом приличном замке. Они обычно выглядывали из самой высокой башни, высматривая принца на белом коне.

– А я Настюша Полякова, работаю в детском саду воспитательницей, – напевно сказала четвёртая фея. В глаза бросалось её крупное телосложение – настолько крупное, что я не рискнул бы держать её на своих коленях. Широкие, как горный склон, плечи, пышная грудь, могучие бёдра. Настоящая богиня плодородия. В общем, всё было при ней, но рядом с такой роскошной женщиной парень нормальных габаритов невольно чувствовал себя её любимым пупсиком. Другой отличительной чертой внешности Настюши Поляковой была тёмненькая полоска усов над верхней губой, словно чёлка первоклассника, съехавшая со лба под нос. Я ненавижу усы у женщин, поэтому Настюша Полякова сразу стала мне несимпатична, несмотря на стать и приятный певучий голос.

– Птички мои, пора начинать веселье, – воскликнул Добрик. – До Нового года осталось всего четыре часа!

Парни раздвинули стол, девушки постелили скатерть, и подготовка к торжеству вошла в заключительную фазу. Анара раздавала указания. Добрик и Лёка таскали с кухни посуду. Агафон молча резал колбасу, страдальчески согнув спину. Желания заводить и поддерживать разговор с девчонками у него всегда находилось не больше, чем у водителя троллейбуса с пассажирами. Я не увидел себе места на этом празднике жизни, поэтому накинул пальто, надел свои зимние ботинки Мухачинской обувной фабрики, в которых можно было без ремонта дойти до Пекина, и вышел на балкон покурить.

К концу дня подморозило. Тяжёлое тёмное небо давило на городские здания, как океанская толща на утонувшие корабли. Из-за едкой дымки, висевшей в воздухе, словно скопление отлетевших душ, звёзд было не разглядеть. Серый снег, истоптанный сотнями ног, поблёскивал в свете уличных фонарей. Противно пахло химией. Обычный январский вечер в Мухачинске.

Едва я полез в карман за сигаретами, как балконная дверь приоткрылась, и в щель пролезла Анара.

– Ничего, если я нарушу твою личную зону?

– Ничего. Всё равно я собирался броситься с балкона.

– А чего не бросаешься? – издала короткий гудок в тумане бывший комсомольский работник.

– Да вот решил напоследок выкурить сигарету и мне показалось, что жизнь-то налаживается. Но это было ещё до того, как здесь появилась ты.

– А ты прикольный, – прогудела Анара своим пароходным голосом. – Хочешь угощу хорошей сигареткой? Извини, забыла твоё имя. У меня целая пачка болгарских, пора распечатать.

– Вадим.

Я взял у непривлекательной девицы сигарету, она сунула в рот свою. Я поднёс ей огонь. Она, умело прикрывая сложенными ладонями спичку от ветра, прикурила.

– Спасибо, Вадик.

– Не за что. Травись.

Мы замолчали. В соседних квартирах тоже гуляли. Оттуда были слышны взрывы хохота и музыка. Я курил, окутываясь облачками синего дыма, смешанного с паром от дыхания. Анара глубоко затягивалась с упорством человека, поставившего своей целью заработать рак лёгких, и стряхивала пепел в темноту. Видимо, она была уверена, что в этот поздний час под балконом не окажется прохожих. Или ей было всё равно. Из двери высунулась лохматая голова Добрика.

– Ну, где вы там, куряки? Идите уже к столу.

Кинув окурки на головы вероятных прохожих, мы с Анарой вернулись в комнату. В тепле у меня сразу же запотели очки. Это вечная проблема очкариков зимой.

– Я принесла бутылку водки, – сообщила Жанна. – Специально для мальчиков.

Ослепительно улыбаясь, Жанна указала на бутылку «Пшеничной».

– Вот это правильно! – обрадовался Добрик. – Мальчиков водка освежает. А специально для девочек у нас есть «Рябина на коньяке». Лёка, барабанный бой! Где твои барабанные палочки? Нету? Тогда доставай «Рябину»!

Пока Добрик облизывал глазами водку, Лёка выставил на стол четыре бутылки рябиновой настойки – свой вклад во встречу старого Нового года. При этом у двоюродного брата был такой торжествующий вид, словно он – Генрих Шлиман, нашедший четыре амфоры с божественной амброзией на раскопках Трои. Впрочем, Шлиман вряд ли смог бы добыть «Рябину на коньяке» в Мухачинске.

Добрик энергично наполнил рюмки всем, кроме Агафона, и понеслось. Тосты, анекдоты, смех… Кто-то включил телевизор. Передавали концерт итальянской эстрады. Праздник забурлил. Сделав погромче звук и выключив свет, Жанна, Яна, Юлька, Добрик и Лёка устроили дискотеку при лунном свете. Настюша Полякова выковыряла меня из-за стола и тоже вытащила на танцпол. В комнате стало шумно и весело, как в собачьем вольере. Веселье не перебило даже появление Светки – старшей сестры Лёки и нашей с Агафоном двоюродной сестры. Светка училась в Мухачинском институте культуры на детского хореографа и вела танцевальный кружок в той же школе, где работали Добрик, Анара и Юлька. Это Добрик замолвил за неё словечко перед директрисой. Светка ещё в детстве выполнила норматив кандидата в мастера спорта по художественной гимнастике. Потом её тренер сказала, что Светка в спорте достигла своего потолка, и тетя Люся отдала её в танцевальную школу при Дворце пионеров. Танцевать Светке понравилось, поэтому после окончания школы она поступила в институт культуры. Мы с Агафоном мало общались со своей двоюродной сестрой. Разный пол, разный возраст, разные интересы. А вот Лёка был очень близок с ней. И Светка его любила, нянчилась с ним, баловала, прощала его детские гадости. Лёка был для неё что-то вроде любимой куклы.