«Все последние дни… »

«Ага!» — Марго нахмурилась, выглянула больше и приметила открытую дверь грымзенной — именно оттуда доносился эхом знакомый голос, после, вновь оглядевшись и убедившись, что коридор пустой, перебежала к стене и стала подбираться по ней к двери.

«…каждый из нас глубоко страдал и пропустил через своё сердце всё, что происходило в российском городе Беслане. Где мы столкнулись не просто с убийцами, а с теми, кто использовал оружие против беззащитных детей».

Марго замерла, сжала руку, какой придерживалась за стену, в кулак и совсем притихла. До заветной двери оставалось не так много, но девчонка не смогла сделать и шага. Голос Президента — а она припомнила его по выступлению в новостях в феврале, мае и августе — и его слова вызвали зябкую дрожь. И будто намеренно он продолжал говорить страшное:

«И сейчас я прежде всего обращаюсь со словами поддержки и сопереживания к людям, потерявшим самое дорогое в жизни — своих детей, своих родных и близких. Прошу вспомнить всех, кто погиб от руки террористов в последние дни».

Президент помолчал. Коридор громче наполнил скрежет помех телевизора. Марго затряслась, тяжело задышала и отмерла тогда, когда из грымзенной донеслись шёпот и приближающиеся шаги. Тогда она юркнула в узкий пролёт между дверью в досуговый кабинет и коридором, прижалась к стене и, поборов страх, выглянула.

Смотрящие выступление Президента шнури только дверь закрыли — хлопок её огорошил коридор и стал таким громким, что Марго вновь зажмурила глаза и приподняла плечики. Отпрянув обратно к стене, воспитанница задумалась: стоило ли соваться?

Сомнений не было — что-то снова случилось, но при чём тут дети? Разве это возможно? Разве агрессия, всегда существовавшая между взрослыми, могла пойти на детей? Особенно в таких масштабах, когда гибли десятки и десятки… Неужели кто-то осмелился поднять руку на таких, какой была Марго, Сергей и Олег?

Воспитанница вдохнула глубже, припомнила события первого сентября и состояние Олега и всё же решила — правда стоила того, чтобы узнать, потому, покинув укрытие, она продолжила подбираться ближе к дверям. Из-за того, что их закрыли, дальнейшая речь шла тише и неразборчивее, и Марго предположила, что шнури также звук убавили.

Оказавшись перед входом в грымзенную, Марго вновь осмотрелась, сделала осторожный шаг и, положив руки на белую старую дверь, приникла к створке ухом. Сначала она слышала только учащённый стук собственного сердца. Ей было страшно. И куда больше её волновало не то, что её поймают, — Марго привыкла бегать и сейчас убежит — а та самая истина, какая скрывалась за трагедией. Сознание дербанили противоречия и сомнения: не могло быть так. Власти врали.

Постепенно голос Президента стал чётче:

«…Нужно признать, что мы не проявили понимания сложности и опасности процессов, происходящих в своей собственной стране и в мире в целом.

Во всяком случае, не смогли на них адекватно среагировать. Проявили слабость.

А слабых бьют».

Марго отпрянула от створки, удивлённо уставилась на свои руки и помотала головой — нет, чепуха. Помрачнев, Снегирёва снова приникла ухом и прислушалась, пытаясь уловить в словах то, что опровергнет всё, сказанное ранее. Однако, чем дальше, тем больше подтверждений получала другая сторона:

«…Мы, как я уже многократно говорил, не раз сталкивались с кризисами, мятежами и террористическими актами. Но то, что произошло сейчас, — бесчеловечное, беспрецедентное по своей жестокости преступление террористов»

Руки сжались в кулаки, глаза прикрылись, Марго продолжила упрямо слушать:

«Это не вызов Президенту, парламенту или Правительству. Это вызов всей России. Всему нашему народу».

Это — нападение на нашу страну…»

Наступила пауза. Плечо ощутило тяжесть. Марго дёрнулась, её придержали, а когда она мотнула головой, то прикусила язык, выдыхая через нос. Рядом оказался всего лишь Сергей. Прислонив палец к губам, он убрал руку с её плеча и также приник к другой створке ухом. Оба воспитанника вслушивались в то, что говорил глава Российской Федерации.

«Террористы считают, что они сильнее нас. Что они смогут запугать нас своей жестокостью, смогут парализовать нашу волю и разложить наше общество. И, казалось бы, у нас есть выбор — дать им отпор или согласиться с их притязаниями. Сдаться, позволить разрушить и «растащить» Россию в надежде на то, что они в конце концов оставят нас в покое…»

Марго видела, сколь сильно помрачнело лицо Сергея. Друг также зажмурился и внимательно вслушивался, а меж тем шнури за дверями зашептались, часто больше удивлённо выдыхая и говоря знакомые восклицательные выражения, какими обычно осыпали провинившихся детей, а в этих часто упоминали их. Кто-то даже плакал. Вроде бы.

«…В действительности никакого выбора у нас просто нет. Потому что стоит нам позволить себя шантажировать и поддаться панике, как мы погрузим миллионы людей в нескончаемую череду кровавых конфликтов по примеру Карабаха, Приднестровья и других хорошо известных нам трагедий. Нельзя не видеть очевидного.

Мы имеем дело не просто с отдельными акциями устрашения, не с обособленными вылазками террористов. Мы имеем дело с прямой интервенцией международного террора против России.

Мы обязаны создать гораздо более эффективную систему безопасности, потребовать от наших правоохранительных органов действий, которые были бы адекватны уровню и размаху появившихся новых угроз.

Но самое главное — это мобилизация нации перед общей опасностью. События в других странах показывают: наиболее эффективный отпор террористы получают именно там, где сталкиваются не только с мощью государства, но и с организованным, сплоченным гражданским обществом…»

Сергей отпрянул и покачал головой. Марго хотела остаться и продолжить слушать, однако раздавшиеся по ту сторону уже громкие шорохи подсказали — время бежать. Переглянувшись, оба воспитанника устремились в конец коридора, где располагалась боковая лестница и только успели зайти за двери, как грымзенная отворилась. По коридору эхом, мешаясь с заключительными словами Президента, посыпались обсуждения.

Вместе не слышали ни их, ни главу страны. Оба взбежали на этаж выше, где, приникнув к противоположным стенам, тяжело дышали и пару минут разглядывали друг друга. Слов не было. Только страх. А ещё злость. Марго в поисках спасения от такого обняла себя за плечи и отошла к зарешёченному окну.

Через него едва проглядывался задний двор, где сейчас почти беззаботно носились разные потоки, включая их, третий. Детские голоса смешались со словами Президента, и Марго показалась увиденная радость чем-то противоестественным, потому она посмотрела чуть выше, где напротив здания «прикладного творчества и досуга» был корпус столовой. Вот только у её ворот стоял не грузовик — такие приезжали обычно раз в две недели по понедельникам с утра — а чёрная-чёрная девятка.

— Беслан, — прошептала Марго, прикрывая глаза.

— Да, — выдохнул Сергей. Его голос дрожал.

Донеслись шорохи, и Марго цепко посмотрела на Сергея. Разумовский достал изнутри также распухшей от вещей куртки — они порешили нести на себе взятое — сложенную в несколько раз газету. Развернув её, он протянул бумагу Марго, которая сделала глубокий вдох, увидев на титуле полосы заголовок «БЕСЛАН: ИЗ АДА».

Снегирёва вырвала газету из рук и притихла, изучая её вскользь — взгляд пробегался по тексту, цеплялся за данные трагедии и выискивал цифры. Их было меньше по колонкам, будто составители газеты не знали ещё точно, сколько доподлинно было убито… А Марго всё искала и искала, и масла в панику подливали слышимые с внутреннего двора батора детские голоса. И вскоре взгляд зацепился за следующее:

«К утру четвёртого сентября в больницы Беслана и Владикавказа поступило свыше 700 раненых, более половины которых составили дети. Многие раненые были эвакуированы авиацией МЧС в различные медицинские центры федерального подчинения…»

Марго вдохнула, сложила резко газету и протянула её Сергею обратно.