— Не смею придавать сомнению мудрость твоего решения, но…

— Это не мудрость, Мэй. Это глупость. И жестокость.

— Ты же сам говорил: нельзя научиться убивать, не поняв смерть…

— Нет, Мэй. Это другое, — с каждой фразой голос дзенина ставал жестче.

Кицунэ склонила голову набок.

— Что «другое»?

— Уходи. Оставь меня. Пока не поздно, — он произнес почти с мольбой, оставляя Мэй последний шанс уйти.

Пытался сохранить сдержанный и отстраненный тон, но душа неловко выдала

мягкость. В присутствии этой девушки было трудно вести себя иначе.

Мэй удивленно моргнула.

— Перестань. Ты так говоришь лишь потому, что зол. Но знай: я на тебя не сержусь…

— Мэй…

— Ты поступил… Как поступил бы мудрый правитель, оберегающий своих людей.

— Мэй! Я провел слишком много времени в логове у Привратника и с каждым часом все больше становлюсь Им… Неужели ты не видишь?

— Нет. Как ты мог вообще про себя такое подумать? Такао…

Тон стал отрешенным, резал клинком. Мэй вспомнила холодные синие глаза.

— Я умылся кровью своего человека.

— Он был предателем.

— Я перерезал ему глотку долго и мучительно, наслаждаясь брызгами крови по моему лицу.

— Хватит… Остановись. Такао, ты винишь себя лишь потому, что на тебя многое взвалилось. Но ты ни в чем не…

— Ударь меня, Мэй.

Кицунэ пошатнулась к от неуместной просьбы. Такао не унимался. Голос мужчины окончательно сводился на крик.

— Я сказал: ударь меня, Мэй!

По бледному лицу прошелся жар, возникла неприятная ассоциация с заревом. Голова главы клана дернулась в сторону. Он медленно приложил тонкие пальцы к в миг покрасневшей щеке.

— Глупый. Закрывшись здесь ото всех и терзая себя, ты делаешь только хуже!

Мэй поспешно покинула дом главы клана.

Мужчина несколько секунд стоял, словно ноги приросли к татами.

Предложив этот отчаянный шаг, он не думал, что Мэй…

А теперь она станет окончательно недосягаемой.

***

Капал дождь густыми каплями, превращая землю в грязь. Деревня уже давно погрузилась в сон. Только трое не спали. Сатоши был одним из них, пытаясь смириться с предательством близкого человека, однако каждая попытка взглянуть правде в глаза проваливалась с треском. Хонг был таким родным, таким драгоценным. Ослепленный привязанностью, гример подумать не мог… Что он окажется предателем. Что он в сговоре с Привратником… А Такао убил его, умывшись кровью. Хорошо, что не на глазах Сатоши, тогда бы он точно сошел с ума. Он не хотел таить обиду на дзенина долго, но эта правда резала невыносимо, словно кунай, по сердцу.

Кадзу был скрытным, как и полагалось синоби. Но его теплые дружеские отношения с Такао ни для кого не были секретом. Сначала Мэй застала их за сменой повязки на руке Такао, затем наблюдала их дружеский поединок. Скрывать их дружбу ни Кадзу, ни Такао, от нее не хотели. И девушка была тронута до глубины души такими искренними отношениями, державшимися на поддержке и совете.

Мужчина сидел в позе лотоса у себя в доме на татами. Мысли сбивались в кучу, сдавливали голову. Всплыло воспоминание о перебранке Сатоши с главой клана. Кадзу пытался, очень сильно пытался не вспоминать и не представлять перед собой измученное лицо лучшего друга, порванное от нападения светло-голубое кимоно, уродливо покрытое темной кровью от укола паучихи, а затем от казни. Казалось, вот-вот — и чародей обессиленно упадет и не проснется больше. Никогда.

Выругавшись мысленно на себя, синоби, вопреки всем запретам дзенина навещать его, направился к его жилищу.

Коротко постучался в дверь. И еще раз. Никто не открывал.

— Упрямый, выйди, поговорим. Я хочу помочь.

Когда ответом послужила лишь тишина, Кадзу приложил ухо к дверям. Прислушался. Понимая, что другого выхода у него нет, а на счету лишь секунды, синоби порвал бумажное окно-седзи, бесшумно забираясь внутрь.

Комната к удивлению была погружена во тьму, лишь лунный свет пробился из разбитого окна, освещая хаотично разбросанные письма, разбитую посуду и странно задвинутую мебель, словно ее долгое время пинали. Краем глаза заприметил пропитанный темно-красной жидкостью участок циновок.

Кадзу сделал шаг и еще один, быстрее, пока его взор не коснулся тела колдуна, лежавшего напротив стола, на котором стоял пустой бутыль от вина. Множество алых полос кровяными нитями поблескивали на запястьях, застилая красным пол. Ножа по близости не было, а значит он нанес себе ранение колдовством.

Глаза синоби округлились от ужаса. Он развернул к себе руку дзенина, изучая увечья, по всей видимости ставшие причиной обморока. Это были небрежные, кривые разрезы вдоль вен. Неизвестно, сколько времени было у него в запасе, и сколько Такао еще продержится. Вид колдуна без сознания был совершенно тревожным. Губы словно заледенели в напряжении, из чего можно было сделать вывод, что он мучился, нанося ранения, пытаясь покончить с собой…

В горле забился ком от страха за близкого человека. Жизнь дзенина была сейчас в руках Кадзу.

Синоби вскочил, достав из полки бинты и хватая пузырек нефритовой жидкости.

— Чем думал?! Совсем спятил? — зарычал синоби, но его не слышали.

Кадзу не сбивался, не дернулся, уверенно и быстро залил открытые раны лекарством. Боль от такого суматошного лечения неимоверна, только Такао вряд ли ее почувствует.

Плотно накрыв раны повязками, синоби несильно похлопал друга по щекам.

— Ну,— он впервые за долгое время назвал друга по имени, — Такао! Очнись же!

Синеющие губы и бледные щеки приводили в смятение. Кадзу несколько раз проверил пульс. Убедившись, что бинты легли надежно, синоби, оставив дзенина не на долго, отворил дверь и ринулся за Чонганом.

Комментарий к Паучья ловушка

Ох, эта глава вышла очень насыщенной, и я уже предвкушаю бунт читателей за жестокость и эмоциональность персонажей. Простите и надеюсь, вы не будете держать зла долго.

Обещаю, в третьей главе все будет мягче.

За мозговой штурм, по желанию https://new.donatepay.ru/en/@758237

========== Между Тьмой и Светом ==========

Комментарий к Между Тьмой и Светом

*Татами — упругий ковер, сродни циновкам.

*Нарака — адский мир в буддизме.

Цветок… И еще цветок…

Так распускается слива,

Так прибывает тепло.

Рансэцу

— Его спасло то, что был пьян… И слеп.

— Не задел того, чего не надо?

— Задел… Да не так… Он сильный…

Медитация не помогла. Колдун уже не знал, как справиться с нахлынувшей тревогой, постепенно перерастающей в апатию. Губ коснулась пиала, в последующие секунды заливая глотку сладко-горькой жидкостью. Ему нужна была эта горечь сейчас. Однако он хотел лишь отдохнуть, а этот отдых плавно перешел в отчаянное наказание самого себя.

Он столько лет работал над своими идеалами чести и моральными ценностями, избегая циничности и делая упор на благоразумие и хладнокровие. Но во время казни в нем словно что-то надломилось.

«Вы с Ним… похожи…»

Бутыль со сливовым вином был испит до конца. Такао дрожащими руками поправил повязку на лице, задерживаясь пальцами на прохладной ткани. Привратник отобрал у него не только зрение. Он выел его сердце и последние проблески души и совести. Так жестоко перерезать горло члену клана и искупаться в его крови…

Алкогольный напиток ударил в голову с новой силой, подбивая Такао на отчаянный поступок. Перед тем, как перерезать себе вены при помощи магии, чародей вспомнил Мэй… Его любовь. Он огорчит ее своей смертью. Но если уйдет сейчас, то избавит ее от будущих страданий и боли из-за него. В голове ураганом пронеслась картина, в которой Мэй была на обрыве вместо Хонга. Такао бы и ей перерезал горло?

Желая избавиться от скверных мыслей, что помутили разум и заставили все внутри болезненно сжаться, мужчина выставил перед собой левую руку, с совершенно невозмутимым лицом, правой колдуя кривоватый разрез вдоль с тихим стоном от резкой боли. То же самое сделал и с другой рукой. Холодные капли стремительно приземлялись на циновки, окрашивая их в алый. Он сцепил зубы. Закружилась голова.