— Приготовься, Уилли. Сейчас я отделаю тебя как Бог черепаху.
Уиллоу завозилась под большим телом Джозефа, отчаянно пытаясь вырваться. Ей было страшно, ей не хватало воздуха. От ее резких действий старенькая рубашка, что она носила на обучение, порвалась. В пылу битвы Уиллоу не заметила, как та съехала, обнажив плечи и грудь, что была стянута тканью. Но тут Джозеф с удивлением присвистнул:
— Вот это да! Уилли, да ты- просто подарок небес. Я и не думал, что моя месть может быть такой восхитительной. В его голосе слышалось восхищение.
Уиллоу начала сопротивляться ещё яростнее, но что могла сделать хрупкая девушка против двадцатилетнего детины весом в пятнадцать (а то и больше) стоунов.
Джозеф разорвал ткань на ее груди и теперь похотливо смотрел на нее. Уиллоу пыталась было прикрыться руками, но Джозеф резко завел ей их за спину, рванув на себя. Он возбужденно застонал, когда нежная девичья грудь прижалась к его телу.
— Так вот, чем ты платишь папочке за его доброту- его хриплый голос приводил Уиллоу в ужас- сейчас и я попробую того, чем ты его потчуешь. Веришь ли- я сходил по тебе с ума, думал, что за безумие со мной творится. Ненавидел тебя и в то же время хотел твоей дружбы. А теперь понял…
Он не договорил, закрыв рот девушки слюнявым поцелуем. Руки его начали сжимать ее грудь, удары кулачков Уиллоу, он, казалось, и не чувствовал, разгорченный страстью. Вдруг он встал, резко потащив сопротивляющуюся Уиллоу за собой к сараю. Хватка его была железной. Уиллоу в отчаянии озиралась по сторонам- никого вокруг. Свенсоны, наверно, только прибыли на ужин. И вернутся точно не ранее полуночи. Слуги же в доме, который очень далеко отсюда- в загородном имении Свенсона было много акров земли.
Джозеф, затащив Уиллоу в сарай, бросил ее на сено, что сушилось внутри, и, не давая встать, сел сверху, расставив ноги по обе стороны от тела девушки. Он возбужденно дышал, раздеваясь, глядя на то, как вздымаются ее груди.
Минуты отчаянного сопротивления и жадных мужских рук на теле- и Уиллоу лежала перед взором Джозефа обнаженной. Рядом лежали ошмётки от ее разорванных изношенных бриджей.
Джозеф прижался к ней, и Уиллоу стала задыхаться от его веса. Он привстал, сминая ее груди в руках. Соски больно заныли- Джозеф пальцами буквально выкручивал их, приходя в дикое возбуждение. Наконец, он оставил груди в покое, пройдясь руками по телу девушки- Уиллоу задрожала, вновь начав сопротивление. Она попыталась ударить коленом между ног Джозефу, но тот лишь, смеясь, раздвинул ее ноги, грубо запустив пальцы в средоточие ее женственности. От резкой боли Уиллоу закричала, но рот ей закрыл поцелуй Джозефа. Он лег на нее, направив свой возбуждённый член прямо между ее ног, и резко вошёл в девушку. Уиллоу пронзила страшная боль. Джозеф остановился на мгновение, удивлённо глядя на нее. Словно бы не понимая, как такое возможно, что она все ещё девственна. Слезы лились из глаз девушки, она лежала, не в силах пошевелиться. Наконец, Джозеф вновь начал ласкать ее, уже более нежно, он страстно шептал ей, что она — его. Что он никогда ее не отпустит, что он убьет отца и любого, кто посмеет прикоснуться к ней. Что он даст ей все, что она захочет- дом, драгоценности, экипажи. Наконец, он застонал, содрогаясь в оргазме, и опустился на Уиллоу….
Шло время. Уиллоу, распятая, униженная, сломленная, лежала без движения, глядя в потолок. Слезы катились по ее щекам, щекоча их, скатываясь вниз, исчезая в теплом сене. Девушки не делала попыток смахнуть их. Просто лежала, не шевелясь. Она чувствовала себя грязной, оскверненной. Так вот чем занимаются взрослые. Неудивительно, что после ночи с отцом мать всегда выходила усталая, несчастная, осунувшаяся. И Фрида….сердце заболело при осознании того, что сестрёнка терпит такой же кошмар от викария. Да ещё и, как Уиллоу удалось узнать у тех немногих деревенских жителей, что встретились ей по пути обратно, викарий любил не только привечать красивых сироток, но и избивать их…
Мысли о Фриде придали сил- Уиллоу должна спасти ее. Она может работать, они с Фридой будут жить вместе…
Тяжёлая мужская рука, обхватив ее талию, буквально пригвоздила ее к земле. Джозеф пытливо всматривался в ее лицо, словно ища в нем отголоски чувств.
— Нет, Уилли. Ты теперь — моя. Ты никуда не уйдешь. Сбежишь- я тебя найду. Отец уже стар, я — наследник всего. Мне остался лишь год до вступления в права. Ты будешь жить со мной. Возможно- он вновь начал ласкать ее грудь, его орган начал увеличиваться в размерах на глазах- я женюсь на тебе. Если ты будешь мила со мной.
Он притянул ее к себе, запустив руку между ее ног:
— Я стал твоим первым мужчиной, я же останусь единственным. Представь себе- с этими словами он поглаживал ее живот, груди- здесь будут расти наши дети (Уиллоу передернуло от отвращения. Ну уж нет!).
И Джозеф, возбуждённый своими словами, вновь лег на нее сверху….
Он унес обессилевшую девушку на руках в свою комнату, где Уиллоу погрузилась в тяжёлый сон, с печалью понимая, что ей нужно набраться сил для предстоящей битвы с этим чудовищем. Засыпая, она слышала бормотания Джозефа о семье и браке….
Одиночество вдвоем
Джон, верный своему слову, стал учить Уиллоу езде на лошади. Началось все в тот день, но уроки стали ежедневными. Первые попытки Уиллоу забраться на лошадь доводили Джона до истерики — он буквально задыхался от смеха, глядя, как юноша неуклюже пытается поставить ногу в стремя. Уильям не раз падал, два раза лошадь понесла его, когда он только залезал на нее — Джону пришлось молниеносно вскакивать в седло, спеша поймать лошадь Уильяма за уздцы. Один раз Уильям под громкий смех слуг, наводивших порядок в летнем домике, прогарцевал мимо них, лёжа животом поперек лошади- он почти успел сесть в седло, но нечаянно дёрнул уздечку. Лошадь восприняла это как знак — в путь.
Наконец, было решено привязывать лошадь к загону, чтобы Уиллоу смогла хотя бы влезть на нее. Это принесло первые плоды успеха- Уиллоу, не сдержав победного крика, сидела на лошади, оглядывая всех вокруг (слуги, что благодаря выходке лошади, уже были в курсе обучения Уиллоу, с разрешения Джона приходили поддержать ее) с видом Александра Македонского, въехавшего в захваченный город.
Их поездки с Джоном с этого дня стали обыденным ритуалом- после обеда они шли к конюшне, объезжая владения, арендаторов. И везде Уиллоу показала себя с лучшей стороны- в семействе Фредиссонов она посоветовала жене арендатора отличный сбор от простуды, так что женщина всегда старалась передать в дом свежие продукты " для мастера Уильяма", который так помог ее малышу. Другим арендаторам, Стинсонам, она снизила арендную плату, пояснив Джону, что это привлечет их многочисленную родню, что займет пустующую часть земель- и так и произошло. Теперь земли Джона не простаивали. А ещё Уиллоу наравне с Джоном работала вместе с арендаторами в их домах, занимаясь ремонтом, что не могло не расположить к ней как фермеров, так и самого Джона. Он не раз похлопывал Уиллоу по плечу, говоря, что та напоминает ему себя в молодости. Уиллоу краснела, едва заслышав это- Джон не был таким уж старым, а ещё он был…Очень красивым, добрым, мужественным…если бы все мужчины были такими. Она буквально томилась, находясь рядом с этим мужчиной. Каждое прикосновение его руки, когда он передавал ей что-то или его улыбка, адресованная ей- все это заставляло ее сердце мучительно сжиматься. Как бы было здорово, если бы она могла быть той, кем она является. А Джон обратил на нее внимание…
Ложась спать, Уиллоу не переставала думать о Джоне. О том, что их спальни разделяет лишь кабинет. Она пыталась отогнать несбыточные мечты, как вдруг услышала стук в дверь. Спешно натянув сюртук, чтобы тот скрыл ее грудь (каждый вечер Уиллоу, морщась от боли, снимала ткань, что туго стягивала ее довольно пышную грудь), девушка подошла к двери. На пороге стояла Миллисент с извиняющимся видом:
— Мне не спится, мне страшно…
