© Стоянов В.Б., 2021

В крепости Осовец непривычно тихо. Не летят с вражеских позиций снаряды. Не отвечают ответным огнем артиллеристы и пулеметчики. Солдаты занимаются своими делами: кто пишет домой письмо, кто-то стирает гимнастерку, чистят винтовки, поправляют разрушенные постройки, засыпают землей воронки.

Подпоручик Котлинский сидел у стены, спрятался в тень, смотрел в синее безоблачное небо, следил за одиноким коршуном, что кружил над крепостью, удивлялся, что здесь еще летают птицы, не боятся выстрелов и грохота пушек, возможно привык за год к ним, или случайно залетел в период затишья. Солдаты скучковались по правую руку, слушали балагура вахмистра Ивана Сенькина, волей случая попавший из полиции на военную службу, который рассказывал, как он в своей губернии наблюдал диковинную игру, в которой взрослые мужики ногами гоняли пузырь, старались попасть им в створ ворот. Подпоручик лениво повернул голову, спросил:

– Ты как попал в губернию, ты же родом из уезда?

Подпоручик старался узнать биографию каждого бойца своей роты, старательно заносил в свою книжицу сведения о подчиненных.

– Я, ваше благородь, тоди в полиции служил, – живо отозвался вахмистр. – Вот нас с каждого уездного городка откомандировали на ту игру порядок охранять, – сильно поволжски окая, пояснил вахмистр. И продолжил рассказывать: – Представляете, толпа мужиков в одних трусах от одного конца поля до другого бегают за пузырем, пинают его. Дамы хихикают, того и гляди в драке за пузырь трусы с мужика стянут. Вот потеха бы случилась, – и сам громко расхохотался. Слушатели не отрываясь от своих дел, посмеялись вместе с ним.

– Не пойму, что за игра такая? – спросил подпоручик.

– Штоб для ясности – поясню, – степенно проговорил вахмистр: – Это ежели бы взять вас и меня. За вашей спиной ворота, шириной шагов десять, за моей тоже ворота. Меж нами пузырь.

– Должно быть мяч? – поправил его поручик.

– Ну да, мяч, – согласился вахмистр. – И вот, ваша задача ногой пинать мяч в мои ворота, а я не даю, отбираю мяч и гоню его в ваши ворота. Токо на поле не два человека, а по восемь или десять в каждой команде, я не считал скоко их. И вот эти двадцать бугаев гоняють тот мяч, стараются забить его в чужие ворота.

– И в чем проблема попасть в ворота шириной в десять шагов? – спросил солдатик, старательно разминал пустой бутылкой на камнях свое исподнее белье, давил вшей.

– Э-э, не скажи! В воротах стоит человек и не даёть залететь тому мячу в ворота.

Вахмистр достал кисет, обрывок газеты, начал старательно крутить самокрутку.

– Руками мяч можно кидать? – спросил подпоручик. Ему все равно, как играют в ту игру, но так хотелось отвлечься на постороннюю тему, не думать о войне, от которой устали все за полгода обороны крепости.

– Руками нельзя, токо ногой, – солидно пояснил вахмистр, польщенный вниманием подпоручика. – Или головой, если мяч летит в голову.

– И че там интересного, – отозвался ефрейтор Сидоркин, он старательно и любовно чистил винтовку, каждый раз проверял ствол на солнце. – Баловство, однако.

– Баловство не баловство, а сам губернатор свистел так, будто голубей на крыше гонял. Да и публика шумела. Даже я в азарт вошел, забыл зачем призван был, замечание получил от офицера. Во как! Занятная игра!

Подпоручик посмотрел на вахмистра, спросил:

– Чего же тебя из полиции выгнали?

Он знал, полицейских в армию не призывали. Тот живо ответил:

– Так знамо за што! За пьянку!

– Ты один что ли в полиции пил? – хихикнул тот же ефрейтор Сидоркин.

– Та не, пьют усе. Токо я один попался на глаза нашему уездному голове. Да еще за грудки его хватил. За дело хватил. Вот меня и поперли. Хорошо, хоть не посадили. Война выручила. Ну, ниче, вернусь с фронта с орденом або с Георгием, приду к нашему голове, скажу, гони бездельника околоточного в шею, бери меня, героя войны на службу, – потер он ладони.

Все засмеялись. Улыбнулся и подпоручик. Посмотрел на мощную фигуру вахмистра, который руками подковы ломал, подумал, такой если за грудки тряхнет, мало не покажется. Вслух сказал:

– Все вы здесь, братцы, герои, – глухо проговорил он и натянул козырек на глаза. – Знать бы только, когда эта война закончится, – проворчал он.

Привалился плотнее к стене, в надежде вздремнуть в затишье. Солдаты допытывались у вахмистра, за что он городского голову за грудки тряхнул? Сквозь дрему подпоручик слышал, как тот все в той же манере рассказывал:

– Объявился в нашем уезде убийца. Мы все его в лицо знали, споймать не могли. Прятался по скитам да дальним деревням. Ловили долго, все никак он не объявлялся. А тут захожу в кабак, а он там с дружками сидит. Я его за шкирку, говорю, все погулял соколик на воле и будя, пора в околотке нары погреть. Дружки, конечно, тут же стенкой встали, пришлось их лавочкой приголубить. А лавочка тяжелая, дубовая, ага! Доставил я того убийцу в околоток, начальник глаза вылупил, сам то он дальше околотка никуда не выходил. Посты я сам расставлял. Тут и городской голова прибежал, долго околоточному руку жал, потом ему медаль выдали, премию хорошу дали. А мне благодарность перед строем объявили. Когда в подпитии того голову встрел, за грудки взял, старательно спрашиваю: «Что за несправедливость така? Околоточный задницу от кресла не оторвал, а все почести ему?» Он грит: «Главное в этом деле правильно организовать службу. Если бы ни его умелое руководство, сидел бы ты в трактире и водку хлестал. А так носился по улицам, как бобик, вот и результат!»

Подпоручик слушая в пол-уха треп вахмистра подумал: «В словах головы есть доля истины. Не знаю, какой там в его уезде есть голова, но наш голова тут, то бишь, комендант крепости Осовец генерал Бржозовский, еще тот голова! Благодаря его умелому руководству, выдержке, крепость пол-года стоит и стоять будет».

Он достал свою заветную записную книжицу, покусал кончик карандаша, начал записывать. Солдаты и офицеры знали, их командир Котлинский Владимир Карпович ведет записи о каждом своем подчиненном, где родился, проживал до призыва в армию, чем занимался, как отличился на войне, когда и чем награжден, в каких вылазках и боях участвовал. Расспрашивал о составе семьи, есть ли жена и дети, сколько лет служит, и прочие мелкие подробности. Все старательно записывал бисерным почерком в маленький блокнотик, который носил в нагрудном кармане. Когда его спросили, зачем ему это надо? Он ответил, командир должен знать о своих подчиненных все. На эту миссию Котлинский смотрел шире: в круговерти войны многие сведения теряются, солдаты и офицеры гибнут от артиллерийских налетов, атак, и никто не вспоминает об их подвиге, забывают наградить, не потому что проявляют равнодушие, а потому, что армии уходят, передвигаются, вливаются в другие подразделения, где новые командиры не знают о них ничего, да и некогда узнавать, когда кругом смерть, стоны, раны и нескончаемый грохот. Вот тогда и пригодятся ему записи. Таким образом он записал биографию унтер-офицеров казаков Коляды и Терещенко, родом из станиц Каневской и Тимашевской, что на Кубани, у обоих семьи и дети, вахмистр Сенькин из уездного города Кинешма, расположен на Волге. У него пять братьев и все воюют на разных фронтах. Сенькин женат, у него двое детей, которых он часто вспоминает и рассказывал, какие они у него умные и красивые. Ефрейтор Сидоркин не женат, он родился в Малороссии, дома его ждет мать, отец умер незадолго до начала войны. И так обо всех служивых.

Несмотря на молодость подпоручика, солдаты уважали своего командира. Пулям не кланяется, ест из одного с ними котла. Сначала, когда новое пополнение офицеров появились в крепости, особенно самые молодые Котлинский и Стржеминский, безусые парни, которые еще и бриться не начинали, солдаты ветераны смотрели на них скептически. И так случилось, только они прибыли для прохождения службы в крепость, как в сентябре немецкие части оказались у ее стен. И чему удивляться, если до границы с Пруссией всего двадцать три километра, полдня неспешного хода. Сорок пехотных батальонов встали перед крепостью, не особенно утруждая себя атаками в первые дни, полагали, при виде такой мощи гарнизон сдастся без боя, как это случилось с другими, более укрепленными крепостями. Немецкое командование не знали, что крепость охраняет всего лишь Новгород-Северский полк, солдат которых не хватает на защиту всех фортов, хотя для противника это обстоятельство роли не играло. Каким бы оснащенным и укрепленным не был гарнизон, никто еще не устоял перед мощью немецкого оружия. Немцы в первые же дни сумели оттеснить первый рубеж обороны, что позволило подкатить к стенам крепости артиллерию на расстояние выстрела. Постреляв больше для острастки, нежели с целью серьезной артподготовки, немцы пошли на штурм. Хотя того обстрела хватило, чтобы разрушить надворные постройки, пробить стену крепостной церкви, погибло много солдат. Немцы не желали больших разрушений. Полагая, крепость им и так достанется, пусть в ней останется побольше целых зданий и фортов. И неожиданно встретили такое яростное сопротивление русских солдат и ответный огонь батарей, что вынуждены были остановиться. И еще больше немецкое командование опешило от наглости русских, когда на следующий день они провели две фланговые контратаки, заставили немцев отступить и отвести свою артиллерию в тыл. Комендант крепости генерал-лейтенант Шульман напутствовал защитников крепости перед контратакой: «Братцы, за нашей спиной Белосток. Если нас вышибут, для них откроется прямой путь на Гродно, Минск, а там и до Санкт-Петербурга рукой подать. Мы не должны допустить этого. С Богом, герои!» Вот здесь и проявили свое мужество молодые подпоручики, они шли в атаку в полный рост впереди своих солдат, вахмистр Сенькин вынужден был перед окопами немцев толкнуть подпоручика Котлинского, да так, что тот скатился в воронку.