Было около десяти часов утра. Я в шлафроке[1] сидел за чашкой кофе, как вдруг раздался звонок, и в переднюю торопливо вошел любимый денщик Путилина.

– От Ивана Дмитриевича, спешное письмецо! – подал он мне знакомый синий конвертик.

Я быстро распечатал его и пробежал глазами записку.

В ней стояло: «Дружище, приезжай немедленно, если хочешь присутствовать при самом начале нового и необычного происшествия. Дело, кажется, не из заурядных. Твой Путилин».

Нечего и говорить, что через несколько минут я уже мчался в экипаже, запряженном гнедой лошадкой, к моему гениальному другу.

– Что такое? – ураганом ворвался я в кабинет Путилина.

Он был уже готов к отъезду.

– Едем. Некогда объяснять. Все распоряжения сделаны?

– Все, ваше превосходительство! – ответил дежурный агент.

– На Сенную! – отрывисто бросил Путилин кучеру

Дорогой мой друг не проронил ни слова. Он о чем-то сосредоточенно думал.

Только мы выехали на Сенную, я увидел огромную толпу, запрудившую всю площадь. Особенно она была многочисленна у церкви Спаса.

– К церкви! – отдал отрывистый приказ Путилин.

– Па-а-ди! Па-а-ди! – громко кричал кучер, пытаясь проехать сквозь эту живую стену, что было не так-то легко. Того и гляди кого-нибудь задавишь. Но чины полиции, заметив Путилина, принялись энергично расчищать путь нашей коляске.

– Осади! Назад подайся! Что вы, черти, прямо под лошадей прете? Расходитесь!

«Что случилось?» – гадал я.

Мы остановились, вылезли из коляски. Толпа расступилась, образуя узкий проход. Путилин быстрым шагом прошел по нему и остановился около какой-то темной массы, лежащей почти у самых ступенек паперти.

Рядом уже стояли несколько должностных лиц: судебный следователь, прокурор, судебный врач и другие.

– Не задержал? – здороваясь с ними, проговорил Путилин.

– Нисколько. Мы только что сами приехали.

Я подошел поближе, и неприятный холодок пробежал по моей спине.

На мостовой, лицом кверху, лежал труп красивой молодой девушки, просто одетой, в черной накидке и в черной, смоченной кровью, косынке. Откуда шла кровь – сначала понять было мудрено. Меня поразили ее руки и ноги: они были неестественно раскинуты в стороны.

– Следственный осмотр трупа уже произведен? – спросил я моего знакомого доктора.

– Конечно, поверхностный, коллега.

– И что вы обнаружили? – полуобернулся Путилин к полицейскому врачу.

– Девушка, очевидно, разбилась. Перелом спинного хребта, руки и ноги переломлены. Похоже, она упала на мостовую с большой высоты.

Путилин поднял глаза вверх.

– А разве вы не допускаете, доктор, что тут возможно не падение, а переезд девушки каким-нибудь ломовым, везшим огромную тяжесть? – задал вопрос судебный следователь.

Я вместе с моим приятелем-врачом повторно произвел осмотр трупа.

– Нет! – в один голос ответили мы. – Здесь не очень удобно давать вам, господа, подробный отчет о нашей экспертизе. Отвезите труп, мы еще раз осмотрим его, произведем вскрытие, и тогда все вам будет ясно.

Толпа глухо шумела. Любопытствующие все прибывали. Несмотря на увещевания полиции, нас страшно теснили.

Пока тело еще лежало на мостовой, к нему протиснулся горбун. Это был крохотного роста человек самой уродливой внешности. Огромная голова, чуть не с полтуловища, над которой безобразной кущей вздымалась копна рыже-бурых волос. Небольшое, в кулачок, лицо. Один глаз был закрыт совершенно, другой представлял собою узкую щелку, сверкавшую нездоровым блеском. Лицо его, точно лицо скопца, было лишено какой бы то ни было растительности. Несуразно длинные цепкие руки; одна нога волочилась, другая – короче первой. Огромный горб подымался над безобразной головой.

Это подобие человека внушало ужас и отвращение.

– Куда лезешь? – одернул его полицейский чин.

– Ваши превосходительства, дозвольте взглянуть на упокойницу! – сильным голосом, столь мало идущим к его уродливо-тщедушной фигуре, взволнованно произнес страшный горбун.

На него никто из властей не обратил внимания. Никто, за исключением Путилина.

Он сделал знак рукой, чтобы полицейские не трогали горбуна, и, впиваясь в его лицо проницательным взглядом, мягко спросил:

– Ты не знал ли покойной, почтенный?

– Нет… – слишком быстро ответил урод.

– Так почему же ты интересуешься мертвой?

– Так-с… любопытно… Шутка сказать: перед самой церковью, и вдруг эдакое происшествие.

Путилин отдернул покрывало-холст, которым уже накрыли покойницу.

– На, смотри!

– О, господи!.. – каким-то всхлипом вырвалось из груди горбуна.

Мы с коллегой-врачом начали вскрытие погибшей. Когда труп раздевали, из-за ворота простенькой ситцевой кофточки выпала огромная пачка кредитных билетов и ценных бумаг.

– Ого! – вырвалось у судебного следователя. – Да у бедняжки целое состояние… Сколько здесь?

Деньги были сосчитаны. Их оказалось сорок девять тысяч семьсот рублей.

Путилин все время нервно ходил по комнате.

– Ну, господа, что вы можете сказать? Кто она? Что с ней?

– Девушка. Вполне целомудренная девушка. Повреждения, полученные ею, не могли произойти ни от чего иного, как только от падения со страшной высоты.

– Но лицо-то ведь цело?

– Что ж из того? При падении она грохнулась навзничь, на спину.

Путилин ничего не ответил.

Следствие началось.

Было установлено следующее: в семь часов утра (а по другим показаниям – в шесть) какие-то люди подбежали к стоявшему на углу полицейскому и взволнованно сказали ему:

– Что ж ты, господин хороший, не видишь, что около тебя делается?

– А что? – строго спросил тот.

– Да труп около паперти лежит.

Тот подбежал и увидел мертвую девушку. Дали знать властям, Путилин – мне, а остальное вы знаете. Вот и все, что стало известно на предварительном дознании. Не правда ли, не много? Те свидетели, которые первыми увидели несчастную девушку, были подробно допрошены, но из их кратких показаний не пролился ни один луч света на это загадочное дело.

Правда, один добровольно явившийся свидетель показал, что, возвращаясь после поздней вечеринки по Сенной, слышал женский крик, полный ужаса. Но не придал особого значения: мало ли кто кричит в страшные, темные петербургские ночи?

– Я думал, так, какая-нибудь гулящая бабенка. Много ведь их по ночам шляется. Сами знаете: место тут такое… Вяземская лавра… Притоны всякие…

– А в котором часу это было?

– Да где-то примерно в пять утра, а может, позже.

Весть о происшествии быстро облетела Петербург. Целая рать самых опытных, искусных агентов смешалась с толпой, зорко приглядываясь к людям и внимательно прислушиваясь к их речам.

Устали мы за этот день анафемски: с раннего утра и до восьми вечера были на ногах.

В девять часов мы с Путилиным сидели за ужином. Лицо его было угрюмое, сосредоточенное. Он не притронулся к еде.

– Что ты думаешь об этом случае? – вдруг спросил он меня.

– А я, признаюсь, этот вопрос только что хотел задать тебе.

– Скажи, ты очень внимательно осмотрел труп? Неужели нет никаких следов насилия, борьбы?

– Никаких.

– Нужно тебе сказать, дружище, – задумчиво произнес Путилин, – что этот случай я считаю одним из самых интересных в моей практике. Признаюсь, ни одно предварительное следствие не давало в мои руки так мало данных, как это.

– Э, Иван Дмитриевич, ты всегда начинаешь «за упокой», а кончаешь «за здравие»! – улыбнулся я.

– Так ты веришь, что мне удастся раскрыть это темное дело?

– Безусловно!

– Спасибо тебе. Это придает мне силы.