Пробежавшись по «куполам» белых пешек, Сергей оттянул уголки губ и предположил:

— Я не комбинировал стратегии, — припоминая ход партии, он чуть тише закончил:

— А ещё увлёкся завоеванием ваших фигур.

Голубой взгляд метнулся на учителя. Улыбка его подсказала — Сергей озвучил верно, но едва ли это помогло справиться с внутренней тревожностью: оная теперь ядовито переключила своё внимание на самого Разумовского, мол, разве он не мог заметить ещё тогда, что увлёкся поеданием чужих фигур?

— Верно, — отвлёк его от мыслей голос учителя. — Также приглядитесь к пешкам, Сергей.

— Зачем к ним приглядываться? — в непонимании и чересчур бойко даже для себя парировал Разумовский. — Они же слабые.

— Всё так. Куда сильнее у нас конь, ладья, офицеры, — учитель попеременно указал на оставшиеся фигуры на доске, и большинство из них были его цвета — чёрного, — и, конечно, венец силы — ферзь. — Палец пару раз стукнул по макушке чёрного ферзя, объявившего белому королю мат. — Но задача шахмат — объявить мат королю, и для его цели действуют все фигуры: от слабых пешек до самых сильных.

Сергей нахмурился. Внутри всё с одной стороны закипало от несогласия, с другой — пока слабо — отзывалось пониманием. Учитель не мешал, потому воспитанник сам разглядывал фигуры и припоминал ход сражения. Вскоре Разумовский вспомнил уроки истории и выдохнул:

— Как лёгкая пехота.

— Именно.

Учитель помедлил, и тогда воспитанник ещё раз осмотрел партию, после дал себе задание в следующей попробовать изменить стратегию и уделить внимание в том числе и слабым маленьким пешкам. «В конце концов, пешка может стать ферзём», — припомнились ему правила игры, на которые чуть другим отозвался следующий вопрос:

«Тогда как она может быть слабой?».

— Но, — подавший голос Игорь Ларионович вырвал Сергея из размышлений, и последний приметливо глянул на него, — следует избегать чрезмерного заигрывания с ними. Видите ли, — учитель вдохнул и указал на этот раз на собственную чёрную пешку, оторвавшуюся от «коллектива», — такие могут создавать слабые поля…

— И создают возможность для вторжения чужих фигур, — испытывая стыд, прервал его Сергей и заметил, как, действительно, вокруг вражеской пешки можно было проскочить конём и перекрыть мат — а он этим не воспользовался.

Разумовский вздохнул — тяжело и не совсем понимая: испытывать стыд за то, что не увидел очевидной возможности или за то, что заигрался в захвате сильных фигур противника, обделил вниманием пешки и прочее-прочее-прочее. С каждым доводом воспитанник становился всё мрачнее, а смешок Игоря Ларионовича вызвал и вовсе пущенный на него колючий взгляд.

— Во всём нужен баланс и концентрация, Сергей.

Воспитанник невольно обратился всем слухом к учителю. Слегка поутихла и тревожность, осознав, что ругать и унижать его не собираются, а лишь дают советы.

— Каждая фигура в партии играет свою роль тогда, когда спокоен их полководец. Но это приходит с опытом. И для своих лет вы играете достаточно хорошо.

«Но могу лучше», — хмыкнул Сергей, осмотрел партию и выдохнул — опыт так опыт. Отказываться от слов учителя или спорить было неразумно, потому он кивнул с тихим:

— Благодарю, Игорь Ларионович.

Собрав свои вещи, Сергей помог учителю сложить шахматы — не только их партии, но и других, какие воспитанники оставили на столах. Игорь Ларионович всегда причём складывал интересно: внутри доски фигуры не просто были сваленными, а лежали в строгой последовательности и так, чтобы паз одной создавал возможность положить контуры другой фигуры. В итоге получалось красиво.

Структурировано.

И аккуратно.

Сергею нравилось, и он всякий раз пытался повторить за учителем. Пока не совсем получалось, но Сергей старался. Уточнив, будет ли следующее занятие, Разумовский распрощался и покинул кабинет, а там столкнулся почти лицом к лицу с другой воспитанницей.

Он замер у дверей и прямо посмотрел на девчонку, да не сразу вспомнил, что та причислялась к их потоку. А там память услужливо подсказала: именно она зарядила в него снежком. Тело также отреагировало — плечо заныло, будто снежок в него кинули сейчас.

Сергей и Марго — а именно так «белую» звали — несколько секунд разглядывали друг друга, но когда девчонка спрыгнула с подоконника, Разумовский сделал шаг в сторону и бросился бежать по коридору. И если он ещё сомневался в том, что Марго здесь из-за него, оклик «А ну стоять!» всё расставил по местам.

Далеко Сергей не убежал. Уже у лестницы девчонка вырвалась вперёд и перегородила ему путь. Разумовский отпрянул, тяжело дыша и лихорадочно соображая, как спасаться. Внутри нарастала ядовитая паника, захватывая всё, до чего могла дотянуться, и вопросы так и атаковали сознание.

Что, если она сейчас выкинет его на улицу, где уже не снежок станет проблемой, а сугробы?

А что, если она сейчас, как Васюткин, спустит по лестнице, которая не так и далеко?

А что, если-если-если…

Множество вариантов начали перебивать друг друга и нарастать по степени ужасности, потому Сергея начала бить дрожь страха, особенно когда он понял, что оба располагались слишком близко друг к другу. Марго — незнакомая, неизвестная и чужая — заступила на его границы… Тревожность достигла предела, но потом в тишине коридора раздалось следующее:

— Олег в беде.

Девчонка выпрямилась и сделала шаг назад. Сергей почувствовал себя спокойней, а множество тревожных мыслей осколками застыли, будто не понимая и не припоминая, кто был этот Олег. Меж тем Марго продолжала:

— Его Васюткин погнал. Скорее в коробку увели и, — она глубоко вдохнула, — одна я не справлюсь, — тише закончила Марго. — Мне нужна помощь.

— О-олег? — смог едва выдавить он из себя.

— Олег. — Марго нахмурилась, и Сергей только тогда понял, какую глупость сморозил.

Мысли начали успокаиваться, хотя внутреннее продолжало шипеть и щетиниться — присутствие кого-то рядом незнакомого и «неразрешённого»… оказалось новым и непонятным, а оттого воспринималось через призму пройденного опыта.

Болезненного.

Полного мрака, боли и синяков.

А ещё глубже — всё пахло пеплом.

«Стоп», — Сергей вдруг отвёл взгляд в пол, когда сознание повторило фразы Марго: она упомянула, что ей нужна была помощь.

— Олег, твой сосед, — в нетерпении пояснила воспитанница. — Вы вместе живёте.

Сергей прикусил внутреннюю часть щеки, продолжая изучать носки побитой обуви. Олега он помнил — сосед, который проявил должное внимание к его границам и пару раз даже укрывал, когда во сне Сергей падал с кровати. Никогда не мешал заниматься, держался на своей половине и с расспросами не лез. А ещё оставил записку, какую Сергей бережно хранил в тетради, не зная, как к ней относиться. Она была странной, непонятной и такой же чужой, но отчего-то несущей вместе с хаосом нестабильности что-то тёплое.

«Странно».

— Он ещё защищал тебя, помнишь? Алё? — Марго щёлкнула пальцами перед носом Сергея, и тогда последний глянул на неё.

Во рту пересохло, внутренности стянуло в тугой комок ужаса. Мысли в голове продолжали разбиваться о сознание единственным требованием: «Уйди-уйди-уйди». Марго стала для него подобной той записке от Олега — вторгнувшейся в его пространство с предложением, внёсшим смуту и хаос, где одно настаивало на ужасных последствиях, какие последуют в случае принятия, а другая — намного глубже и почти забытая — отзывалась почти щемящей просьбой дать утвердительный ответ.

Помочь?..

Ему?..

Странному соседу, который держался и с которым было почти спокойно?

Соседу, который вступился тогда после урока и отдал рисунок?..

Тот рисунок Сергей, к слову, восстановил так, как подсказал Олег — через рукотворную копирку из карандашной стружки.

И в конце концов: помочь соседу, который оставил ту самую записку?..

«А что, если она врёт?» — отозвалось въедливое подсознание, и Сергей стушевался. Марго могла и соврать, она ведь чужая, и видел её Сергей только на уроках и мельком в баторе.