Пугаешься? Себя?! Неужели ж себя? А вот и мысли твои. Неужели я пуста? Неужели я холодна? Неужели… Вздохнула. Что тут думать – если и этот уходит, если и этот отворачивается от тебя. Если и этого уже потеряла. Даже не цепляйся за него – он ещё в соку, он ещё горит, он ещё многое сможет.

Тебе же остаётся только уйти. Не жди слов мужчины. Они убьют, они раздавят тебя. Ведь и от того ты ушла сама. Но тогда ты не знала себя. Тогда ты казалась себе иной. Теперь ты знаешь себя. Теперь (что, боишься?) тебе только доживать…

Доживать? С кем доживать? Одной? Вот тут ты и вспомнила: у меня есть муж! Родной муж! Вот тут ты обрадовалась: он меня ждёт, он будет мне рад! Как же стало сладко. А она-то забыла о нём. А она даже не вспоминала о нём. А теперь – теперь он стал таким родным, таким нужным. Уже с радостью вспоминала его. С той же радостью сопоставляла: оба пусты, нам и доживать вместе.

Ох, женщина! Что ты творишь с судьбой? Куда ты летишь? Куда ты готова лететь? Ещё можно вернуть твой пыл, всё ещё можно вернуть – если взбрыкнёт что-то в сердце, если ворохнётся в душе: неужто я пуста? Если встанет сердце на дыбы, если задохнётся: как это пуста? Именно в такие минуты приходит прозрение. Именно в такие минуты идёт подсказка: как дальше жить, чем заполнить пустоту. А есть чем – сколько в мире брошенных людей. А есть чем – хоть одного подбери, приюти, обогрей – как же переменится к тебе жизнь, как же переменится к тебе судьба.

Но ты пуста. Как пересохший колодец. Как пустая дырявая бочка. Зачем же мечты? Иллюзии эти зачем? Твой путь – в монастырь. Хотя и там подвижники живут – истинно верующие люди. Куда ж тебе? Только в дом престарелых. В угловую комнату. Отгородив себя ото всех. Жить, не жить, – зарастать мхом.

Но ты ещё чего-то хочешь. На что-то надеешься. Ты пошла к мужу. Ты понесла себя, как подарок, как драгоценный подарок судьбы. Ведь он тоже доживает – куда приятнее доживать вдвоём.

Им снился один и тот же сон.

Они плывут на корабле. Лето. Жара. Она в лёгком платьишке. Он в рубашке навыпуск, шортах, летних туфлях.

Так хочется пить. Но вода в каюте. А тут так хорошо! Нет, они успеют попить. Сейчас же побыть вместе. Побыть на этой жаре, насладиться солнцем и морем.

Она хочет пить! Вода! Вода!

Женщина открыла глаза. Но где же фляжка? Она ж была со мной?

– Ты что ищешь?

– Вода! У меня была вода! Тебе надо попить…

– Вода? Где она? Я так хочу пить…

– Сейчас, сейчас…

Шарит рукой по камням, находит ремень – он тут же звякнул, заплакал. Схватил, снял с него фляжку, открыл её, поднёс ей ко рту.

– Пей! Тебе нужны силы! Только много не надо, больше у нас нет воды.

Она сделала три глотка, потом ещё три – хватит, ей уже хорошо, ей уже свежо.

– Спасибо, родной!

– Это водичке спасибо!

– И водичке спасибо! Теперь я ничего не боюсь, теперь я выживу, так и знай.

А ведь молчала, а ведь крепилась, но как же ей было плохо без воды, ужасно плохо.

– Поспи, ещё поспи! И я посплю.

– Попей и поспи.

И Он попил – чтоб не заставлять Женщину страдать ещё и за него.

Нет! Тебя мне не надо! Уходи! Чувствовала, что это сон, а вот прогнать не могла.

А он не отходит, а он смеётся, а он пытается её достать. Тянет руки к ней – огромные, жуткие руки. Она пятится, пятится, а руки настигают её, вот-вот настигнут.

– Уйди! Не надо! Не тронь меня! Уйди!

И проснулась от этого крика. И стало страшно. А ведь хотела заглушить этот страх, хотела не думать о нём. А как не думать, когда всё так смешалось, когда её прежняя и теперешняя жизнь так свились, переплелись.

Не отступает прошлое. Никак. Не хотят оставить в покое. Но почему? Почему?! Ведь она молчит, она, как рыба, молчит. И всё равно не оставляют. Не оставляют, потому что много знает. Это она понимает. Но как же хочется свободы – всё забыть, ничего не помнить, и идти, идти вперёд.

Кирилл будто прочитал её мысли. Кирилл слышал её крик. Кирилл всё сопоставил. А может, не всё? Может, есть ещё что-то, – более страшное и более пугающее? Больше он не хотел молчать. Им надо выбраться отсюда. А он ничего не знает.

– Кто же чуть не помог нам отправиться на тот свет? Уж не тот ли, кто очень не хотел, чтобы мы были вместе?

– Валентин?

– Я не называл этого имени. Ты сама его назвала. Да и моё «чуть» висит в воздухе. Кто нас вытащит отсюда? Кто нам поможет? И как?

Она вздохнула, закусила губы. Она была рада, что вопросы прошли чередой. Ей не хотелось пока открываться.

– А я верю в удачу. Если нам не суждено было погибнуть, если мы уже спаслись, то и дальше спасёмся.

– Хотелось бы верить. Но… Ты не ответила на мой вопрос.

– Зачем отвечать, если ты всё знаешь.

– Я знаю очень мало. Но хотел бы знать всё. Хотя сейчас рано думать об этом. Но…

– Никаких «но»! Нельзя просить у Господа всего сразу. И так много. Сейчас нам надо прийти в себя, оклематься, а там уж будем думать, как спастись. – Опять эта неприязнь, опять он слабый. А только что был сильным, только что – именно силой, волей своей, – спас их. А тут раскис.

Нет, он не раскис, он просто боится. Он очень боится за них. На нём лежит ответственность за их жизни. А она-то подумала… Нет, её мужчина сильный! И всё равно не надо раскисать. И ей не надо позволять раскисать, она так устала.

Понял. Принял её слова. Они в одной связке. Как и раньше, как и всегда. Если бы всегда.

Склонился, поцеловал.

– Первый раз целую мать своего ребёнка.

– Не рождённого ребёнка.

– Он родится! Он уже просится на свет, он уже защищается, – значит, он сильный, значит, он родится!

– Это уже другие слова! А тех ты не говорил, слышишь?

– Нет, говорил. Не надо отмахиваться от того, чего боишься. Надо думать, как выйти из этого положения. Такие люди не оставляют свидетелей.

– Ты всё знаешь! Ты говорил с ним?

– Он говорил со мной. Он сам вышел на меня. Хотя, зачем ему лишние люди, не понимаю? Но, видно, так сильно насолила ты ему, что через меня хочет тебя достать.

«Уже достал». Чуть не вылетели эти слова, и хорошо, что не вылетели – рано им, ещё рано. Столько не рассказано – и если начать с этого – кем она предстанет перед Кириллом? Кем?! Сжала сердце, выдохнула:

– Он и на это пошёл?

– Не пошёл бы, если б ты мне всё рассказала сразу.

– Но я не могла. Я хотела забыть. Мне было страшно.

– Значит, я тебе никто?

– Наоборот! Женщине не хочется показывать иные свои поступки мужчине. Особенно, если он ей дорог.

– И даже это не оправдывает тебя. Неужели ж ты не понимала, во что ввязалась? Неужели ж так наивна, что думала, будто от тебя так просто отстанут?

– Надеялась. Хоть и боялась. Очень боялась.

– Надо было довериться мне. Я б защитил тебя. Но как защитить женщину, которая молчит? Как защитить женщину, о которой я ничего не знаю? И от чего её защищать?

– Прости! Прости!

– Прощу, когда расскажешь. Всё до капельки.

– Ой! Опять… Ребёнок!

– И ты меня прости! – Склонился, приник – ребёнок (его ребёнок) опять капризничает. Говорят, они и там хотят пить и есть. Так жалко его, так жалко её, – она так страдает. Уже тише. – Я тебе тоже не сразу о прошлой жизни сказал. Мы что-нибудь придумаем! Мы обязательно выберемся отсюда! – Вот это уже слова мужчины! Как дороги они, как они нужны!

Поцеловал.

– Я так боялся за вас! Ты мне сразу стала роднее, в тысячу раз роднее! Мне ещё не говорили этих слов. Ребёнок. До сих пор не верю – так это внезапно, так это не вовремя.

– Не вовремя? Зачем ты так? – А уж сама боится. А уж саму трясёт. И всё же защищается, и этого комочка, что лежит под сердцем, защищает тоже. – Как раз вовремя. Он спас нас. Именно он.

– Да, тут ты права. Ребёнок спас нас. Но что будет дальше? – Вот, опять. Ох, уж эти мужчины! Не могут скрыть страх. Или не хотят.