Историки оценивают численность коренных жителей острова на момент прибытия Колумба приблизительно в полмиллиона человек, но проведенная четырнадцать лет спустя перепись индейцев упоминает лишь 60 000 душ. Однако и это количество уменьшалось столь стремительно, что по распоряжению Николаса де Овандо для нужд испанских землевладельцев на Эспаньолу начинают завозить рабов из Африки. Часть индейцев искала спасения на других островах – например, на Кубе, – хотя не было сомнений, что однажды испанцы настигнут их и там. Опасения беженцев оправдались даже быстрее, чем они предполагали…

В августе 1508 года губернатор Николас де Овандо, для амбиций которого Эспаньолы было уже недостаточно, послал своего наместника Хуана Понсе де Леона проверить слухи о золотых россыпях соседнего с Эспаньолой Сан-Хуана[49]. Золота конкистадор не нашел, но основал на берегу одноименный город, будущую столицу острова, и стал его первым губернатором. Благодаря в том числе и его активности, к 1530 году на Сан-Хуане в живых оставалось лишь 3 % коренного населения острова.

За ретивость Хуан Понсе де Леон был сполна наказан и завистливыми соплеменниками, вскоре сместившими его с поста губернатора, и самой судьбой, до самой смерти заставлявшей конкистадора гоняться за призраками: поначалу сокровищ, а позднее – мифического Источника вечной молодости. В процессе поисков он открыл побережье Флориды и водрузил на этой «цветущей земле»[50] кастильское знамя, застолбив тем самым первое на Американском континенте владение испанской короны.

В 1521 году в бою с флоридскими индейцами воинственного племени с говорящим названием калуза[51] Понсе де Леон был смертельно ранен. Источника вечной молодости он так и не нашел, но определенного рода бессмертия все же добился – согласно подсчетам пуэрториканского Генеалогического общества, около трети сегодняшнего населения острова являются потомками Хуана Понсе де Леона и его супруги Леоноры. Вскоре после ранения конкистадор скончался на Кубе, к тому моменту уже бесповоротно испанской.

Начало закабалению будущего Острова свободы положил все тот же губернатор Эспаньолы Николас де Овандо. В 1506 году экспедиция Себастьяна де Окампо по его приказу картографировала Кубу и доказала, что это не часть большого материка, а отдельная суша. Три года спустя преемник Овандо на посту губернатора, Диего Колумб, выдал мандат на завоевание Кубы ветерану Реконкисты дону Диего Веласкесу де Куэльяру, однако активные действия по заселению острова начались только в 1511 году.

Появление испанцев не стало для кубинских индейцев неожиданностью. Немалую часть населения острова к тому времени составляли беженцы с Гаити. Один из их лидеров, касик Атауэй, предусмотрительно расставил вдоль побережья сторожевые посты и, стоило на горизонте показаться парусам испанских каравелл, начал организовывать сопротивление скорому вторжению. Чтобы не возбуждать жадности европейцев, он велел первым делом собрать все имевшееся у индейцев золото и выбросить его в реку. Увы, ни его народу, ни ему лично это не помогло.

После трех месяцев боев остатки племени отступили вглубь острова, а сам Атауэй был схвачен и приговорен к аутодафе. Прибывший вместе с испанцами священник предложил касику заменить страшную казнь на более «гуманную», если тот примет крещение, но пленник наотрез отказался умирать «добрым христианином» – он не желал после смерти оказаться в одном раю с испанцами-завоевателями.

Хотя жестокий опыт Эспаньолы для индейцев не пропал даром и они довольно успешно применяли тактику партизанской борьбы, испанцы, по свидетельству Бартоломе де лас Касаса[52], «опустошили остров с такой молниеносной быстротой», что завоевание Кубы заняло лишь три года и завершилось в 1514 году. «Протектор индейцев» не оговорился – непосредственные военные действия и, главное, последовавшая за ними бесчеловечная эксплуатация конкистадорами покоренных аборигенов привели к тому, что остров почти обезлюдел. «А на острове Куба были такие, – писал лас Касас, – которые из-за непомерной жадности не хотели давать вообще никакой еды работавшим на них индейцам и отправляли их на два-три дня на поля и в леса, дабы они наелись найденными на деревьях плодами, а затем заставляли их работать два-три следующих дня без всякой пищи, считая, что они должны быть сыты тем, что съели в предыдущие дни».

Нехватку рабочих рук завоеватели восполняли завозом рабов с других островов, а нехватку золота, которым Куба оказалась не так богата, как им мечталось, – плантациями табака и сахарного тростника. Но если в одночасье ставшие крупными помещиками испанские командиры рано или поздно обретали желанное богатство, то рядовые конкистадоры прозябали в нужде и долгах, «так как все переходило в руки купцов и других кредиторов – в наказание за мучения и тяготы [индейцев] Бог лишал испанцев всего и ни один из них никогда не разбогател» [53].

Вдобавок, к вящей досаде колониальных «старожилов», корабли из Европы беспрестанно высаживали на берега Антильских островов все новых и новых охотников за удачей. Те из новоприбывших, кто не становились жертвами непривычного климата и тропических болезней, быстро превращались в прямых конкурентов ветеранов конкисты. Одним из таких амбициозных новичков был молодой идальго по имени Эрнан Кортес, будущий покоритель Мексики.

Воротами в Новый Свет для молодого Кортеса, как и для многих его земляков, стал порт Санто-Доминго, куда он прибыл весной 1504 года. Помимо собственной находчивости, отваги и счастливой звезды, Эрнан рассчитывал и на помощь одиозного губернатора Эспаньолы Николаса де Овандо, которому доводился дальним родственником. При встрече тот несколько охладил пыл молодого человека – вновь прибывший, будь он хоть трижды его племянником, доступ к источникам быстрого обогащения еще должен был заслужить.

Следующие несколько лет Кортес провел, управляя полученным наделом земли и совмещая заботы успешного землевладельца средней руки с карьерой колониального нотариуса. Такая жизнь не приносила ему удовлетворения, не о торговле сахарным тростником мечтал молодой идальго, отправляясь в Новый Свет, и потому при первой же возможности охотно примкнул к очередной карательной экспедиции. Во время похода вглубь острова Кортес проявил себя как инициативный и отважный солдат, чем заслужил дружбу и уважение командира экспедиции Диего Веласкеса. Неудивительно, что, когда Веласкесу поручили завоевание Кубы, тот пригласил с собой и своего нового друга Эрнана.

На новом месте история ожидаемо повторилась, с той лишь разницей, что доходы Кортеса стали еще выше, а пост в колониальной администрации – весомее. Однако амбиции молодого конкистадора требовали реальной и независимой от фавора губернатора власти, а получить ее он мог лишь на еще не завоеванных испанцами землях. Такая возможность представилась Кортесу только через семь лет, осенью 1518 года.

К тому времени отправленный Веласкесом за рабами Франциско Эрнандес де Кордоба открыл полуостров Юкатан[54]. Его отчет и привезенные майанские украшения спровоцировали среди испанцев новую вспышку «золотой лихорадки». Спешно отправленная по следам Кордобы экспедиция Хуана де Грихальвы не оправдала надежд Веласкеса на богатую добычу, и губернатор Кубы поручил командование следующим походом своему бывшему секретарю Эрнану Кортесу.

Подготовка к новой кампании имела непредвиденные, но очень далеко идущие последствия. Формально Веласкес не имел права ни завоевывать, ни, тем более, колонизировать Юкатан и потому прибег к обычному для испанской бюрократии средству – большой взятке, преподнесенной под видом «заморских диковин».