— Год!?

Я киваю. Силы окончательно оставляют Лену, и она опускается на пол рядом со своим автоматом. Да, такое переварить с разгону трудновато. Я поднимаю подругу с пола и отношу её на диван. Там я расшнуровываю и снимаю с неё высокие ботинки, освобождаю от сырого комбинезона. Укрыв Лену, оставшуюся в одном мелтане, одеялом, я тихо говорю ей:

— Успокойся, отдохни и приди в себя. А я пока приготовлю обед. Кстати, сам сегодня ещё ничего не ел. Затоплю баньку, после обеда попаримся, а потом и поговорим обо всём.

Лена молчит, и я оставляю её. Первым делом отправляюсь топить баню. Потом иду хлопотать с обедом. С первым блюдом проблем не будет. Только вчера я сварил чугунок щей с грибами. Что сделать на второе? Ну, разумеется, хорошую яичницу. Что еще? Ведь Лена изголодалась за семь часов прогулки по болоту. А когда она ела перед этим, одному Времени известно. Тут я вспоминаю о щуках, пойманных сегодня утром. Прекрасно! Угощу её своим фирменным блюдом с варёной картошечкой.

Когда всё готово, иду за Леной. Она всё ещё находится в прострации. Или просто измучена? Скорее всего, и то, и другое.

— Кушать подано, ваше величество! — докладываю я, — Прошу к столу.

Лена встаёт и босиком шлёпает к очагу, где уже накрыт стол. Смотрю, как моя подруга ступает босыми ногами по голому полу, и решительно направляюсь к Синтезатору. Времени изобретать что-то особое нет. Я вспоминаю, в чем Лена любила ходить дома, и достаю из камеры мягкие кожаные тапочки-чешки голубого цвета. Лена кивает и натягивает их на ножки. Потом она сама сотворит всё, что ей будет нужно.

Ест Лена равнодушно, почти механически. Видно, что тяжелые думы всё ещё одолевают её. Но постепенно аппетит у неё разыгрывается, и она с явным сожалением заглядывает в опустевшую миску. Не давая ей высказать сожаление по поводу быстрой кончины щей, выставляю на стол сковороду с горячей яичницей. Лена вопросительно смотрит на Синтезатор, но я отрицательно качаю головой:

— Самые, что ни есть, натуральные. Только вчера снесённые.

Брови у Лены удивлённо лезут вверх, но я делаю небрежный, успокаивающий жест рукой. Ешь мол, потом всё объясню и покажу. Лена набрасывается на яичницу с аппетитом давно не евшего человека. Настроение моей гурманки заметно поднимается. Когда же я выставляю на стол запеченных щук и чугунок горячей картошки, сдобренной маслом, моя подруга окончательно обретает утраченное было душевное равновесие. А говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Ерунда! Женщины устроены так же. По крайней мере, моя женщина. Обсасывая рыбьи косточки, Лена спрашивает:

— Так ты здесь прожил уже, без малого, год?

Я киваю.

— Здорово! — качает головой Лена, — Я ушла на твои поиски через три дня после того, как ты пропал. Скиталась я около трёх месяцев. Может быть и больше. А у тебя здесь прошел почти год. Вот что значит разность хроночастот. А интересно, сколько времени прошло в Монастыре?

— Лучше не ломать над этим голову. Одно Время разберётся в этой частотной чехарде. Помнишь, в тот раз я по собственному времени плутал более двенадцати часов, а в Монастыре прошло всего три минуты. А сейчас вполне может получиться и наоборот.

— Да, — соглашается Лена, — всё может быть. А сколько времени ты скитался на этот раз?

— Время его знает, Ленок. Очень трудно было проследить. По субъективным ощущениям, где-то около двух месяцев. А конкретно засечь было невозможно. Ты и сама, наверное, переходила из дня в ночь, из утра в вечер и наоборот. Мне только в одной Фазе пришлось задержаться дней на десять.

— Где это? — живо интересуется Лена.

— В довоенной Америке. Пришлось пересечь весь континент и зарабатывать деньги на дорогу.

Я рассказываю о своей жизни в той Фазе, о том, как выходил из положения, и чем всё кончилось. Рассказываю подробно, не жалея ни красок, ни юмора. Лена заинтересованно слушает, кивая и чему-то улыбаясь. Пока я рассказываю, мы расправляемся со щуками и картошкой. Ставлю на стол кофейник, а на десерт подаю орехи и испеченное мной накануне печенье. Отпив несколько глоточков, Лена говорит:

— Ты знаешь, у меня была аналогичная ситуация. Только это было в Европе, почти сразу после Первой Мировой войны. Я вышла в районе Ниццы, а переход, по моим прикидкам, был где-то на Урале.

— Ого! И как же ты вывернулась?

— Так вот и вывернулась. Пришлось порядком поломать голову. Но, в конце концов, мне просто повезло. А в начале ситуация была незавидной. Грузить вагоны, как ты, или работать в порту я не могла. Меня бы просто на смех подняли. К тому же после войны царила жутчайшая безработица и конкуренция была страшная. Тебе повезло с этим Виндом. Но я на такое рассчитывать тоже не могла.

— А что? — прерываю я её, — По-моему, ты бы справилась.

— Я тоже так думаю. Но ведь надо чтобы так подумали и другие. А кто так подумает? У меня оставался один легальный путь заработать деньги. Ага! Ты, я вижу, правильно понял. Мне оставалось только идти на панель. Но и этот вариант отпадал. Не по моральным соображениям, отнюдь. И не потому, что у меня ничего не получилось бы. Тут я была бы вне конкуренции. Но… Кто пригласит на ночь девушку в камуфлированном комбинезоне, в этих ботинках, да ещё и вооруженную автоматом? Конечно, после войны в Ниццу съехалось немало самых разных извращенцев со всей Европы, и, возможно, в конце концов, я бы и нашла любителя такой экзотики. Но, боюсь, слишком долго пришлось бы его искать. Я поразмыслила и выбрала другой способ.

— Какой же?

Я уже сгораю от любопытства. В самом деле, как может в такой ситуации обзавестись необходимой суммой молодая женщина? Впрочем, Ленка на то и Ленка, чтобы всегда найти выход из положения. А она спокойно отвечает:

— Криминальный.

— Какой, какой? — я не верю своим ушам.

— У тебя плохо со слухом? Я в один прекрасный вечер совершила два налёта. Сначала я ограбила ювелирный магазин, потом лавку старьевщика.

— Ну, ювелирный я понимаю. А старьевщика-то зачем?

— Ты слушай. Я заявилась в магазин перед закрытием. Там дежурил полицейский, сторож, и оставались ещё два продавца. Лицо у меня было закрыто очками ночного видения. Я навела на них автомат. «Стоять! Не двигаться! Руки за голову! Лицом к стене!» Полицейский, было, дернулся.

— И ты, что, убила его?

— Мокруху шьешь, начальник? Не выйдет. Никого я не убивала, меня там даже не было, никто ничего не докажет. Я просто дала очередь в потолок. Много грохоту, много звону и полные штаны у всех четверых. Но надо отдать должное полицейскому и сторожу. Продавцы безропотно отдали мне остатки дневной выручки (они уже успели сдать большую часть её в банк), раскрыли передо мной сейфы и сами загрузили их содержимое в любезно предоставленные ими два саквояжа. Вот тут, когда я, пожелав всем спокойной ночи, покидала магазин, полицейский заметил, что руки у меня заняты, а автомат висит на ремне. Я не успела дойти до дверей, как он бросился на меня с дубинкой. Сторож тоже пришел ему на помощь. Лучше бы они этого не делали. Боюсь, что им пришлось обоим пролежать в больнице больше месяца.

Я от души хохочу, представив, как моя подруга, аккуратно поставив на пол саквояжи, ещё более аккуратно укладывает рядом с ними полицейского и сторожа. А Лена невозмутимо продолжает:

— На прощание я погрозила пальцем сильно побледневшим продавцам и спокойно вышла на улицу. Саквояжи я зарыла в мусорном контейнере, в трёх кварталах от магазина. Затем я взломала лавку старьевщика и выбрала там платье поприличнее, какие-то туфли и старенький чемодан. Старьевщик заявлять в полицию не стал, так как я оставила на прилавке купюру в сто франков. Потом я переоделась, сложила свою амуницию в чемодан и сдала его в камеру хранения на вокзале. Утром я пришла на место своего преступления. Там вовсю работала полиция. Я нашла хозяина магазина. «Мсье, — сказала я ему, — Вчера, в восемь вечера, вас ограбили. Ради Бога, не прогоняйте меня, а выслушайте! Вчера, в половине девятого, я видела, как какой-то тип прятал в мусорном контейнере два саквояжа».