Может, она всё неправильно поняла?
— Тебе показалось, — пожимает плечами Йесо. — Что за ерунда, никому я не хочу ничего свернуть. Разве у меня есть повод? Обстоятельства и правда печальные, но познакомиться-то надо. Секретарь же твой, да? Помощница? Как, говоришь, зовут? Хотя, ладно, она сама мне скажет.
Прищурившись, Йесо отколупывает от ближайшего пирога небольшой кусочек и отправляет в рот, облизнув указательный палец.
— Ну что, представишь меня? Или я сама схожу, а ты пока отдохнешь? В черном-то по четвергам наверняка совсем неудобно.
Надежда прикинуться ветошью тает на глазах — он видит, как Мин закрывается на глазах; слышит издевательски-тягучие нотки в её голосе, без подсказки догадываясь, что это значит и чем может закончиться. Будь Йесо хоть на грамм обычной, то типично-женское «всё в порядке» расшифровывалось бы стандартным «обними меня немедленно», но в её случае доступен один вариант — «умри мучительной смертью в ближайшие две минуты, пожалуйста». Йесо о том, что с ней всё в порядке, врать не пытается, но то, что она произносит в итоге, нравится ему ещё меньше.
— Мы здесь не для этого, — напоминает то ли ей, то ли себе: вид облизывающей пальцы Йесо отвлекает в той же степени, что и её взгляд снизу вверх. — Я лучше вызову ей такси, если захочешь поговорить — могу остаться. Ненадолго.
Чимин делает шаг назад и вытаскивает смартфон из кармана — не столько всерьез боится, что Йесо реально выбежит в толпу и вцепится в волосы Эрин, сколько пользуется легальной возможностью уставиться в экран и не смотреть. На Йесо короткое до неприличия платье и несмываемая печать блядства вперемешку с невинностью на ассиметричных губах. Сочетание для светских бесед не лучшее.
Йесо улыбается.
Шанс, что она ошиблась с выводами, извиняется за неоправданную надежду и удаляется от греха подальше. Какой резон отправлять помощницу на такси, если между ней и Паком ничего нет? Правильно, никакого. Йесо коробит до отвращения — надо же, останется он ненадолго, одолжение ей делает, какая, блять, честь. Ловит себя на почти ревнивой злости: она-то думала, что Чимин здесь мается от боли и невозможности быть рядом со своим соулмейтом, а он?..
— Не торопись, — говорит Йесо, правда, непонятно, что она имеет в виду — звонок оператору или длительность пребывания в родительском доме. — Я хочу с тобой поговорить. Надо же поделиться своими чувствами, ну, знаешь, что мы испытываем сейчас. Я, например, в шоке с твоей помощницы.
Она провоцирует: садится на разделочную поверхность, болтает ногами и смотрит на него. Чимин фиксируется взглядом на вытатуированной овчарке, у которой слюна стекает на выпирающую косточку. Ловит себя на мысли, что взял бы её прямо здесь, на заставленной чертовыми пирогами кухне, наплевав на сомнительные обстоятельства в виде похорон её родителей. Он довольно честно признается самому себе, что такие идеи едва ли посещают нормальных людей с нормальными способностями к эмпатии.
Что поделать — Чимин не видел её почти год, а нутро на физическом уровне хочет — требует, будем честными до конца, — только её.
Йесо медленно меняет позу, сводя колени вместе, и опускает голос до обиженного, звенящего шепота:
— Ну и каково это, Чимин? Предавать. Расскажи, мне ужасно интересно.
И Чимин думает, что, наверное, ад выглядит именно так: вечность с женщиной, быть с которой хочется примерно в такой же степени, как и разорвать на части и глотать кусками, не жуя.
Комментарий к grey
Новости, плейлисты, визуальная эстетика — всё это можно найти в моей авторской группе: https://vk.com/kg_magic
========== purple ==========
Чимину дурно.
Он сидит на диване в их квартире — ничего необычного, ничего непривычного. Всё, как всегда. «Всегда», заключенное в пять месяцев жизни, чужой и ненужной, в которую он по неведению пускает корни, глубоко, абсолютно. «Всегда» уехало и больше не приедет ни под своим именем, ни под чужим, ни под специально выдуманном для неё. Чимин, наконец, может деактивировать все эти смущающие эмоции, впечатления, которых он нахватался от неё, — они грызут его, как блохи, до счесанной кожи и следов от зубов.
Чимин взглядом скользит по столику, где в уличном свете бликует упаковка из-под снэков и округлый бок бутылки вина. Если взглянет дальше, наткнется на раскрытые полки шкафов, там стоят кофейные кружки с ромашками и повернутыми ручками, мать её растак, на юг. Каждый предмет в стенах этого бетонного короба крепко держит его за яйца — напоминает, носом тыкает. Грудину прошивает тянущая судорога, в черепе сплошной феечный глиттер: Чимин запрокидывает голову, жмурится до кислотных пятен на веках и заставляет себя забыть, не жалеть, выбросить, при необходимости вырвать из себя Йесо.
“Забыть” получается примерно через неделю с момента её отъезда, когда в университете появляется новый объект всеобщих насмешек — Чхве Миран. Возможно, но это не точно — пойди, попробуй докажи, — руку к этому прикладывает сам Чимин. “Не жалеть” выходит ещё раньше, потому что он в принципе не знаком с этим чувством: ни тогда на благотворительном ужине, ни тем более после ни разу не жалеет о сделанном. С «выбросить» возникают определенные трудности — рука у него не поднимается отправить в контейнер с пометкой «стекло» эти ебучие кружки с единорогами, в форме единорогов, с единорожьим градиентом и прочими сказочными единорогами. Когда стажировка в отцовской компании вскрывает его маниакальное желание контролировать и наводить свой порядок, Чимин скрипит зубами и складывает чашки в коробку, вещи в пакеты, пакеты с коробками на антресоль, — считай, выбросил, — чтобы дышать стало чуточку проще и ему, и окружающим.
“Вырвать” не получается ни через месяц, ни через два, ни через пять. Ближе к Рождеству его клинит конкретно. Он звереет на работе (будто до этого был хоть минуту нормальным), его пробивает на неконтролируемые приступы агрессии, но что хуже, ему снятся сны, где память услужливо воспроизводит Йесо в его постели: поддатая травой, вздернутая эмоциями — раскаленный нерв, чьи края он обводит языком. Нутро рычит — «надо». Логика самозабвенно выставляет средний палец и с усмешкой заключает — «в жопу».
— Вы скучаете по своему соулмейту, господин Пак, — осторожно констатирует факт Эрин, которую он забирает из отдела бухгалтерии, где она тухла в должности «подай-принеси». Тухнуть в той же должности, но рядом с Чимином, не получается при всем желании, а у неё его не было и нет.
— Нет, и вообще не твое, блять, дело, — рычит сердито Чимин.
— Хотите, помогу?
Он судорожно сглатывает несуществующую слюну в сухом рту и роняет себя, согласно кивая. У Эрин мягкая кожа, ловкие руки и горячий рот. Чимину нравится, но настоящего облегчения это не приносит. Среднестатистический перепихон, да, ещё и в таких до омерзения банальных декорациях, способен унять физический голод постольку-поскольку. Душевный — ни разу вообще. Механические движения больше утомляют, сильнее натягивая тоску на жилы Чимина. Эрин отдается процессу вся: подминается под его желания, отзывается на каждое прикосновение и при этом не нарушает порядка на рабочем столе, что невероятно бесит Чимина в тот момент. Минут через пятнадцать бесчувственной с его стороны долбежки, Чимин закрывает глаза и видит её: раскрытые губы, румянец на щеках, неловкие движения бедрами. Он кончает в ту же секунду, как в голове запускается слуховая галлюцинация её полустона.
— Стало легче, господин Пак? — забито, почти испуганно интересуется Эрин, поправляя края строгой юбки.
— Да, — врет, конечно, но процентов на девяносто, потому что тиски, держащие его грудину, со скрипом раскрываются и позволяют камню внутри стукнуться о ребра.
Телефон брякает сообщением, когда дверь за Эрин закрывается, и видя на экране четырехчасовое голосовое, Чимин думает удалить — ему бы никто в жизни не догадался прислать такое. Но то ли палец неловко соскакивает, то ли интуитивно чувствует свое, он жмет на плей:
— Я хочу домой, — тиски захлопываются с такой силой, что камень, который заменяет ему сердце, позорно раскалывается и крошится, осыпаясь пылью на идеально отполированные ботинки. Он уговаривает себя, давит на логику, что его ещё не отпустило, он просто хочет своего соулмейта, потому что природа та ещё сука. Но: — …у меня ручки чашек смотрят на север.
