— Испанский сапожник может тачать только испанские сапоги! Дорогая Нина, это звучит зловеще.

— Да ну вас, граф, с вашими шуточками! От них пахнет инквизицией и застенками.

Нина достает из ящичка бюро конверт из белой бумаги. Конверт чист: ни единой надписи или пометки.

Он запечатан большой печатью из красного воска.

— Кому передать его, вы знаете. Государыня также говорила вам о…

— Я почти все знаю, — прерываю я Нину и подношу палец к губам, призывая ее молчать.

Меня осенила догадка, как можно обмануть Маринелло. Я решил прибегнуть к тайному жаргону, изобретенному де Легаром. Он пользовался им, ведя секретные разговоры с особо доверенными агентами, а также и со мной, когда опасался, что нас могут подслушать. От него я узнал, что он обучил этому фарго и Нину Матяш.

— Шокните куляписто, — говорю я.

Нина удивленно смотрит на меня и обводит взором комнату, затем снова смотрит на меня, уже вопросительно. Я утвердительно опускаю веки. Нина, подумав, начинает, с трудом подбирая слова:

— Если вы дрякните… шлюмку, то… шурша фыкнет, поэтому… разлякнуть … кулю надо… чебыкнув…. корку…

Тут она спотыкается. Шифр получается слишком прозрачным, а умная мадьярка почуяла опасность. Я подсказываю ей нужное слово:

— Укладки?

— Да, да, — обрадовано кивает она, — укладки! Вы все поняли?

— Да, — отвечаю я, забираю конверт и прячу его под камзолом.

Представив себе кислую мину Маринелло, который наверняка сейчас следит за нами и ни черта не может понять в нашем разговоре, я невольно улыбаюсь.

— Возможно, я встречу графа де Легара. Что мне передать ему от вас?

— Передайте, что я жду его с нетерпением и скучаю без его сонетов и серенад.

Нина кладет мне руки на плечи (совсем как Лена), приподнимается на носки и, поцеловав меня, говорит:

— Ступайте и не забывайте, что сказала вам государыня. Никто и ни под каким видом! А я попрошу вас об одном: будьте осторожны и вернитесь. Я не переживу, если с вами что-нибудь случится.

— Я вернусь, несравненная, клянусь вам!

— Ступайте, Джордж, и да хранит вас господь!

Нина благословляет меня и протягивает руку. Еще раз целую ее пальчики, почтительно кланяюсь и выхожу.

Возле кабинета капитана Баярда меня останавливает ротмистр гвардии кардинала.

— Господин лейтенант! Кардинал Бернажу требует вас немедленно к себе!

— Передайте его высокопреосвященству, господин ротмистр, что я прибуду к нему сразу же, как только меня отпустит капитан Баярд, — я киваю на дверь кабинета.

Ротмистр кланяется и уходит. Прохожу в приемную. Там ожидают приема около десятка мушкетеров нашего полка.

— Гвидо! — спрашиваю у адъютанта. — Кто у капитана?

— Мушкетер Виллар, из второго батальона, третий эскадрон. Он сейчас выйдет, господин лейтенант.

— Прошу прощения, господа, — обращаюсь я, ожидающим мушкетерам, — у меня служебное дело, не терпящее отлагательства. К тому же меня срочно требует к себе кардинал.

— Не стоит беспокоиться, лейтенант! Проходите! Проходите! — отвечают мне несколько голосов.

Через минуту от капитана выходит Виллар, и я прохожу в кабинет герцога Баярда, командира Серебряного полка мушкетеров его величества.

Герцог был лишен тщеславия. Вернее, оно было ему присуще в своеобразной форме. Он не любил, когда к нему обращались «Герцог» или «Ваша светлость». Он любил, чтобы его именовали просто: «Капитан», причем без прибавления слова «господин». Он говаривал:

«Герцогов в империи больше, чем карасей в ином пруду, а капитанов гвардии всего три!» К подчиненным он обращался в той же манере, добавляя к званию имя только в том случае, если разговаривал с двумя равными в чине.

— Здравствуй, лейтенант! С чем пожаловал? — такими словами встречает меня капитан Баярд.

— Капитан, мне необходимо отлучиться на четыре-пять дней.

Герцог смотрит в свой журнал, прикидывает что-то и отвечает:

— Могу дать даже семь. Батальон передай ротмистру Жерому.

Я киваю и только открываю рот, чтобы попросить сопровождение, как герцог опережает меня:

— А куда собираешься ехать, если, конечно, не секрет?

— Какие могут быть секреты от капитана! Мне надо съездить в Млен.

— Млен, Млен, — герцог задумывается. Встав из-за стола, он подзывает меня к окну.

— Лейтенант, помнишь, на днях мы с тобой говорили о визите скандинавского посланника?

— Прекрасно помню.

— Так вот, де Легар ожидает посланника именно в Млене. До меня дошли сведения, что небезызвестный нам Маринелло с помощью еще более одиозной фигуры, де Ривака, намерен помешать посланнику прибыть ко двору императора. Причем заинтересован он в этом настолько, что не остановится и перед преступлением.

— Я понял, капитан. Этим планам надо не дать осуществиться. Думаю, у меня будет достаточно времени для этого. Только…

— Что только? — живо спрашивает Баярд.

— Де Ривак будет действовать наверняка не в одиночку и в средствах стеснен не будет. Одному мне с его командой справиться будет затруднительно. Вот если бы ты разрешил мне взять с собой десяток…

— Пять!

— Капитан!

— Семь! И вот еще что…

Герцог подходит к столу, достает из бюро чистый лист бумаги с подписью и печатью и пишет на нем несколько строк. Написав, он протягивает лист мне. Читаю:

«Настоящим предписывается всем мушкетерам дивизии неукоснительно исполнять приказы лейтенанта Серебряного полка графа Джорджа Саусверка. Начальник штаба дивизии, майор, граф де Лотрек».

Это было равносильно приказу императора, который номинально командовал гвардейской дивизией, имея чин ее полковника.

— С этой бумагой, лейтенант, ты в любое время сумеешь собрать неслабый отряд мушкетеров. Впрочем, если вправду говорят, что один мушкетер стоит десятка простых солдат, то тебе не потребуется подкрепления. Удачи, лейтенант.

К кардиналу Бернажу меня пропускают без доклада.

Первый министр сидит у камина и задумчиво смотрит на пламя.

— Садитесь здесь, граф, — не оборачиваясь, показывает он на кресло рядом с собой.

После минутного молчания он говорит:

— Меня сильно беспокоит возросшая в последнее время активность епископа и подчиненных ему летучих отрядов. Они взяли под контроль все дороги, ведущие с севера и северо-запада к Лютеции. К чему бы это, граф?

— Полагаю, что его препохабие…

— Как вы сказали?

— Препохабие.

— Гм, — кардинал улыбается, — все-таки это полномочный легат его святейшества. Не дай бог, до него дойдет, как наши мушкетеры именуют его легата.

— Тогда пусть назначит другого. Так вот, он готовит нам какую-то пакость. Или он что-либо пронюхал и хочет осуществить свои, как всегда, не очень чистые замыслы.

— Ну, пронюхал-то он скорее всего то, что некий доверенный курьер едет по поручению одного высокопоставленного лица в окрестности Млена и везет конфиденциальное послание этого лица. И он, епископ, не прочь перехватить его. А пакость он готовит следующую. Он хочет помешать предварительным переговорам ярла Хольмквиста с графом де Легаром и по возможности воспрепятствовать визиту ярла к нашему двору. Тем самым он вобьет клин в отношения Лотарингии и Скандинавии. Здесь он не остановится ни перед чем.

Кардинал замолкает, задумчиво смотрит на пламя камина, потом продолжает:

— Поскольку этим доверенным курьером государыни являетесь вы, — при этих словах он властно поднимает руку, заранее отметая все мои возражения, — я хочу, чтобы после выполнения вашей миссии вы помогли де Легару обеспечить безопасность визита ярла Хольмквиста. Вы не имеете возражений?

— Отнюдь. Тем более, что несколько минут назад капитан Баярд говорил со мной о том же и дал мне такое же поручение.

— Гм! Положительно, в этом дворце невозможно сохранить тайну. Все, даже самое конфиденциальное, тут же становится всеобщим достоянием.

— Вы совершенно правы, ваше высокопреосвященство! — я лицемерно разделяю его огорчение.

Кардинал, казалось, не замечает моей иронии и снова замолкает, по-прежнему глядя в камин. Насмотревшись на огонь, он спрашивает: