– А что бывает, когда у счастливицы округляется живот? – спросил я.

Тао, похоже, не сразу понял, что я имею в виду. Я уже испугался, не придётся ли читать ему лекцию о последствиях половых сношений, но тут до него дошло. Тао рассмеялся:

– Такого не бывает! Из-за наших таблеток.

Мог бы и сам догадаться.

В углу я наконец споткнулся об то, что искал. Металлическое ведро брякнуло. Я опустился на пол, поставил ведро между ног и, склонившись над ним, засунул два пальца в рот.

– Тебя тоже уже ломает? – удивился Тао, вежливо переждав, пока меня выворачивало. – Не успел принять таблетку? Кстати, за что тебя вообще?

– Не хотел принимать таблетку, – сиплым голосом ответил я.

Не сказать, чтобы резко полегчало, но, по крайней мере, теперь я чувствовал, что эта дрянь меня больше не отравляет. Осталось переждать симптомы.

– Они тебя заставили выпить, да? Воспитатели?

– Угу.

– А почему тебя выворачивает? Заболел?

– Я не переношу наркотики, – сказал я, сам с удивлением слушая свои слова. – Они на меня не действуют. Вернее, действуют, но – вот так. Боль. Тошнота. Жар, озноб – всё, что угодно, кроме того, что положено.

– Странно, – недоумевал Тао. – Обычно у всех так бывает, если пропустишь таблетку.

– Вот видишь. У всех сначала кайф, потом – ломка. А у меня – только ломка. – Помолчав над вонючим ведром, я добавил: – Поэтому я ненавижу дурь. И всех, кто на ней сидит. Всех, кто её толкает на улицах. В школах, универах, клубах и кабаках…

Каждая фраза была откровением. Я тоже изливал сейчас душу, только не Тао, а самому себе. Память всё ещё скрывалась за семью печатями, но то, что я говорил, было важнее памяти. Что-то из области любви или веры. Не поддающееся законам ума. Просто существующее.

– Всё равно таблетки глотать придётся, – сказал Тао.

– Посмотрим, – буркнул я и отодвинул ведро в сторону. – А что нужно, чтобы стать борцом?

С отравой разобрался, но теперь передо мной встала другая проблема: обезвоживание. Казалось, все кишки разом ссохлись и слиплись в ком. Горло горело.

– Продержаться три раунда против одного из борцов, – сказал Тао.

– Ну тогда у меня плохие новости, – сказал я, опять вспомнив здоровяков из столовой. – Месяца на подготовку тебе не хватит.

– Да пошёл ты! – Тао ударил по решётке. – Главное – сила духа. Я сказал, что пройду – значит, пройду. Понял меня?

– Понял, понял… А теперь – давай помолчим, хорошо?

Я закрыл глаза. Попытался уснуть – не вышло. Тао выдержал в тишине минуту. А потом он начал выть.

За эту бесконечно долгую ночь я оценил чувство юмора тех, кто назвал карцер «консерваторией».

Когда ключи загремели в дверях, я уже хотел убить Тао голыми руками, чтобы он наконец-то заткнулся. Он выл, стонал, иногда плакал, но стоило мне задремать, как Тао будил меня громким воплем. Кидался на дверь, барабанил по ней кулаками и, кажется, головой, звал воспитателей, молился.

Не зря всё-таки проштрафившихся учеников держали в одиночных камерах. Наверняка два-три таких недоумка поубивали бы друг друга. А клану не нужны смерти, клану нужно вернуть деньги с процентами. Бизнес есть бизнес, и если с человека можно выдоить хоть что-нибудь, его смерть не выгодна.

Две двери, моя и Тао, открылись одновременно. Я прищурился. Тусклый свет снаружи ударил по глазам, как лезвие бритвы. Тао бросился к выходу, умоляя о таблетке, до размеров которой сжались все его надежды и мечты.

Я вышел спокойно, остановился в коридоре. Фигуру воспитателя видел смутно. Давящее ощущение собственной ничтожности меня бесило. Воспитатель казался большим и сильным, свободным. Я же – тщедушный подросток, терзаемый жаждой и измученный бессонной ночью, – был по сравнению с ним букашкой.

– Ты подумал над своим поведением? – спросил воспитатель. Кажется, тот урод, что любил тыкать шокером.

– Да, – сказал я, помня, что решил больше не лезть на рожон.

К тому же, я разглядел, что в левой руке воспитатель держит стаканчик с водой. Крохотный жалкий стаканчик – капля против того, что мне хотелось в себя залить. Я бы, наверное, выпил ведро воды.

– Ты будешь хорошим мальчиком, так ведь?

В трёх шагах слева Тао едва ли не слизал таблетку с руки другого воспитателя и уже хлюпал водой, проливая её на пол.

– Обещаю, – буркнул я.

– Будешь пить лекарство, когда скажут, так?

– Буду.

– Молодец. – Воспитатель явно глумился. – Давай начнём прямо сейчас?

Я кивнул. Говорить не хотелось, горло ссохлось. Каждое слово будто ворочало там горы песка.

Картонный стаканчик с таблеткой приблизился ко мне. Я взял его и опрокинул себе в рот. Содрогнулся, когда эта дрянь коснулась слизистой оболочки.

– Держи.

Наконец-то вода. Я взял стаканчик и заставил себя пить медленно, небольшими глоточками, чтобы желудок правильно принял живительную влагу и выжал из неё максимум пользы.

– Открой рот.

Я открыл. Воспитатель посветил внутрь фонариком, наклонился, морщась.

– Язык подними.

Я подчинился.

– Хороший мальчик. Сразу бы так.

Закрыв рот, я выдавил виноватую улыбку. Воспитатель улыбнулся ещё шире. Однажды я засуну шокер ему прямо в задницу и буду давить на кнопку до тех пор, пока заряд аккумулятора не закончится. Должна же быть у человека мечта. Тао мечтает стать борцом, а я – познакомить этого выродка с его оружием поближе. Ни та, ни другая мечта почти наверняка не исполнится, но на то ведь и мечты, не так ли?

Завтрак мы с Тао пропустили. Я попросил ещё воды, но получил только тычок в спину дубинкой.

– В цеху попьёшь, – тихо сказал стремительно приходивший в норму Тао. – Там есть раковина.

Я кивнул.

Нас вывели во двор, под рассветное небо. Ученики валили из столовой. Часть пошла в цех, часть – к воротам. Похоже, какие-то работы ведутся и снаружи. Ну, логично – берёзовые чурки ведь откуда-то берутся.

На середине двора мы влились в поток других Черепах – ребят в чёрных ифу.

– Как консерватория? – спросил парень с уже изрядно отросшими волосами, которые можно было расчёсывать. – Выучил новые песни?

Он обращался к Тао. Я думал, Тао сейчас бросится на него, не потерпев насмешки над пережитыми мучениями, но он беззаботно рассмеялся:

– Парочку да. На прогулке напою.

– Ой, не надо! У тебя совершенно нет слуха.

Они смеялись, идя рядом. Я тащился следом и смотрел на них. «Быстро привыкнешь, – вспомнились слова Ниу. – На самом деле тут неплохо». Наверное, даже в аду грешники говорят друг другу, что, в общем-то, тут неплохо. Уж лучше, чем в раю, где одни неженки, с которыми и поговорить-то не о чем.

Ниу оказалась легка на помине. Когда я уже подошёл к двери цеха, она появилась откуда ни возьмись, сунула мне в руку свёрток вощёной бумаги, шепнула: «Спрячь пока!» – и унеслась прочь.

Я проводил её взглядом. Она бежала, как ребёнок, песок летел у неё из-под ног. Интересно, сколько ей лет? Кажется, не моложе меня. Впрочем, сколько лет мне, я тоже толком сказать не могу.

Свёрток я сунул под куртку и вошёл в цех.

– Лей – герой! – насмешливо встретил меня Тао. – Говорил, не будет пить лекарство, а сам съел таблетку, слова не сказав.

Друг Тао смерил меня взглядом.

– Видел бы ты, что он вчера в столовой устроил. Но он хотя бы до конца ужина потерпел. А ты – бестолочь.

– Я зато половину работы пропустил, – оскалился Тао довольной улыбкой.

– Ты говорил, где-то тут можно попить, – напомнил я.

Тао указал в дальний край цеха. Я пошёл туда. Звонка ещё не было, начинать работу никто не торопился. Я прошёл мимо бассейна, рядом с которым лежали напиленные с вечера чурки. Дно бассейна было застелено металлической сеткой, бетонные стенки покрывал коричневый налет. Для чего нужен этот бассейн – я не понял. Сейчас он был пуст, иначе я бы не стал разбираться и выпил его до дна.

Раковина оказалась в углу. Я открыл ржавый кран, наклонился и первым делом умыл лицо. Как всегда после бессонной ночи кажется, что лицо – чужое. В этот раз, впрочем, ощущение соответствовало действительности. Соотнести себя с тем, что показывало мне мутное треснувшее зеркало над умывальником – не получалось, хоть убейся.