Титу очень понравилась последняя мысль. Он не был уверен, что именно толкнуло его на такие философские речи. Может, всему виной был еще не до конца выветрившийся адреналин, а может, захватывающие дух виды величественной скальной гряды впереди. Или желтоватая точка местного солнца, висевшая в бледно-чертополоховом небе рядом с громадой полосатого газового гиганта. Хотя, скорее всего все вместе.
Тит побежал. Не быстро, трусцой. Несмотря на двухдневную процедуру акклиматизации, преодолевать Лилианское притяжение было нелегко. Тем более, осторожничая, ему приходилось то и дело останавливаться, прислушиваясь к ветру, чтобы в нужный момент успеть упасть на «парус» и не дать ему взлететь.
Вернувшись к фундаменту, Тит для верности закрепил лист на земле, положив на него сверху ящик с портативным ядерным реактором, а сам принялся быстро забивать якоря. Всего их было восемь, этого должно было хватить, чтобы удержать дом на месте. К тому же, в готовом виде он будет иметь менее парусную форму, что тоже пойдет на пользу.
Прикрепив лист чего-то похожего на металл тросами к якорям, Тит выволок его на фундамент, а кабель питания, мотком свисавший сбоку, размотал и присоединил к разъему в ящике реактора. После этого он приоткрыл верхнюю крышку, под которой обнаружилась панель управления, и запустил сам реактор. Под действием тока лист моментально потерял свою жесткость. Он грубыми складками свесился с краев фундамента, словно очень толстая и тяжелая ткань.
Последив с пару минут за показателями реактора и убедившись, что тот хорошо перенес жесткую посадку, Тит сходил к контейнеру, чтобы забрать из него целый ящик различных проводов и шлангов. Полагалось, что он будет соединять все в порядке строгой очередности, но учитывая ограничения, накладываемые погодой, рассчитывать на то, что он сможет беспрекословно следовать инструкциям, было нельзя.
Для тех, кто не понимает, что я сейчас делаю — я объясню, — он разложил несколько удлинителей, привалив их камнями для надежности, и присоединил ими к растущей электросети шкаф системы жизнеобеспечения. — Жилой модуль, который мне любезно предоставила компания «Гуд Кол.», по сути большая надувная палатка. Такими пользовались еще во время колонизации Марса. Ну ладно, не прямо такими, но похожими… Она сделана из композитного волокна. Если по нему пропустить небольшой ток, то оно ведет себя как ткань из очень толстых ниток, но если вытащить вилку из розетки, то оно сразу твердеет и становится похожей на сталь. Очень удобная штука. Минимум швов, прочная, просто устанавливается. Ну, конечно, если у вас под рукой есть насос, чтобы ее надуть.
У меня насос есть.
Он вытащил из ящика шланг и соединил им клапан палатки с выходным отверстием воздуховода системы жизнеобеспечения. Нажав на внешней панели пару кнопок, Тит запустил насос и тот принялся монотонно гудя подавать по нему Лилианскую атмосферу в тонкую камеру между внешним и внутренним слоем палатки. Медленно и едва заметно ткань начала шевелиться. Складки на ее поверхности постепенно разглаживались, а края, свисавшие с фундамента — приподнимались.
Нет, ну что ни говори, а волокна эти — штука крутая, — Тит отошел подальше, чтобы объектив импланта мог захватить всю картину. — Я помню, как впервые услышал о них, когда с Гершманом по поводу его руки разговаривал. Вы его не знаете. Это мой бригадир с последнего… с прошлого места работы. Рука у него еще старого образца, без кожи и всего такого. Только скелет металлический. Звякает неприятно и выглядит так себе. Как будто из старого фильма про роботов. А в новых моделях грубой механики мало. Там уже искусственные мышцы, почти как настоящие. Они как раз из такого материала делаются…
Он замолчал, оценивая не впечатляющую скорость, с которой надувалась палатка, после чего посмотрел на часы, выведенные на визор шлема и следующий пункт списка задач — транслировавшийся имплантом в мозг.
Да уж… Это надолго. Ладно, пока мы тут сидим, как раз про Гершмана вам расскажу, — он уселся на ящик с проводами и шлангами. — Думаю, он не против будет. Конечно, если это вообще не вырежут в отделе маркетинга… Забавный он мужик. Правда иногда его заносит немного. Он, мягко говоря, не фанат корпоративной системы и считает, что стремление заработать плохо сочетается с понятием справедливости. Но сейчас не об этом. Сегодняшнюю запись в дневнике я хочу посвятить человеческому упрямству. Кому не интересно слушать морали, можете сразу перематывать на тот момент, где я умираю от разгерметизации или голода… Что там первее будет?
В общем, с Гершманом мы познакомились сразу, как только я устроился на работу демонтажником. Меня к нему в бригаду приписали как новичка на замену, где я и проработал три года, перед тем, как попасть сюда. И с самого начала я заметил, что как-то этот мой бригадир дышит странно, с шипением каким-то. Оказалось, что кроме довольно очевидного протеза руки у него имелся еще один, менее заметный — искусственные легкие. По этому поводу у меня тут же возник вопрос, как он ими обзавелся и почему. Из чистого любопытства, конечно же. Некоторые могли бы сказать, что о таких вещах у человека спрашивать не очень культурно, что это не мое дело и вообще, какая разница. И эти некоторые оказались бы абсолютно правы, но я все равно спросил. Чтобы вы понимали, Гершман мужик не из обидчивых, не из нежных, по нему сразу видно. Так что я особо не волновался на этот счет. И история, которую он мне рассказал, послужит отличным примером для той морали, о которой я хотел бы сегодня поговорить.
До того, как стать демонтажником, Гершман сменил несколько мест работы. И одним из них была мебельная фабрика на Земле. Не помню точно, где именно, тут уж вы меня простите. И нет, не подумайте, я не увиливаю или что-то такое, просто у меня с родной марсианской географией беда, а об инопланетной я вообще молчу. Так вот, проработал он на этой фабрике целых десять лет. Трудился честно, отрабатывал каждую копейку. Ну, это из его слов… И вот одним не очень прекрасным днем начал покашливать. Тогда он не придал этому значения. Думал, что простыл где-то и все. Но время шло, простое покашливание потихоньку переросло в настойчивый кашель, и Гершман задумался о походе к врачу. Как любой крепкий и молодой мужик, откладывал он это до последнего, пока совсем не прижало. В итоге анализы показали неоперабельный рак. Причина — длительное вдыхание паров токсичного мебельного клея и деревянной пыли. Результат — удаление пораженного органа.
Казалось бы, что тут такого страшного? Мы живем в век бурного развития бионики, когда любой дальнобойщик может позволить себе две лишние руки, не говоря уже о каких-то там легких. Были бы деньги, а все остальное — дело техники. Но денег у Гершмана, как оказалось, и не оказалось. По правилам начальник мебельной фабрики должен был часть зарплаты сотрудников пускать на покупку страховки, медицинской в том числе. И он пускал. Только не всю. Поэтому, когда дело дошло до выплат за операцию и протез, страховая сказала Гершману, что он может позволить себе только самую дешевую модель. А какой у него был выбор? Не покупать? С тех пор он ходит обиженный на корпоративную систему и капитализм в целом, и шипит, когда дышит. Но рассказ не об этом. Вернее, не совсем об этом. Узнав Гершмана поближе, я заметил, что он почти все время жевал табак. Тогда я начал подозревать, что он был курильщиком, и, судя по тому, сколько он его жевал — заядлым. Дело в том, что вентиляционная система на станции старая и сигареты курить на ней было запрещено, поэтому все, кто не мог бросить, переходили на «жвачку» или пластыри…
Я спросил у Гершмана, как долго он курит. Он ответил, что уже тридцать с лишним лет. Тогда я поинтересовался, а могло быть так, что сигареты помогли ему обзавестись раком? Ну, мол, что корпоративная система, это, конечно, да, но сам он тоже не без греха. И тут началось самое интересное. Он уперся рогом. Нет, говорит, и все тут. Виноват начальник, подворовывавший деньги из страховых отчислений, медицинская система, сосущая из обычного рабочего человека последнюю копейку, политики, написавшие паршивые законы, раздутые цены на медобслуживание, ленивые полицейские, невнимательные налоговики… Все, кто угодно, но только не он. И я его в чем-то понимаю. Человеку нужен враг, в этом нет ничего страшного. Просто иногда этот враг он сам. Из-за своего упрямства Гершман отказывается смотреть правде в глаза. Он не хочет понять, что сам является частью проблемы. Ведь для того, чтобы изменить это, ему нужно будет самому измениться, а это прямая угроза личности. Эго такого не любит. Для него это равносильно маленькой смерти.
