И всё равно верилось с трудом, но вот она правда: они ехали обратно в город, как будто сбежали не рано утром сегодняшнего дня, а только-только. Олег откинул голову на спинку сиденья, обхватил руками живот и, мельком осмотрев ржавый и полный пятен потолок, прикрыл глаза. Когда дыхание чуть выровнялось, он улыбнулся — широко и счастливо.

«Всё получилось», — выдохнул Волков, припоминая произошедшее за сегодня: ранний подъём, бесшумный уход, чтобы не заметили ни соседи, ни шнури, ни сотрудники батора, после признание Марго о возможной перспективе удочерения, ссора между ней и Серым, поиски работы, поиски Разумовского и, наконец, допрос с ментами.

Олег хмыкнул. «Да уж», — растянул он, резко садясь и потягиваясь. Приключений за день столько, что хватит, казалось, на следующие полгода.

Долгое, поистине долгое четвёртое февраля.

Хотя… Кого он обманывал? Приключения всегда будут насыщать их жизнь. Такова уж судьба баторцев, а особенно — Вместе.

Олег посмотрел на ночной пригород в окне и отвлёкся, услышав рядом куда более тяжёлый выдох. Скользнув взглядом по Марго, он поймал её уставший взгляд, улыбнулся, и подруга ответила такой же улыбкой, прикрывая свои глаза и сражаясь с отдышкой. Тогда Волков глянул дальше — сидевший рядом Разумовский подозрительно притих и затрясся, потому и начал смотреть на него Олег также… приметливо.

Наконец, Сергей ощутил неладное, поднял голову, и их взгляды столкнулись. Олег хорошо знал такой: полный сомнения и неудобства, а ещё извинений. С таким Разумовскому не хватало только начать извиняться вслух — уж больно выглядел он потерянно и подавлено, словно оказался не среди друзей, а на допросе, и даже если среди друзей, то втайне подумывал, как бы улизнуть от них. «Ну дела», — хмыкнул Олег, когда товарищ опустил взгляд на руки.

— Всё хорошо, эй. — Он толкнул его плечом в плечо, на что Сергей только губами покривил, мол «издеваешься?»

Волков не издевался, говорил вполне серьёзно, а потому доставать не перестал.

— Скажешь, плохо, м? — Олег вскинул брови и изучил друга. Долго сидеть надутым Сергей не смог, а потому вскоре, перестав выжигать в противоположном сиденье дыру, всё-таки посмотрел на Волкова побитой собакой или птицей.

— Вы из-за меня переживали, и я… Я просто. — Вот снова отвернул лицо.

— Сергей.

— Ну что, Олег? — выдохнул он, поднимая голову, и его прорвало:

— Всё это из-за меня произошло! А я даже толком не помню, как вообще это вышло!

Сергей повернулся к Олегу больше. Последний спокойно ловил его взгляд, не мешал и позволял сделать то, что не случилось у психолога на участке, если верить словам Марго, — выговориться. Тогда Ирина Михайловна — участковая психолог — откачала его, вернула в чувства и отпоила чаем с кондитерскими изделиями, каких дала с собой. Отдать ей должное: она интересовалась, не напирала и пыталась вывести внутреннюю бурю из Сергея наружу, вот только воспитанник на контакт не пошёл, и вот сейчас, действительно, прорвало.

— Только помню, как голос твой услышал, увидел твои, — Разумовский указал растопыренными пальцами на свои глаза, — испуганные глаза и, — взгляд упал на Волкова и дёрнулся вправо на затихшую Снегирёву. — Марго видел. — Правая рука указала на подругу. Олег также посмотрел на Марго, перехватил её внимание и украдкой дёрнул ладонью, предупреждая от встревания в «монолог души». Снегирёва и не встревала, лишь наблюдала устало. — Я… Я мог её сильно стиснуть, помнил, как было больно. А потом всё внутри словно сжималось. Сжималось и сжималось. Ещё и душило. Было плохо. И больно. И страшно. Больно-страшно. И-и-и. И…

Сергею начинало не хватать воздуха. Он сгорбился на сиденье, обхватил себя за плечи и клонился ниже и ниже, отчего на мгновение Олегу показалось, что вот-вот и полностью упадёт на колени лбом, да затихнет. К удивлению Волкова, Разумовский ещё не плакал, только трясся и пытался делать вдох.

— Я заставил вас переживать, подставил вас с ментами и… и… И просто. Я… Я… просто нич…

Серый совсем свернулся на сиденье и на колени не упал, нет, только свернулся в три погибели, зажмурился и затих, начав бормотать под нос дальше. Олег тяжело вздохнул — знал он это всё, накрывало так Сергея и раньше, только никогда это не доходило до такого длинного монолога, может, ограничивалось проклятьями в свой адрес, за что Волков не переставал Разумовского бранить.

Уж ненавидеть и отсылать проклятья можно на всех, кого не попадя, а вот себя любить надо. Так говорил отец, так напоминала мать, и этого не хотел понимать близкий друг.

Олег посмотрел на Марго. Подруга продолжала устало и удивлённо ставиться на друга, теряясь, не зная и не понимая, что делать. Её полный растерянности взгляд Волков поймал и кивнул в поддержке, затем отвернулся к Разумовскому, которого как-то надо было спасать, пока совсем не ушёл в самобичевание.

Сергей вроде бы прекратил себя бранить, стих, но не разогнулся.

— Эй. — Волков положил руку ему на спину, ощутил, как друг вздрогнул и будто попытался отстраниться, но не смог. Он осторожно принялся поглаживать по куртке, присел ближе, затем склонился, чтобы попытаться установить контакт. Закрывшийся в себе Сергей на контакт усердно не шёл.

Для Волкова и это было знакомо.

— Серый, посмотри на меня, пожалуйста, — попросил Олег, не убирая руки.

Что-то неопределённое раздалось от «согнутого рыжего коробка», и не престало ходить к гадалке, чтобы понять, что было это «что-то» отрицанием. Олег помедлил, сделал вдох и на выдохе проговорил:

— Думаешь, что доставил нам неудобств? Но почему ты за нас решаешь, м? — продолжая водить по спине друга в успокаивающем жесте, Волков перехватил «микрофон» монолога, хотя пытался вывести друга на диалог, чтобы ему, прежде всего, проще стало:

— Мы же друзья, Серый. И у друзей принято помогать друг другу.

Ноль реакции.

Олег не отступал:

— Для нас главное то, что ты цел и невредим, Серый. Пожалуйста, не замыкайся в себе, посмотри на меня. Это наше общее, и мы решаем это Вместе.

Руку он остановил на уровне лопаток и глянул на Марго. Снегирёва по-прежнему молчала, да глядела на них странным потемневшим взглядом. Девчонка сама сгорбилась, сжав крепче руки, и Волков не стал её винить — подруга часто терялась при таких эмоциях, хотя бы потому, что сама не умела такие проявлять, а уж о поддержке не шло и речи. Олег посмотрел на спину Сергея и решил пойти по пути воспоминаний — так, как раньше успокаивал, когда друга накрывало:

— Вместе, помнишь? Как условились когда-то зимой, пускай я и не одобрил названия. А потом спасали друг друга от шестёрок, ты нам китризку показал. Стала для нас общей базой. Вспомни и то, как вместе придумывали план по побегу и уроки делали, хотя ты из нас, конечно, самый умный и смышлённый.

Олег сглотнул, набрал воздуха, ощущая, как самого начали захватывать эмоции наравне с дичайшей усталостью — сон в ментовской машине не совсем помог расслабиться, однако Волков продолжал вспоминать больше за почти четыре года совместных приключений.

— А знаешь, с чего началось? — Он мельком глянул на Марго. Подруга отмерла, тепло улыбнувшись, и Волков понял — подруга тут же вспомнила. — С того, что вы меня спасли. Как и сегодня мы тебя. Как и потом Марго спасали, когда её на солнце пытались кинуть. Мы вместе, Серый, и друг с другом. И никто из нас не является для других обузой.

«Ох, лирик грёбаный», — побранил себя Олег, подивившись и вправду такой сентиментальности. Лимит разговорчивости на сегодня он исчерпал полностью, да и говорить больше чего удумать не смог — всё остальное казалось каким-то дурацким. Тогда Волков глянул на Снегирёву, думая, что ей есть чего добавить, но подруга взгляд в пол опустила, сжала крепче руки и сама задумалась, будто слова Олега тронули что-то и в ней.

Прошло ещё несколько минут прежде, чем Разумовский начал постепенно «оживать». Очень медленно он поднялся, всё ещё пялясь в свои раскрытые руки, какие он только перестал сжимать. Волков провёл от плеча по спине до другого, подтолкнул друга к себе, и тот упал ему на плечо, где совсем прижался в поисках защиты и поддержки.