Скоро начнется дождь, а у меня дыра в потолке.

Кайра без стука врывается в мою комнату, когда я переодеваюсь.

– Эй, убогая… – начинает и обрывается.

Стою спиной к двери и как раз натягиваю на себя платье с длинными рукавами и глухим горлом – ветер на улице штормовой, и если я продрогла в низине, то на крыше в сарафане окончательно замерзну.

Торопливо одергиваю подол и оборачиваюсь. Не сразу понимаю, что так удивило Кайру и почему теперь она смотрит на меня широко распахнутыми глазами. Потом доходит: шрамы. Моя спина весьма живописно исполосована вдоль и поперек.

– Чего тебе? – спрашиваю грубо.

Девушка встряхивается, будто только сейчас вспоминает, зачем пришла.

– Филин объявил сегодняшний день выходным. Вечером будет пир. Сова велела позвать тебя на кухню для подмоги, – объявляет скороговоркой.

Ясно. Крыша подождет. Ослушаюсь Главу – получу еще парочку «узоров» на своей шкуре.

– Поняла, – отзываюсь. Значит, придется лезть на крышу в темноте. Дождь все еще не пошел, так что, может, пронесет – успею.

А Кайра все еще топчется в дверях, кусает свекольные губы.

– Убогая… – начинает привычно. – Гагара, – вдруг исправляется, и я удивленно приподнимаю брови, – это с того раза? Ну, спина. – А на лице откровенный испуг.

Кажется, до нее только сейчас доходит, что в тот раз она могла оказаться на моем месте. Просто ей повезло и Филин признал виновной меня.

– Передай Сове, что буду через несколько минут, – говорю, игнорируя вопрос и давая понять, что отвечать на него не намерена.

– Убогая, – комментирует мое поведение Кайра. – Так тебе и надо! – И хлопает дверью.

В коридоре слышатся ее быстрые удаляющиеся шаги.

Возимся на кухне до вечера. Если Филин велел организовать пиршество, то стол должен ломиться.

На кухню согнали половину женского состава Птицефермы – не протолкнуться. Но и уйти нельзя – Сова бдит. Именно ей Глава поручил руководить процессом, и теперь она восседает на высоком табурете в углу и внимательно наблюдает за деятельностью каждой.

Кайре повезло снова: ее Сова отправила из кухни вон, несмотря на то что та сама порывалась участвовать. А меня, Олушу, Чайку, Рисовку и Майну оставила. И отнюдь не на добровольной основе.

Ненавижу готовить. Хотя опытным путем и выяснилось, что умею. Чего не скажешь о Кайре – дни ее дежурства, как правило, заканчиваются несварением желудка для большинства местных жителей. В моем случае – голоданием. Мне хватило одного раза, чтобы больше никогда не есть того, что приготовила Кайра.

Так что Сова поступила мудро, выдворив девушку из кухни прежде, чем она успела что-нибудь пересолить или поджечь.

На улице завывает ветер, засохшее дерево под стеной барака настойчиво бьет в стекло кривыми ветвями – начинается буря. То и дело оборачиваюсь, наблюдая за тем, как за окнами бушует стихия. С крышей нужно что-то думать, но никто не выпустит меня из кухни, пока не закончим. Да и потом – не присутствовать на «пиру» нельзя, Филин воспримет это как неуважение.

– Сова, а в честь чего застолье, Глава сказал? – спрашивает вдруг Чайка. Чайка – болтунья. Пять минут молчания – для нее уже страшная пытка. – Отмечаем новоселье Пересмешника или поминаем Тетерева?

Или празднуем то, что Филин и его подручные пополнили свои шкафы.

Сегодня и правда привезли постельные принадлежности. Пингвин гордо принес в нашу комнату новое одеяло и подушку и в порыве щедрости даже разрешил мне забрать его старые – раньше у меня было лишь шитое заплатками покрывало.

– Праздники нужны для поднятия духа. – Сова пожимает костлявыми плечами. – Так что не все ли равно? Работай, не болтай.

Чайка недовольно закатывает глаза, толкает Олушу локтем в бок.

– Слыхала? Все-то ей до лампочки. – И понизив голос: – Старая ведьма.

Олуша осторожно кивает, не понять, согласна или побаивается спорить. Олуша всегда очень осторожна и предпочитает держаться в тени. Маленькая, тоненькая, издалека ее можно спутать с ребенком. Вот и ведет себя соответствующе – понимает, что такие розги, как те, которые оставили росчерк на моей спине, ее бы убили. Первое время я даже думала, что Олуша немая.

Сова покашливает в кулак. Намекает, что слышала оскорбление? Но Сова тоже осторожна – сурова, а конфликтов старается избегать. Хотя, может, в данном случае понимает, что у Чайки язык как помело, и не воспринимает ее слова всерьез.

На самом деле зря. Я давно заметила, что Чайка не любит Сову и при каждом удобном случае пытается обсудить ее за спиной, пока та не слышит. А Чайка – пара Ворона, правой руки Главы, так что…

– А ты чего встала?! – прикрикивает на меня Сова. – Лишь бы лентяйничать!

Нет, не думаю, что пожилая женщина не осознает, какую опасность может представлять Чайка, поющая по ночам в уши Ворону. Вот и срывает злость на мне. Кричать на меня не опасно – мое мнение последнее, чье станет слушать Глава.

Не отвечаю и принимаюсь за работу.

Жаль, что до возвращения остальных с добычей удалось только найти молоток и гвозди. Была бы порасторопнее, успела бы и на крышу слазить…

Так много еды у нас бывает нечасто. Никто не знает, когда и что привезут Тюремщики, поэтому запасы провизии расходуются бережно. Только время от времени Филин вдруг объявляет, что пришло время праздника, и все радуются и благодарят Главу за послабление. А Сова достает свой самогон, который варит каким-то мистическим способом из сахарной свеклы для таких особых случаев и держит рецепт в строжайшем секрете.

Застолье, выпивка, танцы и непременный атрибут подобных посиделок – мордобой.

Не думаю, что сегодня все пойдет по другому сценарию, поэтому единственное, чего хочу, это сбежать, слазить на крышу, а потом где-нибудь пересидеть, пока Пингвин не уснет. Всегда стараюсь улизнуть, когда Пингвин пьян. Обычно тот напивается настолько, что наутро и не помнит, была ли я в комнате, когда он засыпал.

Столовая нам досталась от первых поселенцев. Тех самых, которые были или контрабандистами, или наркоторговцами (от кого-то даже слышала версию про рабовладельцев). Огромное помещение с длинными столами, прикрученными к полу и, видимо, не показавшимися никому достаточно ценными, чтобы откручивать их и пытаться перевозить, стойка вроде барной, отгораживающая общий зал от кухни, в которой также остались несколько столов и шкафы. Жаль, что канализация давно прогнила и не функционирует, краны на месте, но водопровод не работает – носим воду из реки. Благо зимы здесь не слишком суровы и она не замерзает настолько, чтобы не хватило сил пробить лед камнем.

Говорят, после открытия на Пандоре тюрьмы в одну из первых поставок сюда завезли посуду. Люди брали подносы и выстраивались в очередь, получали свою порцию и сами несли ее к месту за столом. Но дешевые пластиковые подносы быстро пришли в негодность, а новых в следующих поставках не было. Поэтому теперь все садятся на свои места и ждут, а дежурные по кухне сами разносят пищу.

Олушу и Рисовку, наших тихонь, Сова пожалела и отпустила, сама тоже ушла, чтобы сесть за стол – как обычно, в самом конце, поближе к выходу, – а меня с Майной и Чайкой поставила на раздачу: каждой по столу. Как назло, мне достался стол Филина.

С трудом дотаскиваю тяжелую горячую кастрюлю из кухни и водружаю ее на подставку на краю стола. Наполняю тарелки, прошу передавать. В помещении стоит гул, кто-то уже неторопливо постукивает ложками.

Действую привычно, мои движения отточены месяцами практики: взять, налить, подать, взять, налить, подать… Я давно не делаю ничего лишнего, не проливаю ни капли, не обжигаюсь и ничего не роняю. В такие моменты кажусь себе роботом.

Взять, налить, подать. Следующий… Но сегодня что-то идет не так – чувствую на себе взгляд. Вскидываю глаза – новенький. Он сидит совсем близко, через два человека, неподалеку от Филина, который красочно расписывает ему все прелести Птицефермы, уверяя, что с прилетом на Пандору жизнь не кончается, да, будет сложно, но вместе мы справимся, и так далее и тому подобное. Пересмешник вроде бы слушает, но при этом смотрит только на меня. Пристально, но не так, как любит посматривать в мою сторону Чиж – раздевая глазами. Этот глядит в лицо или, вернее, разглядывает.