Пересохшие губы дрогнули, голову словно придавило к постели, а к горлу подступил сильный приступ тошноты. Прошёлся по телу легкий холодок, а значит было раннее утро. Чародей скривился, ощущая на запястьях плотные бинты.

Послышались тихие шаги синоби, приближающегося к дзенину.

—Не пойму тебя. Зачем? Не резался давно? По боли и крови скучал? Совсем уже… — парню не дали договорить.

— Зачем, Кадзу? — Такао медленно поднялся с футона, так же медленно сжимая руки в кулаки, — Зачем ты СПАС меня?! Я должен был умереть! Умереть!

Голос дзенина сводился на отчаянный крик. Он резко приближался к другу, пока не нащупал его плечи, комкая грубую ткань.

— Успокойся! — младший синоби ухватился за его предплечья, в попытке отрезвить вырывающегося касаниями, — Слышишь меня? Ты ни в чем не виноват, темпераментный.

Такао зарычал, оскалив зубы. От кожи тонкими пальцами отодрался бинт. Кадзу хотел вернуть его на место, однако дзенин отскочил от него, сложив руку в пасс. Из пальцев посыпались синие искры, похожие на грозу в небе.

— Назад! Не подходи ко мне!

Наблюдая за истерикой единственного лучшего друга, Кадзу в раздражении зашипел:

— Ты что, дикий, на тот свет захотел?

Глава клана продолжал срывать бинты, обнажая вскрытые вены, словно не чувствуя боли. Багровыми каплями усыпались татами*. В руках дзенина заблестел сотворенный из магии нож. Кадзу снова встрепенулся, в этот раз боясь сделать лишнее движение. Подняв ладони в сторону друга в примирительном жесте, он негромко проговорил:

— Безумный, убери. Не трогай, — нервы натянулись, подобно струнам сямисэна, — Совсем вино отшибло разум? На тот свет захотелось?

Он увидел, как Такао приставил нож к своему горлу. Решаясь на отчаянный шаг, вернее, он был единственным, который Кадзу мог сейчас придумать, ниндзя ступил вперед…

— Хорошо. Перережешь себе горло ты, и что дальше? Думаешь, «Там» лучше будет? Мы ведь оба знаем, что нам дорога только в Нараку*. Хочешь гореть раньше времени?

Попытки Кадзу отвлечь дзенина болтовней не прошли даром. Такао расслабил руку, в которой держал нож, а магия в виде защиты перед ним и вовсе растворилась.

Взгляд Кадзу метнулся в сторону, в тот момент как Такао ощутимо стукнули по хребту. От неожиданности и слабости мышц после попытки самоубийства он уронил нож. Тот с глухим стуком упал на татами. Младший синоби среагировал быстро, тут же ногой отметая острое лезвие в дальний угол комнаты.

— Заливай, скорей! — Чонган, оглушивший дзенина, подал Кадзу пузырек с успокоительными травами. Тогда двое мужчин пытались удержать рычавшего и отбивавшегося от хватки дзенина, — Несносный мальчишка!

Дедушка Чонган безопасно скрутил его руки за спиной, в то время как Кадзу насильно влил ему в рот сильное зелье.

Пара глотков — и колдун перестал вырываться. Мышцы лица постепенно расслаблялись. Мир погрузился в сон, до уха напоследок донеслось ворчание Чонгана и шелест бинтов.

***

Тонкие пальцы Такао забились дрожью, тошнота усилилась. Он поднял лицо, видя перед собой темноту и несколько непонятных силуэтов. Видя… Колдун потянулся рукой к глазам, ощущая чистую кожу и ни единого пореза вокруг них. Такао сделал шаг и еще один, пока не раздался голос «знакомого». Этот голос отбивался, словно эхом, по всей пустоте, бездне, пещере… Одной Ками* известно, чем было это место.

— Так-так, значит, не подох? — донесся презрительный хохот с хрипотцой, — неужто старик и твой мальчик на побегушках спасли тебя?

— Это все, на что ты способен, Привратник? Это все твои жалкие фокусы?

Руки Такао с обеих сторон обхватывают щупальца, по всей видимости, прислужников. Он поднимает взгляд, видя перед собой горящие пламенем красные глаза. Дар речи словно отняло, магия не слушалась.

— Глупец! Ты впустил тьму в свою душу, и теперь твое сердце чернеет. Ты не сможешь избежать своего предназначения. Мы с тобой связаны, колдун.

Протянулась костлявая рука, на ней забагровело ярким светом… сердце. Такао в следующий миг понял, что не может ни дышать, ни двигаться. В его груди красовалась дыра, но он почему-то был все еще жив…

Дрогнули мышцы лица, и на несколько мгновений показалось, что он видел перед собой силуэт Мэй и интерьер комнаты, но лишь в светло-бирюзовом цвете. Картинка исчезла, словно по мановению руки.

Беспечный дзенин, думал, зрение сможет вернуть. Какой вздор.

Коснулось руки что-то теплое, успокаивающее.

Этим теплым и успокаивающим оказались пальцы Мэй. Кицунэ развернула к себе изувеченную руку дзенина, поглаживая уродливые шрамы на ладони, что больше не была скрыта за бинтами.

— Такао. Кадзу мне все рассказал… Ты пытался… — взгляд девушки коснулся шеи дзенина. Порез от угроз Хонга давно исчез, однако его сменил новый.

Поправляя повязку на глазах, ставшую своеобразным атрибутом, Такао произнес:

— Рассказал? — мужчину резануло, словно серпом по сердцу.

Зачем он рассказал ей? Мог и промолчать.

— Прости, Мэй, — голос мужчины обладал давящим спокойствием, что было довольно странным после всего произошедшего буквально несколькими часами раннее, — я удивлен, что ты… Что ты здесь.

— Почему? — тон кицунэ стал горько-сладким.

На лбу Такао проступили венки. Он ответил негромко…

— Потому… Что ты не обязана.

Прикосновение горящей заботой и нежностью руки к ледяным пальцам дзенина заставило его едва заметно шелохнуться. Он задержал дыхание, и на несколько мгновений между мужчиной и девушкой воцарилась тишина.

Тепло рук кицунэ переместилось на щеку, а затем накрыло белую ленту, скрывающую глаза.

— Не смей…

Такао спросил едва слышно, лишь губами.

— Что?

— Не смей так поступать больше, — теперь кицунэ обхватила уже лицо колдуна обеими руками, — Я… не смогу простить тебя.

Мужчина, вопреки умиротворенности обстановки, поддался вперед, ловя губы Мэй своими. Кицунэ отстранилась.

Такао не навязывался, не давил на девушку. Он коротко кивнул, соглашаясь с неуместностью такого откровенного поступка.

— Прости, я не должен был.

— Тебе нужно отдохнуть, а я лишь отвлекаю, — последний раз проведя пальцами по бинтам, закрывающим небрежно вскрытые вены, кицунэ оставила колдуна наедине с мыслями.

Дверь распахнулась, повеяло свежим воздухом и запахом мокрой травы. Вслед за Мэй, его пришел навестить и друг.

По тону Кадзу ощущался сарказм в перемешку с переживаниями.

— Успокоился?

Голос колдуна был негромким, скользил между нотами печали и отрешенности.

— Да.

Повисло молчание. Такао услышал, как синоби подошел ближе. Грубые руки проверили бинты на запястьях. На этот раз Такао не упирался, не спорил…

Заговорил первым, нарушая тишину, колдун:

— Хотел себя наказать…

Шершавый голос Кадзу резанул. Однако синоби, как и следовало ожидать от верного друга, подал воды пересохшему горлу.

— Наказал?

Такао отвернулся, дабы не мучать друга своим болезненным видом. Серебристые волосы скрыли лицо.

***

Покинув дом дзенина, Мэй выдохнула, однако чувства были совершенно двоякими: с одной стороны она радовалась, что Такао спасли, с другой — она осознавала, сколько моральных потрясений он перенес, и кицунэ, возможно, на его месте поступила бы так же.

Девушка остановилась у моста, сложив руки на деревянных перилах, вдыхая свежий аромат сакуры и мокрой, после дождя, травы. Однако ее идиллию быстро прервали…

— Не стыдно тебе? Околачиваешься тут? — услышав надоедливый голос Азуми, Мэй закатила глаза, вспоминая Сатоши, который однажды ей сказал, как он хотел бы придушить куноити за ее невыносимый характер.

— Азуми, не сейчас, — кицунэ, расслабив руки, как при медитации, старалась оставаться спокойной, — В чем моя вина?

Синоби хмыкнула.

— Довела дзенина, сделала его калекой. Какая ты молодец, — в глазах куноити блеснула ненависть.

В тот момент на глазах кицунэ заблестели слезы от понимания правдивости слов… Мэй отвернулась от нее, поймав слезу рукавом.