Я иду по знакомой и родной мне тропинке. На улице дует теплый, но не жаркий ветер, солнце скоро уже сядет. Ещё час и будет закат. Если идти прямо и до самого конца, туда, где садиться солнце, можно выйти к обрыву, откуда открывается потрясающий вид на океан. А посередине стоит старая ива. Там же можно провожать одни из самых прекрасных закатов в твоей жизни.

Если пройти метров двадцать и свернуть направо, то я выйду прямиком к бабушкиному дому, который располагается немного за чертой небольшого городишки, расположенного на острове Астара. Мы с мамой живем недалеко, как раз возле границы города и леса, скрывавшего нас от сильных ветров осенью и зимой, и палящего солнца летом.

Боясь упасть, смотрю себе под ноги, и в удивлении замечаю, что на мне нет обуви. Но при этом я не чувствую боли. Странно, ведь мама бы вряд ли отпустила меня гулять по лесу без обуви.

Не успеваю я сделать ещё один шаг, как передо мной появляется слепящая белая вспышка. От неожиданности я теряю равновесие и падаю на землю.

Не смотря на то, что в глазах до сих пор всё плывет, я начинаю различать голос и некоторые фигуры. С каждой секундой они становиться всё громче и четче, и из всего множества звуков, могу различить один голос, который выделяется из всех. Это голос матери. Точнее крик.

Когда зрение приходит в норму, моему взору предстает картина, которую я пыталась забыть на протяжении всей своей жизни.

Я на обрыве. Моя бабушка стоит и плачет, а маму держат какие-то мужчины, а та, издавая нечеловеческие крики, пытается вырваться. Через силу я заставляю себя посмотреть в сторону, куда так отчаянно рвётся мать – там возле старой, как мир, ивы лежит маленькая девочка. Она бес сознания. И как только я вижу её окровавленные руки, на которых и места живого нет, до меня доходит, что это я.

В этот момент мои руки начинают печь, словно их сунули в открытый огонь. Когда я поднимаю ладони к лицу, что бы проверить в чём дело, то они вспыхивают и начинают гореть. Огонь медленно расползается от рук и дальше к моему животу. Жгучая боль пронизывает всё моё тело. Дыхание сбилось, и я чувствую, что задыхаюсь. В глазах начинает темнеть, и я проваливаюсь в темноту.

***

Открыв глаза, мне требуется ещё пару секунд, чтобы проснуться. Но резкий запах навоза и мочи делает своё дело, и я сразу же прихожу в себя. Это не в первый раз, когда мне сняться подобные сны. Они всегда начинаются по-разному, но конец один и тот же.

Сидевший рядом со мной парень, которого до этого рвало весь день, наконец, уснул. Но я всё равно отодвигаюсь подальше, насколько это вообще возможно – в трюме, битком набитым людьми. Не хочу подцепить от него заразу и умереть, так и не доплыв до пункта нашего назначения. Хотя, может, умереть было бы лучшей идеей. Но мне не хотелось, что бы мои останки потом выбросили в море, словно ненужный груз, как это делали с другими, которые не смогли выдержать и пары дней.

В трюме до сих пор темно, а значит, утро ещё не наступило. Я не уверена, но думаю, мы плывем уже около пяти дней. И это было бы отличное морское путешествие, не будь в этом одном маленьком помещение почти сотни людей. А точнее будущих рабов.

Воздуха, а вернее свежего воздуха, катастрофически не хватает. Но чем дольше мы плывём, тем людей становиться все меньше. В таких условиях, я удивлена, что сама до сих пор не отдала свою душу богине смерти. Кормят нас всего лишь один раз в сутки (если черствый кусок хлеба можно считать за полноценный прием пищи), возможно для того, что бы нечасто ходили в туалет, ибо отдельного помещения для подобных нужд у них, к сожалению, не предоставляют. Обслуживание тоже оставляет желать лучшего, но после того, как один из перевозчиков у нас на глазах перерезал горло мужчине, который просто заступился за ребёнка, я уяснила одну простую вещь. Никогда не поднимать голову, не смотреть в глаза, и не говорить. Но дышать нам всё же разрешили, ведь так у них не останется ничего на продажу, а значит и денег они не получат.

Когда нас грузили в трюм, словно товар, я немного смогла рассмотреть это помещение. Сначала оно мне показалось довольно просторным, но после того как туда поместили почти две сотни людей, я поняла, что очень сильно ошибалась.

По началу люди будто озверели. Начали долбить в двери, умолять, чтобы их отпустили. И те, кто пытался усмирить особо буйных, получали по морде.

А после этого доставалось не только драчунам, но и тем, кто сидел тихо. Но простой дракой всё это не заканчивалось. Люди начинали бить один другого, и из-за того, что все мы сидели почти, что на головах друг друга, доставалось всем. В наказание всех лиши даже тех крох, что нам давали каждый день, и в итоге после нескольких дней без еды и воды, а так же от полученных травм, умерло почти половина.

Из-за постоянной темноты, я не могла хорошо рассмотреть остальных людей. И поэтому мне пришлось напрягать другие органы чувств, что бы оценить обстановку вокруг себя. Конечно, в данном случае обоняние лишь мешало, но вот слух помог определить, что возможно в другом конце трюма сидит больная женщина, а значит лучше отсесть от неё и её соседей подальше. Это не значит, что я не хотела ей помочь. Уверена, что даже смогла бы оказать ей необходимую помощь, но здесь и сейчас – каждый сам за себя. У каждого человека находившегося здесь была лишь одна цель – выжить. А это значит, что в первую очередь ты должен думать о себе. Ведь если ты заболеешь во время перевозки, лечить тебя никто не станет.

Нам ни разу не сказали, куда именно плывет корабль, но думаю, что догадываюсь о его направлении. Это остров в юго-восточной стороне страны – остров Кселес. Никто не говорит о нём, и никто не знает, что именно там происходит, ведь если ты не богатый человек, то те, кого увезли на тот остров, больше никогда оттуда не возвращались. Этот остров ещё называли островом рабов. По слухам туда привозят людей и продают их чиновникам или богатым купцам.

Самым «ходовым товаром» были молодые девушки и женщины. Пожилых женщин и мужчин старались не брать, ведь они плохо переносили переправу, и большинство умирало по пути, и это было не выгодно. Но если уже и выживали, то обычно их делали служанками или поварихами в постоялые дворы, а мужчин – на конюшни или выполнять еще какую-нибудь грязную работу. Если это была девушка, желательно не старше пятнадцати лет, и обладающая красивой внешностью, у неё была возможность попасть в приличный дом и стать там прислугой. Вот только это с виду был приличный дом, а на самом деле, девушек туда брали исключительно для того, что бы сделать из неё игрушку, для удовлетворения утех её хозяина.

Когда нас грузили, я смогла заметить дюжину молоденьких девушек, почти что детей. И зная, какая участь их ждёт, мне стало противно. Ведь я даже помочь им никак не могу.

Мне подобная участь не грозила. Мне было уже двадцать, и на истинную красавицу я тоже не тянула. Конечно, и уродиной я не была, но для таких девушек обязательным было ещё одно условие. Она не должна была на своём теле иметь ни одного изъяна – шрамы, родинки или еще какие-либо пятна. Её кожа должна быть идеальной.

Взглянув на свои руки, прикрытые кожаными перчатками, я невольно вздрагиваю, потому что знаю, что именно находиться под ними. Люди, видевшие хоть раз мои руки, говорили, будто это сам дьявол проклял их.

Мои руки, а точнее ладони и немного запястье, были покрыты шрамами. Выглядело это жутко, но именно они и могут меня спасти от страшной участи, которая поджидает молодую девушку, попавшуюся перевозчикам. Никто в здравом уме не станет брать к себе в услужение девушку, хоть и симпатичную, но «отмеченную дьяволом».

Мои надежды на то, что я смогу ещё немного поспать были разрушены мужчиной, который уже сутки страдает от боли в суставах. Сегодня ночью ему стало хуже, и, судя по тому, что я смогла мельком увидеть, он вряд ли дотянет до острова. После его очередного стона, от которого всё внутри сжималось, я больно стискиваю кулаки, борясь с желанием подойти к нему. Но я держалась все пять суток, и должна продержаться ещё, что бы выжить. Когда мужчина, наконец, замолкает, я пытаюсь разжать руки, которые уже начали болеть. Боюсь, что если продолжу их сжимать с такой силой и дальше, то с лёгкостью проткну ногтями кожаные перчатки и расцарапаю руку до крови. А с открытой раной мне будет легче подцепить инфекцию.