В ночь на 1 июля, прозванной испанцами Ночью печали, бегущая из Теночтитлана армия Кортеса ожидаемо угодила в засаду. Конный авангард во главе с самим Кортесом успел прорубиться сквозь индейские кордоны до подхода основных сил неприятеля и вырвался из окружения, а вот гораздо более медлительные из-за толчеи пехотинцы оказались в западне. «То тут, то там мешики захватывали кого-либо из наших и волокли его для жертвоприношения», – писал очевидец.
Из 80 человек арьергарда, охранявшего обоз и принявшего на себя главный натиск ацтеков, уцелели лишь пятеро бойцов, в том числе и неистовый Педро де Альварадо. Согласно расхожей легенде, конкистадор спас свою жизнь невероятным прыжком[79] через канал. При этом пику он использовал как гимнастический шест. Остальным повезло меньше – так, по утверждению одного из участников панического бегства, «люди Нарваэса погибли почти все, ибо слишком нагрузились проклятым золотом».
Канал в одночасье доверху наполнился убитыми и тонущими конкистадорами. Немногие спасшиеся вспоминали, как они перебирались на другой берег прямо по мертвым телам и головам еще барахтавшихся в воде товарищей… «Да и чудак был бы тот, кто при таких обстоятельствах не помышлял бы лишь о себе и своем собственном спасении», – писал Берналь Диас.
Кроме обоза армия Кортеса лишилась всех пушек и большей части лошадей. О величине людских потерь историкам остается только гадать. Сам Кортес нереалистично скромно оценивал количество погибших в полторы сотни убитых, Берналь Диас насчитал почти на порядок больше, но они сходятся в том, что союзников испанцев тлашкальцев полегло более двух тысяч. Не осталось ни одного испанца, не получившего хотя бы легкого ранения, и все они поголовно страдали от истощения и голода.
Поредевшее воинство конкистадоров двинулось к Тлашкале. 7 июля 1520 года дорогу в долине под названием Отумба[80] им преградила «несметная» – от 20 до 30 тысяч воинов – армия ацтеков. Отступать испанцам было некуда, им оставалось либо погибнуть в бою и на жертвенных алтарях, либо прорубить себе дорогу к спасению. При таком подавляющем преимуществе ацтеков в живой силе о победе в лобовом столкновении не могло быть и речи, поэтому основную ставку Кортес сделал на точечные удары кавалерией.
Главной целью для выживших после Ночи печали всадников командир испанцев обозначил индейских вождей, выделявшихся на фоне простых воинов высокими плюмажами из перьев и большим количеством золотых украшений. Тактика полностью оправдала себя – видя гибель товарищей, некоторые вожди дезертировали с поля боя, чем деморализовали своих подчиненных. А когда особо удачным наскоком пятерка Кортеса поразила сиуакоатля[81] и захватила его боевой штандарт, войско ацтеков обратилось в беспорядочное бегство. Кавалеристы преследовали бегущих, и от страшной резни индейцев спасла лишь смертельная усталость победителей.
Впрочем, не все ацтеки поддались отчаянию. Несколько отрядов продолжали на некотором расстоянии сопровождать бредущих в Тлашкалу испанцев, тревожа тех воинственными кличами, но не осмеливаясь приблизиться. Тем не менее немыслимая, непредставимая победа[82] горстки израненных конкистадоров на равнине Отумба привела ацтеков в смятение и в одночасье восстановила пошатнувшийся было миф о непобедимости пришельцев из-за моря.
Неизгладимое впечатление разгром отборных ацтекских сил произвел и на союзников Кортеса. В Тлашкале его сильно поредевшую армию – 460 пеших и 20 верховых воинов – встречали с еще большим почетом, чем прежде. Правители города уверили Кортеса, что «они пребудут [его] верными и преданными друзьями до самой смерти» и готовы предоставить испанцам все необходимое для отдыха и лечения. Впрочем, взамен тлашкальцы попросили освобождения от налогов – и получили желаемое[83], поскольку Кортес теперь нуждался в союзниках даже острее, чем в начале своей кампании.
Две недели Кортес провел в Тлашкале, восстанавливая силы, оправляясь от ранений и разрабатывая стратегию скорого реванша – своей личной реконкисты. На этот раз он намеревался обставить вторжение в Теночтитлан по всем правилам военной науки: лишить ацтеков поддержки союзников и вассалов, разрушить логистические цепочки и внутреннюю координацию противника, отрезать зависимую от поставок продовольствия столицу от снабжения – и лишь затем идти на приступ вражеской твердыни.
При планировании будущей кампании Кортес учитывал и болезненный опыт Ночи печали. Он прекрасно помнил ацтекские стрелы и камни, поражавшие испанцев с недосягаемых для них лодок. Атаковать построенный на воде Теночтитлан только с суши значило оказаться в том же уязвимом положении. Повторять собственные ошибки Кортес не собирался и организовал в Тлашкале строительство собственного десантного флота из дюжины бригантин: «Тысячи индейцев валили лес, обтесывали его, пилили, прилаживали; а другие тысячи принесли на себе железо, гвозди, якоря, канаты, парусину и прочее с кораблей в Вера-Крус».
Активные военные действия Кортес начал с нескольких карательных рейдов против небольших ацтекских городов, жители которых участвовали в убийствах испанцев, – Тепеака, Куечула, Текамачалько и прочих. Один за другим владения ацтеков склонялись перед испанским флагом – кого-то принуждали силой, кому-то достаточно было угроз. В немалой степени способствовала такой покорности и разразившаяся в стране эпидемия. По свидетельству Берналя Диаса, «оспа так неистовствовала, что множество защитников лежало при смерти»[84].
С политической точки зрения самым ценным приобретением Кортеса стал Тескоко, культурный центр и один из крупнейших городов ацтекской империи. Смена власти прошла практически бескровно. Местная племенная аристократия уже давно выказывала недовольство доминированием Теночтитлана и потому легко перешла на сторону испанцев. Особенно отличился опальный во времена правления Монтесумы военачальник Иштлильшочитль II. Он не только предоставил в распоряжение новых хозяев свою армию и активно участвовал в военных операциях конкистадоров, но и без колебаний сменил веру отцов на религию пришельцев. Крестным отцом новоявленного христианина стал сам Кортес.
Ряды конкистадоров пополнялись и их соотечественниками – причем, что иронично, за счет давних врагов и конкурентов Кортеса. В неведении о судьбе своих эмиссаров, Нарваэса и Пинеды, губернаторы Кубы и Ямайки продолжали слать им корабли с припасами и подкреплением. Нарваэс томился под арестом в Вера-Крусе, а Пинеда, незадачливый колонизатор, и вовсе был мертв, поэтому все отправленное их патронами попадало в руки Кортеса и усиливало его армию. Отдельным поводом для радости конкистадоров стало прибытие четырех кораблей прямиком из Испании. Помимо двух сотен солдат и восьмидесяти лошадей на мексиканскую землю сошли назначенный короной казначей и монах-францисканец с целой кипой индульгенций, «весьма желанных для отягченной совести [людей Кортеса]».
Куаутемок[85], несмотря на мрачный символизм собственного имени, тоже не терял времени даром. По его приказу столицу готовили к неизбежной осаде – в Теночтитлан стягивали верные ацтекам войска и свозили продовольствие. Из дворца во все пределы империи рассылались гонцы с призывами о помощи или хотя бы невмешательстве. Все напрасно – еще вчера покорные провинции не желали возвращаться ни под руку ацтеков, ни под их жертвенные ножи. Мало кто из вассалов не нарушил данные некогда клятвы. Тяжелые бои шли за Чалько, а доблестные воины-шочимильки дрались за свой город с таким ожесточением, что не только серьезно ранили Кортеса в голову, но и на короткое время пленили его, чем основательно напугали и самого конкистадора, и его спутников.
