— Все ты верно сделал, не терзайся.

Кадзу сжимал желваки, до сих пор не до конца осознавая, что только что произошло. Боль и горечь, исходящая, словно ветром, от главы клана, закипела и жилах друга.

Что говорить Сатоши? Как объясниться с Сино-Одори? Узнай она, что Такао нанес увечья ее сестре… Она расцарапает его на месте. Или нет?.. Вечером предстояла цепочка тяжелых разговоров.

Мэй заскулила, когда ей донесли новость о том, что произошло на обрыве. Да, он глава клана, но почему? Почему он ей не сказал? Они же были близки, почему не посоветовался? Словно она была никем для клана, и для него. Что она себе напридумывала… Медитация отвлекла, но не надолго. Кицунэ размышляла о том, когда она могла бы поговорить с Такао. Что сказать. Как правильнее и ненавязчивее поступить.

***

Кадзу шел за Такао, словно тень, готовый в любой момент поддержать и направить друга. Тяжелой поступью, в полуобмороке, передвигался глава клана. Фраза Хонга не покидала уголки его души с того момента, как он покинул обрыв.

Полная луна отбивала серебро его волос. Пара прядей слиплись от брызнувшей крови предателя. Отмыть… Хотелось снять кимоно и сжечь его. Но вот из сердца кровь не отмоешь.

Всего несколько шагов оставалось до дома дзенина, как вдруг со спины раздалось громкое укоризненное:

— Где Хонг?! Почему меня к нему не пускают? Такао!

Чародей остановился. Хорошо, что Сатоши не видел казнь. Тогда бы он вслед перерезал и себе глотку. Игнорируя вопрос, Такао направился к дверям.

Крепкая мужская рука сжала его предплечье, заставляя повернуться. Синоби повторил вопрос.

— Где Хонг?

Кровь снова вскипела, Такао зарычал, подобно тигру, в которого он превращался:

— Я убил его, ясно? Он предатель.

— Что…

Сатоши отшатнулся от дзенина. Глаза синоби расширились от ужаса и непринятия.

— Ты казнил Хонга? Без суда?!

Такао, что есть силы, сжал руку в кулак, надавливая коготками на шрамы. Кадзу многозначительно вздохнул. Сатоши всматривался в лицо главы клана, ища хоть какой-то проблеск совести и сожаления, но видел перед собой лишь тьму, ощутимо исходящую от колдуна.

— Это… его кровь?

— Да, — Такао ответил бесцеремонно, словно это было обыденным вопросом.

В следующий миг жесткая хватка потянула забрызганный кровью воротник к себе. Сатоши оскалился.

Кадзу метнулся к синоби, удерживая того за плечи, пытаясь вернуть здравый смысл, не поддаваться гневу.

— Успокойся, кипишь.

Такао невозмутимо произнес, доводя обстановку тем самым до еще большего кипения:

— Хочешь убить меня?

Сатоши сильнее сжал воротник, игнорируя все попытки Кадзу его отвлечь.

— У Кадзу запасной кунай в рукаве. Возьми его и сделай, что захотел.

Стоящий рядом черноволосый синоби переводил взгляд то на колдуна, то на гримера. На несколько секунд трое застыли в напряженной тишине. Всматриваясь в отрешенные, ожесточенные черты лица дзенина, мастер перевоплощений отмечал сгустки магии в воздухе. Они вибрировали, заставляя каждую мышцу тела напрячься, словно, вот-вот — и колдун нападет. Сатоши наконец выпалил сквозь зубы:

— Режешь своих и не краснеешь? Рука не дрогнет? — он отпустил помятый от сильной хватки воротник, — Тебе повезло, что ты глава клана.

Явно намекая, что не будь он им, Сатоши бы перерезал ему горло, ровно как Такао сделал это с Хонгом.

Резкой походкой гример покинул двух друзей.

Послышался тяжелый вздох дзенина. Несильно, друг сжал его плечо.

— Ты как?

Дернув бровью на столь нелепый вопрос, Такао отшатнулся. Сейчас еще Кадзу пострадает от его ярости и усилившегося, до невообразимой до этого времени мощи, колдовства.

— Оставь.

— Как хочешь, колючий.

Сделав шаг, Кадзу мотнул головой…

— Рану промыть не забудь.

***

Избавившись от окровавленной одежды, он судорожно умылся несколько раз, тщательно стирая кровавую метку с запястья. Нужно медитировать. Изгнать все жестокие мысли. Такао присел в позу лотоса. Не может быть все так мрачно всегда. Или может?..

Потеря зрения, предательство, паршивая казнь. Мэй…

Мужчина приложил пальцы к вискам. Как она? О чем думает? Наверняка она была против казни, вечно сопереживающая и до умопомрачения добрая кицунэ.

***

Такао не спал всю ночь. Синяки уже залегли под повязкой, но тело до сих пор била дрожь. Не обращал внимания на рану в плече, подаренную паучихой. Он на время отрекся от мыслей о жалости и чувстве вины, озадачась другим, не менее важным вопросом.

Какие связи мог иметь предатель? Что и кому передать? Возможно, их деревню уже раскрыли, и завтра придется готовиться к новому бою.

Все шишки дзенину.

Мужчина оторвался от футона, ясно понимая, что поспать сегодня ему не светит. Он накинул на себя черное кимоно, слившееся с темнотой.

Порхнуло перо сокола, и белая птица с красными пятнами на месте глаз, взлетела над деревней.

Достигнув опушки леса, сокол обратился в тигра, чьи лапы больше не кровоточили.

Если это был способ выветриться от всей ярости, что брала над ним верх…

Такао помчался, конкретно не зная, куда.

Тяжелое тело животного проносилось с необычной скоростью по лесу.

Уловив краем уха движение вслед за собой, с треском огибая ветки, белый тигр остановился.

— Дс-с-сенин потерял глас-са? — Такао узнал голос Сино-Одори, екая, который оказал услугу клану и несомненно ему. Массивный зверь покрылся бледно-бирюзовой рябью, и на его месте возник беловолосый человек. Он медленно поклонился.

— Сино-Одори. Прошу твоего прощения за нанесенные увечья твоей сестре. Это не было сделано намеренно.

Паучиха обошла фигуру по кругу.

— Я не верю людям. Вы сачас-стую врете.

Прошелся по затылку неприятный холодок. Однако Такао не выдал волнения.

— Но тебе я верю. Ты благородный человек.

Незамедлительно, глава клана поклонился екаю снова. Голос Сино-Одори стал приветливее, она поинтересовалась:

— У лис-сички все хорош-шо?

— В деревне она в безопасности. Я… надежно ее укрыл.

Неожиданный вопрос напомнил ему, что он заставит… Ему придётся заставить себя не прикасаться к ней. Не искать встречи. Ибо Мэй лишь уколется о его трусость и гнев. Естественно, это были лишь догадки Такао, но он стал другим.. Он начал становиться Привратником. Казалось, вслед со зрением тот забрал и его сердце.

***

Весь последующий день Такао не пускал никого к себе. Вдобавок к жуткой бессоннице и изжоге, у него возникла паранойя. Казалось, вот-вот сейчас все жители деревни соберутся перед его домом с факелами, коря за казнь члена клана без суда. Беспечный, молодой дзенин. Зря его выбрали.

Еще не было достаточно темно, но сумерки уже опускались над деревней клана Наито.

Неожиданно, в дверь коротко постучали, отрывая мужчину от работы. Он отложил перо, раздраженно прошипев:

— Я же сказал — сегодня никаких приемов.

— Такао, прости, я посчитала нужным встретиться с тобой, — мужчина удивился, услышав через стену нежный женский голос.

Небрежно поднявшись, он распахнул дверь перед собой. Давя в горле проблески приветливости и мягкости, дзенин изобразил максимально отрешенный тон.

— Мэй, что-то срочное? Я не принимаю никого сегодня.

— Лишь хотела спросить, как ты себя чувствуешь… — кицунэ зацепилась взглядом за левой плечо. По словам, паучиха когтями проткнула его насквозь. Такао упрямый. Когда больно — злится. Ни за что не позволит себе посочувствовать, помочь. Да и притворно грубый тон Мэй уловила.

Мужчина незаметно для себя сделал шаг назад, вглубь дома. Кицунэ закрыла за собой дверь.

— Сильно болит? — она коснулась кончиками его хаори в области плеча. Тут же заприметила розоватую полосу на шее дзенина.

— Нет.

Мэй не видела его глаз, но была уверенна, что он продолжал притворяться, словно ему не было дела.

— Почему ты не рассказал… О своем решении? Почему не предложил суд?

Колдун молчал. Дернулись, в раздражении, мышцы лица.