– Даю право любому офицеру пристрелить меня, если я приму решение сдать немцам крепость, – заявил он, обошел всех офицеров, каждому заглянул в глаза, словно проверял, все ли правильно истолковали его приказ, прошел на свое место и продолжил совещание.

Подобное заявление коменданта вызвано тем, что самая сильно укрепленная Новогеоргиевская крепость, у которой сто тысячный гарнизон при тысяче тяжелых орудий после десяти дней осады сдалась при предательстве коменданта крепости генерала Бобыря. В плен попали двадцать три генерала и свыше двух тысяч офицеров. Комендант крепости Ковно генерал Григорьев струсил и покинул свои войска. Позорные страницы первой мировой войны, о которых тоже нужно знать. О крепости Осовец необходимо не только знать, но и помнить. Нет в истории российской более достойного подвига, как оборона этой маленькой, по тем меркам, цитадели. Крепость Осовец перестраивали и укрепляли в течении последних десяти лет, однако к началу войны до конца модернизировать не успели. И этой не большой, слабо укрепленной, без тяжелых орудий крепости предстояло противостоять более сильному противнику в течении полугода, и только по приказу командования защитники оставят крепость, которая могла остаться далеко в тылу немцев.

Солнце нещадно припекало, поручик Котлинский привстал, выглянул за стену, на поле перед крепостью, за нашими окопами и траншеями располагались траншеи немцев. В бинокль и ясную погоду хорошо видны немецкие укрепления и солдаты противника. Немецкому командованию эта крепость, как кость в горле. До этой крепости они легко и быстро разгромили несколько укрепленных европейских твердынь, и этой цитаделью хотели так же без значительных потерь овладеть, да не тут то было. В лоб ее не взять, и обойти невозможно. Справа и слева болото. Только через крепость по железной дороге и насыпи можно продвигаться вглубь российской сторонки.

Рядом появилась тень, Котлинский покосился, возле него с биноклем в руке остановился подпоручик Стржеминский, кивнул на поле:

– Что-то немчура зашевелились, – проговорил он.

– Зашевелились, а стрелять перестали, – задумчиво согласился с ним Котлинский. Он через плечо взглянул за стену, отвернулся.

– Комары их заели. Надоело в болоте полгода сидеть. У немцев условия еще хуже, чем у нас. Мы хотя бы по сухой земле ходим, да на нарах спим. У них в траншеях и окопах жижа под ногами, – проговорил Стжеминский, разглядывая в бинокль позиции немцев.

– Так им и надо. Мы их сюда не звали. Пусть покормят комаров, – отозвался Котлинский.

– У них комары и слепни, зато воды полно. У нас комаров мало, вшей много и питьевой воды не хватает, хотя река рядом, – сказал Стржеминский, опустил бинокль, прислонился спиной к стене, встал рядом с товарищем. Воды в крепости, действительно, не хватало. Берегли для раненых и приготовления пищи. Отсутствие нормальной бани раздражало солдат и офицеров, устали бороться со вшами. Врачи боялись вспышки тифа, протирали тела спиртом, прожаривали обмундирование в наспех сделанных приспособлениях, помогало, но не на долго.

– У меня такое чувство, что это затишье перед бурей. Не зря немцы суетятся, но не открывают огонь, готовят очередную пакость, – задумчиво проговорил Стржеминский. Котлинский посмотрел в небо на палящее солнце, с сомнением ответил:

– Обычно перед атакой они несколько дней бомбят наши позиции. Помнишь, как они выкуривали нас в феврале перед тем, как начать штурм?

– Разве такое забудешь, – отозвался сослуживец. – До сих пор не можем восстановить самое необходимое.

– Немцы тупые, так и не поняли, что мы ночами восстанавливаем то, что они разрушают днем, – подал реплику подпоручик Котлинский.

– Ночью немцы любят спать. Распорядок дня для них святое, – усмехнулся товарищ.

Над головой появился немецкий аэроплан, противно жужа пропеллером, начал кружиться над крепостью. Сначала предположили – начнет кидать бомбы. Стреляли солдаты по нему без команды из всех возможных орудий, даже из винтовок или из пулеметов, мало приспособленных для стрельбы по воздушным целям. Когда крепость строили, аэропланов еще не изобрели. Теперь они стали настоящей головной болью. Сбить их невозможно, не изготовили инженеры оружие для воздушных целей. Они же наносили значимый урон. А главное, у противника появилась возможность без потерь разведывать слабые стороны в обороне расположения войск и артиллерийских точек. Однако аэроплан не стал бомбить позиции русских, покружился над крепостью и улетел.

– Разнюхивают, – кивнул в сторону улетевшего аэроплана Стржеминский.

– Похоже, – согласился Котлинский.

– Пойду дам команду часовым, чтобы повнимательнее смотрели, – отошел на два шага Стржеминский, повернулся, напомнил: – К пяти часам подходи к штабу. Подполковник Свечников проводит оперативное совещание.

Котлинский кивнул, проводил взглядом сослуживца.

Он познакомился с Владиславом Стржеминским по прибытию в крепость. Сблизились быстро, поскольку оба ровесники, держались друг друга. Со временем товарищи рассказали о себе. Котлинский старательно записал в свою записную книжицу краткую биографию товарища для потомков, как он делал всегда, когда выпадали свободные минуты. Новый его товарищ и сослуживец родом из Минска, польский дворянин, его отец подполковник Русской Императорской армии Максимилиан Стржеминский. Сын пошел по стопам отца, окончил Николаевское инженерно-военное училище в Петербурге. До этого в одиннадцать лет отец отдал его в 3-й московский кадетский корпус, так что ему суждено стать военным. Училище он окончил перед самой войной, ему присвоили звание инженерного подпоручика. Получил назначение в июле того же года в Осовецскую крепость, которую командование решило дополнительно укрепить, здесь его и застала война. Саперную роту, куда получил назначение Стржеминский, усилили и разделили на две роты, он стал командиром второй роты. Подпоручик хорошо рисовал, в свободное редкое время он набрасывал портреты солдат, офицеров сослуживцев. Ему говорили и ранее, если бы не выбор по военной части, он вполне мог бы стать замечательным художником. На почве рисования он познакомился с художницей и начинающим скульптором Катаржиной Кобро, у нее польско-немецкие корни, в России ее звали на русский манер – Екатериной. В отличие от друга Котлинского, который не будучи знатного рода влюбился в дочь графа, он – польский дворянин, влюбился в девушку не дворянского происхождения. Ее отец крупный судовладелец из обрусевших немцев. Отец подпоручика не одобрял увлечением сына рисованием, мать выбором сына, который влюбился в девушку не их круга. Впрочем, Катаржина о влюбленности молодого офицера подозревала, только объясниться с ней он не успел, подпоручик вскоре отбыл по месту службы, потом началась война. Они встретятся через три года, в военном госпитале, куда подпоручик попадет с тяжелейшими ранениями, а сестрой милосердия в офицерском отделении работала Катаржина. Тогда она вспомнит об офицере, с которым она посещала художественную студию. И о той мимолетной симпатии, которую они питали друг к другу. Только теперь офицеру, списанному из армии по инвалидности, надеяться на ответное чувство не приходилось. И все же чудо произошло, Катаржина станет его женой. Но произойдет это через несколько лет, когда окончится не только первая мировая война, но и гражданская в России.

Котлинский пошел в распоряжение своей роты. Проверил посты, поговорил с отдыхающими от постовой смены. Посетил пулеметные точки, осмотрел все ли пулеметы на исправность, убедился в наличии пулеметных лент. Поинтересовался, успела ли пообедать первая смена, на очереди следующие воины должны идти в столовую. Удостоверился, служба идет надлежащим образом, прошел в офицерский каземат, где решил написать письмо любимой девушке. Хотя он не знал, насколько любим, ему очень хотелось, чтобы его так же любили, как и он. Но ни в письмах, ни ранее при встречах девушка не проявляла открыто ответного чувства, не говорила слов любви, как прочем и он ей. При встречах она была приветлива, доброжелательна, никогда в разговоре не проскальзывала разница в их социальном положении. Ему казалось, девушка умная, она и без слов почувствует, как он любит ее.