========== Попробуем? ==========
— А давай ещё кусок «Иисуса» туда зафигачим, а? — чуть не подпрыгивая от энтузиазма, предлагает Ярик, когда они обсуждают сетлист концерта. — Твою арию, Вечерю и Гефсиманию, как раз зайдёт за сюжет — попробуем? И поцелуем Иуды закончить можно, выйдет — супер!
Саша вздыхает. Чуть раньше его уже уговорили «попробовать» «Исход игры», и убивать Ярика дважды за концерт ему совсем не в кайф. Даже с учётом того, что где-то в промежутке тот сам собрался петь за Смерть, отведя Саше роль Рудольфа.
— Да давай, круто будет! — тыкает его Ярик в плечо.
Саша закатывает глаза и предпочитает оставить при себе сомнения, что с «Иисусом» вообще что-то выгорит.
Вечером своей премьеры он понимает, что выгорит, по всей видимости, он сам. Ярику хоть бы что, Ярик Иисуса, для разнообразия, играет, а Саша, спев собственную смерть, долго в гримёрке сидит, нервно раскачиваясь и пытаясь собрать себя из осколков. На поклоны себя заставляет выйти, изображает, что всё хорошо — актёр он всё-таки или нет? — берёт цветы (их неожиданно много, чуть из рук не валятся) и, как он уверен, справляется неплохо.
Уверенность рассыпается, когда в гримёрке незаметно подошедший Ярик его по плечу хлопает. Саша роняет букет, который как раз пытался пристроить хоть куда-нибудь, и отшатывается прежде, чем успевает осознать происходящее.
Ярик выглядит ошарашенным и слегка обиженным.
— Что случилось? Я спросить хотел, чего ты меня на поклонах сторонился, а ты и сейчас шарахаешься?
— Я не… прости, — Саша лохматит волосы и опускается на стул. Ему казалось, что глупое нежелание — почти физическую невозможность — приближаться к преданному им (на сцене, балда, ты просто это сыграл, вы всё ещё друзья!) Ярику он контролировал неплохо.
— Сашк, ты чего? — обеспокоенно хмурится Ярик. — Я что-то ляпнул? Да я же идиот, это все знают, прости, если обидел, я реально не со зла, что бы там ни было.
— Да при чём тут ты, — Саша прячет лицо в ладонях, чувствуя себя слишком паршиво, чтобы видеть белый балахон собеседника. — Просто… просто давай на концерте хотя бы без поцелуя обойдёмся, а?
— А что, я впал в немилость? — удивлённо наклоняет голову Ярик, пытаясь, видимо, свести всё к шутке. — Александр, вам настолько не понравилось меня целовать?
И вот как объяснять? «Ты знаешь, очень понравилось, но, блять, не так»?
— Я… — Саша вздыхает. Трёт лицо руками. — Не хочу. Лишний раз доводить до предательства. Мне сегодня уже хватило, а ещё же завтра то же самое… блин, ещё же завтра, точно, — почти с отчаянием добавляет он.
— Сашк, ты-то чего? — Ярик садится перед ним и пытается заглянуть в глаза. — Какое предательство, разделять же надо. Сыграешь — и ладно.
— Кто бы говорил про «разделять», — нервно смеётся Саша. Натыкается на недоумевающий взгляд. — Не могу я. Это же концерт и как бы про нас заявлен, ну какой поцелуй Иуды? Мне и сейчас тошно, хотя вроде было время в роль войти и разграничить, что же там будет?
— Саш, — Ярик касается его плеча, — почему тошно? Мы же оба знаем, что ты не такой. Не Иуда, не Сальери, не Лайт. Ты меня не убьёшь, раз сколько лет вон уже мой бред терпишь и всё ещё здесь. И даже в глаз не дал ни разу.
— Ага, Иуда тоже «здесь» был…
— Сашка-а-а, — тянет Ярик и вдруг его обнимает, окутывая, как крыльями, бесконечными рукавами своего балахона, — ну и идиоты мы с тобой, а? Тебя раньше так от ролей разве колбасило? Всё моё дурное влияние. Ну смотри, вот я, здесь, умирать не собираюсь в ближайшее время, мне ещё Рейстлина играть и с тобой на концерте петь. Веришь?
Саша неуверенно обнимает в ответ, чуть не запутавшись в ткани. Вздыхает куда-то Ярику в плечо. Напряжение понемногу отпускает.
— На концерте всё равно никаких поцелуев, — говорит он чуть погодя.
— Ладно, — неожиданно легко соглашается Яр, — ты мне там в нормальном состоянии нужен, а не развалиной. Всё равно я тут подумал — поцелуй не совсем к месту будет, да и ты прав насчёт «про нас»…
Саша только глаза закатывает, слушая его болтовню, и поднимает с пола упавший букет. Кажется, завтра он всё-таки в состоянии будет что-то сыграть.
Хочется надеяться, что и на концерте тоже — не разваливаясь при этом на части.
Наивно.
***
Ярик с утра заявляет, что спал на удивление нормально остаток ночи — «Сашка все сны плохие забрал!». Саша, закатив глаза на очередной фансервис — неизвестно, правда, для кого, — ловит себя на мысли, что оставлять его одного на следующую ночь не хочется, и жутковато-яркой картинке, как Ярик задыхается вот так в одиночестве, как задыхался несколько часов назад в его руках. Свой диван он предлагает полушутливо — «на всякий случай, сны, если что, забирать» — раньше, чем успевает подумать.
Ярик соглашается прежде, чем Саша включает мозг и окончательно сводит всё к шутке.
Про «забрать плохие сны», на самом деле, не смешно — единственный раз, когда Саше удалось заснуть этой ночью, он долго стаскивал кого-то, пытающегося спрыгнуть, с окна какого-то нереально высокого этажа, потом этот «кто-то» обернулся, оказался, разумеется, Яриком, нараспев выдохнул «Поздно!» и, став неосязаемым и полупрозрачным, просто растворился, ускользнув сквозь пальцы. Саша проснулся с мокрыми глазами — аллергия, конечно, замучила. Просто аллергия.
Не задалось, в общем, со снами. И со сном в принципе. Саша тихо ненавидит весь мир за одним (временами очень не от мира сего) исключением (и на сцене сегодня предпочёл бы убить кого-нибудь другого, а не это исключение, но что уж тут) и агрессивно чихает на проводника вместо «до свидания» — собирался попрощаться нормально, но уж как вышло.
Потом исключение, выглядящее не таким дохлым, как Саша боялся, покупает ему кофе; Саша умудряется продышаться промозглым московским воздухом и перестать, наконец, сморкаться и тереть слезящиеся глаза (с кашлем всё сложнее, и Саша правда надеется, что до концерта отпустит); мир понемножку приобретает краски, особенно их с исключением волосы, и исключение с детским восторгом улыбается, заставив-таки коллегу по сцене покраситься в синий; их подхватывает суматоха организации фестиваля, технические неполадки — куда же без них — и прочие внезапные несуразицы, танец, ток-шоу для разогрева, первое отделение концерта, пролетевшее на каком-то бешеном воодушевлении, которого Саша ни от себя, ни от Ярика не ожидал после полубессонной ночи — жизнь, в общем, налаживается, не оставляя времени ненавидеть всё вокруг, и выдохнуть удаётся только в антракте.
— Ладно, мы вроде не провалились с треском, — осторожно признаёт Саша.
— Вроде, — так же осторожно соглашается Ярик.
Про формат судить пока рано — видно будет по отзывам — но ничего не рухнуло и никого не закидали помидорами, так что Саша рискует расслабиться впервые за день. Даже остатки аллергии улетучились. И Ярик не очень с ног валится, только поёт чуть более напряжённо, чем обычно — Саша, признаться, худшего ожидал.
«Живём, что ли?»
А потом он вспоминает про «Иисуса» и морщится, как от зубной боли.
Ладно. Ладно. Кто тут старше и умнее, в конце концов? Справятся. И не с таким справлялись.
Саша убеждает самого себя, заранее понимая, что это будет не так легко, как хотелось бы. Не самый боевой настрой, но придётся работать с тем, что есть.
— Ну что, попробуем? — подмигивает ему Ярик за минуту до выхода на сцену.
Саша ловит его взгляд — откровенно усталый — и, вспомнив сетлист на второе отделение, жалеет, что нельзя метнуться на машине времени на пару месяцев назад и дать обоим по ушам за подобную подборку.
«Ладно, ошибки считать реально поздно».
— Попробуем, — кивает он с максимальной уверенностью, на какую способен, отбивает «пять» и идёт к выходу на сцену.
Куда уже деваться.
Где-то к середине арии Иуды Саша неожиданно (ожидаемо) контроль теряет и летит, как с горы, в ту смесь любви, обиды и бессильной ярости, которую ему сыграть бы полагалось. Допев — докричав — финальное «Джизас», он не сразу даже соображает, что происходит; восторженные крики из зала немного возвращают на землю, и Саша опускается на сцену почти без сил. Ярик свою часть поёт — совершенно не способствуя обретению душевного равновесия, слишком уж он Иисус; каждая строчка, без малейшего укора, только с сожалением в голосе спетая, про «меня похоронить» и «цедите кровь мою», в спину Саше кинжалом бьёт, и он полуосознанно начинает раскачиваться, пытаясь собраться с мыслями для нового рывка, отделить себя от персонажа, он же профессионал, разве нет?
