Наташа молча уходит в свою комнату, а Лена идёт в прихожую. Через пару минут Лена возвращается. Она в брюках, заправленных в голубые замшевые сапожки, и в белой, затейливо отделанной мехом, кожаной куртке с капюшоном.

— А почему комбез не надела? — интересуюсь я.

— Не хочу. Пусть Наташа последний раз увидит меня как женщину, а не как солдата.

Из своей комнаты выходит Наташа. Она в голубом платье, колготках и красных туфельках.

— Иди, переобуйся, — предлагаю я, — Ты что, собираешься в этих туфельках на лыжи встать или по сугробам шагать?

Наташа улыбается, машет рукой и уходит в прихожую. Возвращается она в красных замшевых сапожках, отделанных под коленями мехом. Я откупориваю бутылку и разливаю вино по бокалам.

— Ну, Наташа, за тебя! Ты, наконец, возвращаешься домой. Дай Время тебе счастья, удачи во всём и, самое главное, больше в такие переделки не попадать. Счастливого тебе пути!

Мы встаём, и Наташа, заметив, что в бутылке ещё осталось вино, просит:

— Андрей, разлей до конца.

Она берёт свой бокал и грустно смотрит на нас.

— Я хочу выпить за вас. Таких друзей у меня больше никогда не будет. Как жаль, что мы расстаёмся с вами навсегда…

— Кто знает, Наташа, — прерывает её Лена, — Как только мы доберёмся до своих; первое, что я сделаю, это свяжусь с тобой. Предупреждаю, не пугайся, мой голос зазвучит в тебе как бы ниоткуда.

— Вот за это я и хочу выпить. Пусть Время будет к вам благосклонно, и пусть скорее вы отсюда вырветесь. И не просто так, куда-нибудь, а к себе, к своим товарищам. За вас; пусть сопутствует и вам счастье и удача!

Когда мы допиваем вино, Наташа тяжело вздыхает:

— Должна же быть какая-то высшая справедливость! Почему мне: глупой, никчемной девчонке, судьба улыбнулась? Почему двум отличным, очень нужным для общества людям, так не везёт!

— Повезёт, Наташа, — успокаиваю я её, — Судьба, она настойчивых любит.

Лена, повинуясь какому-то безотчетному порыву, вдруг снимает с руки свой искатель и отдаёт его Наташе:

— Возьми. Будешь вспоминать меня, глядя на него.

— А ты? Как же ты без него?

— У Андрея есть. А я с ним больше расставаться не намерена.

Я неодобрительно качаю головой. Время знает, как ещё всё может сложиться. Но дарёного назад не отбирают, тем более, дарёного от чистого сердца. Я встаю:

— Пора.

Женщины вздыхают и тоже встают. Наташа последний раз обводит взглядом наше жилище, и на глазах её вновь наворачиваются слёзы.

— Нет-нет, Наташенька, — поспешно успокаивает её Лена, — Вот этого не надо! Андрей правильно сказал: не годится являться домой зарёванной.

Я прокладываю лыжню. На груди у меня висит фонарь, за спиной — автомат. За мной идёт Наташа. Замыкает Лена. Она за пазухой несёт Наташины туфельки. На место мы прибываем за десять минут до открытия перехода. Утаптываем площадку. Я не перестаю следить за таймером. Не дай Время, прозеваем! Переход будет открыт ровно одну минуту. Наташа снимает сапожки и обувается в туфельки. Она хочет снять и куртку, но я останавливаю её:

— Ты её только расстегни. Сбросишь в последний момент. Сейчас всё-таки, не лето.

Времени остаётся всё меньше, я смотрю на таймер:

— Две минуты! Приготовиться!

Наташа порывисто шагает ко мне и горячо целует меня. Чувствую, как по её щеке катится слезинка.

— Не надо плакать, маленькая. Прощай, Наташа!

— Нет, Андрей! До свидания! — отвечает девушка и отходит к Лене.

Женщины обнимаются. Вдруг Наташа снимает с левой руки свой браслет и протягивает его Лене.

— Возьми! Будешь меня вспоминать.

У неё на левой руке вместо браслета остаётся Ленин искатель.

— Я тебя и так никогда не забуду. До свидания, Наташенька!

— До свидания, Леночка!

— Тридцать секунд! — объявляю я, — Наташа! Вперёд, к переходу!

Наташа оставляет Лену и встаёт между сосной и осиной. Томительно тянутся последние секунды. Мелькает мысль: а вдруг у Коры что-то не получится, сорвётся…

Проход между сосной и осиной озаряется призрачным желтым светом. Есть!

— Вперёд, Наташа! — командую я, — С нами Время!

Девушка сбрасывает меховую куртку и, оставшись в одном платьице, оборачивается к нам:

— До свидания, друзья! С нами Время!

Так, обернувшись к нам, она шагает в желтое сияние и пропадает в нём. Через несколько секунд сияние гаснет, и там, между сосной и осиной, куда только что шагнула Наташа, я вижу только стройную молодую ёлочку.

— Смотри, Лена, — показываю я на эту ель подруге, — Она словно в ёлочку превратилась.

А Лена усаживается прямо на снег и начинает безутешно рыдать.

— Теперь можно, — разрешаю я, — Теперь всё кончилось.

Откровенно говоря, у меня самого сейчас такое состояние, что хочется усесться рядом с Леной и всласть пореветь. Но это мне как-то не к лицу. Молча подбираю Наташины куртку, сапожки, перчатки, фонарь и складываю это всё к торчащим из снега лыжам.

— Ну, что? Пойдём домой, — предлагаю я Лене.

Лена, не то тяжело вздохнув, не то всхлипнув, поднимается, натягивает перчатки и направляется к лыжам.

До конца дня и весь следующий день мы с Леной почти не разговариваем. Каждый из нас переживает утрату нашей «дочки», с которой мы сроднились за эти месяцы, и в которую каждый из нас вложил частицу своей души.

На третий день, когда я иду колоть дрова, Лена садится к компьютеру. Вернувшись с поленьями для очага, замечаю, что Лена не работает над снятием блокировки, а наблюдает картинку какой-то Фазы. Заслышав мои шаги, она зовёт меня, не оборачиваясь от компьютера:

— Андрей! Иди сюда! Нет, ты только глянь, что наша дочка вытворяет!

Лена прокручивает время изображения назад, и на дисплее появляется Наташа, выходящая из желтоватого свечения между кустами. Вид у неё такой, будто она вот-вот расплачется. Остановившись, она осматривается и убеждается, что попала именно туда, куда надо. Когда она бросает взгляд направо, по её лицу вдруг пробегает зловещая усмешка. Глаза прищуриваются, губы сжимаются, и она решительно направляется в ту сторону.

Навстречу ей движется компания подвыпившей молодёжи. Человек пять. В середине — высокий брюнет. Он развязано улыбается, размахивает руками и что-то говорит.

— Извини, — объясняет Лена, — аудиоканал не отлажен.

Наташа останавливается, и группа берёт её в кольцо. Брюнет, это, судя по всему, тот самый Игорь, из-за которого она и попала в переход, что-то говорит и нагло улыбается. Наташа отвечает. Судя по выражению её лица и жестам, она посылает его куда-то очень далеко и серьёзно предупреждает о последствиях. Лицо брюнета темнеет, и он протягивает к ней руку. Наташа делает шаг вправо, перехватывает кисть протянутой руки, резко дёргает её влево и вниз и, когда Игорь пролетает мимо неё, добавляет ему удар в основание шеи. Тот всем своим весом грохается на асфальт.

Компания поражена. Первым приходит в себя коренастый, остриженный наголо, тип. Что-то крикнув, он протягивает руку к лицу Наташи. Она перехватывает эту руку и резко дёргает вниз. Крепыш приседает и корчится от боли, зажав правую руку между коленями. Кажется, Наташа сломала ему кисть. Наташа поворачивается к оставшимся троим. Те не находят ничего лучшего, чем броситься на неё всем сразу. Несколько быстрых движений, удар ногой, и двое валятся на землю, а третий позорно убегает.

— Ой! — морщусь я, — Она же ему шпилькой в рёбра угодила!

Наташа подходит к Игорю, который ворочается на асфальте, пытаясь привстать. Прежде всего она пинает его в бок острым носком туфельки. Тот дёргается. Наташа, наклонившись над ним, что-то ему говорит, выслушивает ответ и гордой походкой, с независимым видом, удаляется. Как будто это не она только что расправилась с компанией, терроризировавшей весь микрорайон.