Йесо мажет взглядом по черным буквам, меняясь в лице за секунду. Из напряженного оно становится злым, потом сменяется на насмешливое, и в самом конце, перед глубоким вдохом, становится нечитаемым. Чимина это бесит ужасно, потому что ему сейчас не до игр в шарады, ему бы хоть за что-нибудь зацепиться, хоть какой-нибудь шанс в Мин Йесо отыскать на то, что его жизнь окончательно не покатится по наклонной.

— У тебя поэтому цвет настроения серый? А чего сразу не черный?

— По делу, пожалуйста, Йесо, — ну, не объяснять же этой невеже, что по понедельникам у него серый гардероб, по вторникам темно-синий и так до белого воскресенья.

— По делу, Чимин-ши, я не по мальчикам, разве не слышал? — ухмыляется, а у самой на лице ни грамма эмоций.

— И? Нас выбрала система соулмейтов — это закон, правило.

— Чихала я на эти правила, — и он не сомневается, что она не только в переносном смысле чихает на них. — В жопу закон, в жопу систему, в жопу тебя.

— У тебя уже проявилась татуировка моего тотема, так? — Чимин не уходит только потому, что ему совсем не нравится улица, там слишком много таких, как Йесо. Он не уходит потому, что, кажется, прирос к полу желанием ногой сломать её каблуки, опустить на один с ним уровень хотя бы визуально, ибо, давайте начистоту, она никогда не была и не будет на одном уровне с ним. Чимин правильный, без чернильных пятен, лучший на курсе и наследник крупной телекоммуникационной компании — завидный жених, одним словом. У Мин Йесо за душой только кислотный топ, шпильки длиной сантиметров одиннадцать точно, средняя успеваемость, такие же средние родители — серая масса, прямо в тон к понедельничному костюму Чимина.

— Допустим.

— А теперь вспомни уроки по биологии соулмейтов в школе за пятый класс, — улыбается уголками губ, чувствуя, наконец, то самое превосходство, в котором привык жить. — После проявления татуировок-тотемов соулмейтов физически начинает тянуть друг к другу. Когда они пытаются сопротивляться процессу, то начинают страдать бессонницей, тревожными расстройствами, сердечной недостаточностью и так далее по списку. Смирись, Мин Йесо.

— В жопу смирение, — не отступает, скалясь и ершась. — Вот когда откроют олимпийский вид спорта по смирению, тогда я подумаю об этом с одной целью — отобрать у тебя первое место, потому что ты, очевидно, в этом мастер.

Чимин зависает. Ловит синий экран ошибки внутренней системы и жмет кнопку выключить, чтобы потом обратно нажать на «вкл». Ему требуется какое-то время, чтобы переварить этот многоступенчатый подъёб, к которому он оказался не готов.

— То, что меня теперь за лодыжку кусает вытатуированная овчарка, не дает тебе на меня никаких прав, — тем временем чеканит Йесо. — Ты, может, и правильный со всех сторон, но я-то вижу, что ты волшебный на голову. Лучше загнуться от сердечного приступа, чем прожить всю жизнь с тобой и твоими тараканами.

Чимин чувствует себя не просто уязвленным, внутри копошится нечто совсем незнакомое ранее, нечто смахивающее на… обиду? Знаете, когда в школе выбирают двух капитанов, чтобы они, в свою очередь, набрали себе команду, и всегда в самом конце остается неловко стоять кто-то один. Кто-то, кого все не хотят к себе, потому что он странный, неприятный, глупый, раздражающий — подчеркнуть нужное. Чимин всегда был тем кто выбирает, в худшем случае — кого выбирают самым первым, и сейчас он вспоминает лица всех тех, кого с презрением оглядывал, когда они оставались последними, и ему — вот сюрприз! — не нравится. Новая роль, которую ему отвела Йесо, раздражает, бесит, хочется стряхнуть её с себя, потому что Чимин завидный жених и вот это вот всё, а она — серая, как его наряд.

— В общем, повторю в последний раз и только из уважения к тебе, как к сонбэ, Чимин-ши, — и на секунду она выпускает свои эмоции, а он успевает их поймать за хвост: злость и презрение, граничащие с чистым отвращением. — В жопу закон, в жопу систему, в жопу биологию, в жопу тебя, Пак Чимин.

Шпильки звонко цокают по полу, превращая в крошево чужие гордость и самолюбие. Чимин в этот раз даже не молится, чтобы она переломала себе ноги вместе с шеей. Его мелко трусит от ярости несколько долгих минут, а потом он все-таки нажимает ту самую кнопку «вкл» и возвращает себя прежнего на место, вынимая телефон из кармана брюк. Быстро набирает короткое сообщение отцу и дает себе обещание поставить девчонку на её законное место, сломав не только каблуки, но и её хребет, хотя бы из принципа, потому что не существует ещё чего-то, что не мог бы подчинить своей системе Пак Чимин.

***

Цирк с конями начинается примерно в середине первой недели совместного проживания. Чимин понимает, что напрячься стоило ещё на этапе, когда Йесо с присущим ей покер-фейсом приняла новость о своем добровольно-принудительном переселении. Он-то рассчитывал, что она будет бесноваться, бить кулаками стену, рвать, метать и проклинать родителей, которые буквально продали свою дочь её соулмейту. Но! Йесо с ноги открывает дверь в свою комнату, оставляя черную полосу от ботинка на белом гипсокартоне, и, мать его за ногу, обживается. Заклеивает стены обилием странных фотографий, разбрасывает подушки по всей квартире — даже, сука, на полу туалета валяются! — и вешает свои вещи через одну от чиминовских, нарушая цветовой баланс.

Чимин не знает, что ему первым загуглить: второй шкаф или яд.

Двадцать первый раз за день поправляя ручку красной кружки на кухонной полке, Чимин думает, что яд и второй шкаф — это слишком просто, и решает идти на радикальные меры. Он создает правила проживания в доме, распечатывает внушающую кипу бумаг и гордо вручает её Йесо.

— Это что? — фырчит, брякая кружкой по столешнице, пока Чимин залипает на влажное кофейное пятно под керамическим изделием. Неужели так сложно протянуть руку к ящику, отодвинуть и достать гребаную подставку?

— Правила комфортного сосуществования.

— Твоего? — насмешливо атакует его девушка.

— Нашего, — он щерится довольно, наблюдая, как у неё кривится лицо от отвращения. Йесо только на первый взгляд кажется непробиваемой, а на второй оказывается, что расшатать её нервную систему очень даже легко. Достаточно просто тыкать её носом в их одну на двоих судьбу.

— В жопу правила, — указательным пальцем толкает бумаги обратно к Чимину, а он про себя отмечает, что Мин так часто отправляет всё и всех в жопу, что могла бы уже карту соорудить, чтобы туристы все-таки достигали пункта назначения, потому что пока не очень выходит.

— Там на последней странице система штрафов, — Чимин поднимается из-за стола, отряхивая невидимые пылинки с черных штанов, потому что сегодня пятница и на нем всё черное. «В цвет твоей души», — очень банально пошутила однажды Йесо, а потом тут же предположила, что возможно, это дань уважения черным пятницам в магазинах. Весело с ней было, только вот не Чимину. Он медленно, наслаждаясь моментом, разворачивается к ней и толкается языком в щеку, готовясь сбросить бомбу. Сразу же было понятно, что сводом правил её не урезонить, а вот мелким шрифтом на последней странице— очень даже.

— Открой же, Йесо-я, — кивает на документ, уголки губ вверх ехидно поднимая.

Маска равнодушия слетает ровно на секунду, обнажая смятение и микро-испуг, она моргает быстро-быстро и перегибается через весь стол, чтобы вытянуть пару листов снизу. Взглядом проходится по буквам, щурится, силясь прочитать последний пункт, где черным по белому: «В случае неповиновения Мин Йесо, Пак Чимин обязуется жениться на ней в течение двух дней».

— В чем прикол? — непонимание отражается на чужом лице.

— Всё просто: в жизнь супружеской пары никто не лезет и не знает, что там за закрытыми дверьми происходит, а там частенько падают с лестниц, сворачивают шеи на своих высоченных шпильках, попадают под колеса машин, падают с балконов, перепив на ужине. Полагаю, мне очень пойдет роль разбитого горем вдовца.

— Мне в пятницу сигануть из окна, а то у тебя крыша же поедет, если во вторник придется черное надеть, — скрипит зубами, сминая бумагу меж ладоней, а Чимин, наконец, чувствует, что это уже не антракт, не заход на второй акт, а конец — цирк сворачивает шатер, запрягает коней и отправляется с гастролями в следующий город.