— Саша-Саша-Саша-Саша, не уходи, пожалуйста, не уходи, ты мне нужен, очень, нужен, нужен, нужен, пожалуйста, останься, прости, я не хотел, я не из-за тебя, не уходи, останься, пожалуйста, пообещай, что не уйдёшь, Саша, Саша, Саша, Саша, Сашенька…

— Ш-ш-ш, — бормочут, наконец, ему в макушку. Тёплые руки ложатся неуверенно на плечи; скользят к лопаткам, накрывая спину, защищая от другой, враждебной темноты, от кошмаров и мыслей. Яр чувствует, как его осторожно прижимают ближе, и сам всем телом льнёт, прячась у своей личной темноты в объятиях. Выдыхает чуть ровнее, всё равно сорвавшись на судорожный всхлип. — Я здесь. Я не ухожу. Я с тобой. Никто не доберётся, я с тобой, я не ухожу, я здесь, слышишь? Ш-ш-ш.

— Пообещай, — всхлипывает Яр. — Пообещай мне, что не уйдёшь.

— Я обещаю, — шепчут над ухом. — Что не уйду, пока ты сам меня не прогонишь.

— Не прогоню, — Яр мотает головой, сжимая руки сильнее, цепляясь, будто он может в любой момент исчезнуть. — Никогда-никогда-никогда, ты мне очень нужен, ты мне таксильно_нужен_, С-а-ш-а, прости, я не испугался, не тебя, ты не виноват, я просто — это кошмар был, не про тебя, я тебя люблю, люблю-люблю-люблю, это просто кошмар, я не хотел, прости, прости, прости, не думай, я не…

— Ш-ш-ш, — тёплые пальцы успокаивающе зарываются в волосы. — Тише, тише, тише, я с тобой, я никуда… я здесь, Яр, тише. Тише… давай ты ляжешь, ладно?

— Только с тобой, — Яр мотает головой снова. — Будь рядом, пожалуйста, будь рядом, ты мне нужен, очень, я тебя люблю, ты мне…

Саша осторожно помогает ему, дрожащему, лечь — и сам опускается на кровать. Яр не отпускает его ни на секунду, льнёт к груди щекой, всем телом прижимается ближе, утыкается куда-то в шею — и замирает, вздрагивая. Его колотит крупно, как в лихорадке; слёзы не унимаются никак.

К макушке прижимаются тёплые, вполне человеческие на ощупь губы. Осторожные руки гладят его по голове и плечам; Яр чувствует, как его бережно кутают в одеяло, снова обнимая поверх.

— Может, тебе тёплого налить? — тихо спрашивает Саша через несколько минут тихих всхлипов. — Чаю, молока, людей это, кажется, успокаивает… ты дрожишь очень.

Яр головой трясёт отчаянно:

— Не отпущу. Я тебя не отпущу, мне страшно, я… ты не уйдёшь? Саш? Не уйдёшь?

— Не уйду, — обещает тот негромко.

И, вдруг поднявшись, без труда поднимает его на руки. Яр тихо вскрикивает, тут же снова к нему прижавшись, за шею обхватив удобнее.

— Глаза не открывай, — напоминает Саша.

Яр кивает — Яр с ним спорить боится сейчас, в голове всё ещё стучит мысль, что он уйти может, — да и сил возражать тоже нет. Только цепляться. Только греться в родных руках, столь бы нечеловеческими они не были.

И любить-любить-любить.

Его осторожно опускают на табуретку — Яр тут же обхватывает руками сашин пояс, испуганно прижавшись. Тёплая рука осторожно гладит спину:

— Я здесь.

Яр слышит, как щёлкает электрический чайник, как начинает шуметь, нагреваясь — такой будничный звук сквозь пелену охватившего его ужаса немного проясняет мысли.

Когда шумит чайник, всё не может быть слишком плохо, правда? Шумящий чайник в его долбанутой жизни давно стал якорем, чем-то неизменным. Если он добрался до кухни и чайника, значит, он жив.

Они молча ждут, пока закипит вода — Саша гладит его по спине и волосам, чуть покачивая в объятиях. Яр даже отпустить его решается ненадолго — достать чашку и пакетик заварки; прислушивается напряжённо к его возне, обняв себя руками за плечи.

Бесполезно — колотить всё равно начинает сильнее. Так хочется приоткрыть глаза, убедиться, что он всё ещё здесь — Яр для верности закрывает лицо руками. Он обещал.

Саша, угадывая его состояние, возится нарочно громко и напевает что-то под нос. Яру от этого легче совсем чуть-чуть, мысли всё равно испуганно мечутся бестолковыми аквариумными рыбками — Яру его о-щ-у-т-и-т-ь необходимо, коснуться, держаться изо всех сил.

Саша со звоном ставит перед ним чашку и тянет его за запястье, касаясь его пальцами ручки. Сам обнимает со спины, кутая в одеяло и свои руки — Яру спокойнее от горячих ладоней, прижавшихся в районе живота и солнечного сплетения, от груди, к которой он прижимается спиной, от снова неловко ткнувшихся в макушку губ. Яр свободной рукой сжимает его предплечье.

Когда Саша стоит за спиной, Яр не ощущает себя таким уязвимым и беззащитным. Сашины руки сковавший сердце лёд ужаса заставляют хоть немного оттаять.

Яр всё ещё задыхается.

— Пей чай, — шёпотом просит Саша. — Сладкий. Тебе сейчас надо.

— Можно… открыть глаза? — так же тихо спрашивает Яр. — Я не буду на тебя смотреть, правда. Я просто… руки дрожат, пролью…

— Не надо.

Яр чувствует, как его пальцы накрывает сашина ладонь, помогая поднести чашку к губам. Яра так трясёт, что зубы стучат по краю; он морщится от этого звука, через силу делая несколько глотков.

Удавка на горле как будто немного разжимается. Саша гладит его осторожно, в другую руку вкладывает кусок шоколадки. Яр нервно, истерично смеётся, но послушно ест. Сладость на языке и горячий чай помогают немного расслабиться; Яр ставит чашку почти без помощи и прижимается лопатками к родной груди.

— Ляг со мной, — просит тихо, смаргивая слезинки. — Пожалуйста, будь со мной.

Саша мог бы, наверное, ответить, что и так всегда рядом, что незачем столько просить, но он молчит — только целует в лоб и снова бережно поднимает на руки. Яр устало опускает голову ему на плечо — знает, что Саша не уронит и не зацепит ни один дверной косяк.

Саша позволяет ему лечь почти полностью на себя и снова прижаться-прильнуть-вцепиться, уткнувшись. Яр притихает — заснуть, когда так колотит, не получится, но мертвенная усталость накрывает с головой, не давая пошевелиться. Глаза горят от слёз.

— Я здесь, — шепчет Саша очередным обещанием. — Ты расскажешь?..

— Я не помню, — выдыхает Яр еле слышно, вздрагивая. — Такая… мешанина безумная, образы, хаос… и очень страшно. Ужасно страшно. Страшно и холодно, страшно-страшно-страшно, — он сбивается на лихорадочный шёпот, скулит тихо, когда в голове проносится тот же вихрь, так напугавший его во сне. Саша гладит его по напряжённо вывернутым лопаткам. — А потом я проснулся, но не понял, что проснулся, вот и… прости, Саш, прости, не думай на себя плохого, я бы так же стула с одеждой испугался, или шторы, или тени, вообще чего угодно, прости, прости, прости меня, я не хотел…

Саша шепчет еле слышное «тише», чуть крепче прижимая его к себе. Яр судорожно вздыхает.

— Я без тебя бы… мне было бы хуже, я бы лежал, и плакал, и с ума бы сходил один, шевельнуться боялся бы… со мной раньше часто такое, по несколько раз в неделю, так холодно, и страшно, и… а с тобой вот в первый раз за всё время так случилось. Мне с тобой хорошо, мне с тобой спокойно, надёжно, кошмары не достают почти, они тебя боятся, наверное, а я не боюсь, ты только не уходи, Саш, пожалуйста, не уходи…

— Я никуда не уйду, — обещает тот снова. — Никуда. Я с тобой. Я здесь. Я никому не дам до тебя добраться, не дам сделать больно или навредить, клянусь. Я рядом.

— Ты хотел, — Яр всхлипывает грустно. — Когда я закричал, ты… ты хотел ведь. Уйти. Ты что, правда ушёл бы?..

— Если бы тебе от этого было лучше…

Яр отчаянно мотает головой:

— Не было бы. Не могло быть лучше, ну какое без тебя «лучше», ты сам моё «лучше», я…

Саша гладит его, пережидая очередной испуганный поток сознания. Яр выдыхается, затихает снова и прижимается крепче.

— Часто такое было, говоришь? — рассеянно, будто невзначай, спрашивает Саша.

Яр жалобно кивает.

— Мне кажется, это из-за соседей.

— И в чём провинились соседи? — тихо хмыкает Саша.

Яру от насмешливой ласки в его голосе тепло. Он расслабляется немного, ворчит, пытаясь заставить голос не дрожать:

— У них телевизор работает иногда по ночам… и ужастики мне тогда же снятся. Каждый раз, вряд ли совпадение, я не знаю, почему так… может, они там хорроры смотрят, а я во сне как-то к этому прислушиваюсь и атмосферу к себе в подсознание утаскиваю, а? Когда не сплю, ничего разобрать не получается. Бормотание какое-то только. Но каждый раз… я им даже в стенку стучал. Не впечатлились.