Воспитатели, ага. Всё интереснее и интереснее.

– Я работаю! – огрызнулся Тао.

– Плохо работаешь! Надо быстрее! Почему новичок делает в три раза больше, чем ты?

– Потому что у меня руки в перчатках, – сказал я, не отрываясь от очередной чурки и не глядя Шену в глаза. – Дайте ему перчатки – и он будет работать не хуже.

Всё-таки молчание, наступившее после этих слов, заставило меня поднять взгляд. Толстяк Шен внимательно на меня смотрел, будто хотел убедиться, что я действительно существую. Что-то там, в его лысой голове происходило. Он отвернулся от меня и вновь уставился на Тао, сложив руки на груди.

– Работай. Я посмотрю.

Тао, стиснув зубы, соскабливал кору. Шен стоял над душой. Разговоры вокруг смолкли, казалось даже, что станки стали работать тише.

Лопата Тао неудачно скользнула, он со стоном подался вперёд вслед за ней. Разжал одну руку, посмотрел на кровавые мозоли.

– Дерьмо. – Толстяк сплюнул на пол. – Третье предупреждение.

– Подождите! – закричал Тао. – За что? Я ведь работаю!

– Много веселился. Много болтал, – сказал Шен, и мне показалось, будто он что-то нажал в кармане своей спецовки.

Я затылком, спиной ощутил чьё-то быстрое приближение. Пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы не повернуться с лопатой наперевес. Не надо, Лей. Ты ещё совсем ничего не понимаешь тут. Помнишь? Сначала разберись, потом – действуй. Помнишь… Откуда – другой вопрос.

Слева мимо меня прошли, один за другим, трое взрослых мужчин в жёлтых ифу. У двоих на поясе висели дубинки, у третьего я заметил электрошокер. Воспитатели, говорите? Ну-ну.

– Этот? – Шедший первым «воспитатель» ткнул дубинкой в сторону Тао, который стоял, держась одной рукой за лопату, будто утопающий за соломинку.

Шен кивнул.

– Я работал! – выкрикнул Тао.

– Ну, наверное, плохо, – чуть ли не ласково сказал «воспитатель», а в следующий миг его дубинка ударила Тао по спине.

Тао закричал, упал на колени. Дубинка воспитателя поднялась вновь.

– Эй! – крикнул я, разгибаясь.

Это уже переходило все границы. С любителями махать дубинкой по поводу и без я привык разговаривать быстро и жёстко – так, чтобы этот разговор они запоминали надолго.

Меня услышали. Наверное, мне повезло, что в этот момент я изо всех сил хватался за ускользающую ниточку памяти: где я привык разговаривать быстро и жёстко? Кто любил махать дубинкой по поводу и без? Это недовоспоминание меня отвлекло, и когда двое воспитателей налетели, я не успел вовремя поднять лопату. Если бы успел и кого-то из них ранил или убил… Чёрт знает, что бы со мной сделали.

Но меня сшибли с ног и прижали к полу. Дубинка вдавилась в кадык. Я не мог дышать, меня сотрясали рвотные спазмы. Я сдерживал их только потому, что понимал: если вырвет – тут же и захлебнусь.

– Этого тоже берём? – спросил воспитатель.

– Да бросьте, вы меня совсем без работников оставите, – сказал Шен. – Мальчик просто первый день здесь, не успел понять, что к чему.

– Воспитанник не должен повышать голос на воспитателя.

– Знаю, знаю. Мы с ним поговорим.

Дубинка исчезла. Я вдохнул, выдохнул. Откашлялся. Двое воспитателей мимо меня протащили упирающегося Тао. Третий остановился и, наведя на меня шокер, нажал кнопку. Яркая молния разряда метнулась между контактами. Наверное, мне нужно было испугаться. Но воспитатель не стал дожидаться реакции, а ушёл вслед за остальными двумя.

– Хорошо работаешь. – Ко мне подошёл Шен и протянул руку. – Те, кто хорошо работают, передают от меня записки на кухню.

Он подмигнул. Я, помедлив секунду, взялся за протянутую руку и встал.

У меня в глазах рябило от бесконечных берёзовых чурок, когда, будто глумясь, прозвенел обычный школьный звонок. Я поднял голову, выпрямил спину, не веря, что это – конец. Я уже перестал думать о том, кто я, где я и почему. Мысли затопила усталость.

– Закончили! – прогремел голос Шена. – Спасибо за работу!

– Да подавись, – буркнул я себе под нос.

Лопату я поставил туда же, куда ставили остальные, перчатки сдал Шену и, увлекаемый толпой галдящих парней, вышел на улицу.

Прохладный вечерний воздух освежил лицо. Летней духоты нет, весенней влаги тоже не чувствуется. Осень, наверное.

Я глубоко вдохнул, выдохнул. Попытался определить, который час. Уже стемнело, но ещё не ночь. Значит, часов восемь-девять.

Выйдя из цеха, мы оказались в засыпанном белым песком внутреннем дворе большого здания. Здание было трёхъярусным. Внизу располагался цех, с другой стороны – что-то ещё. Оттуда вышли, весело переговариваясь, два десятка крепких, бугрящихся мускулами парней.

– Борцы, – услышал я, сзади. – Они идут мыться первыми.

Я проводил борцов взглядом. Их одежды были подобны нашим, но даже издали было заметно, что ткань – куда лучшего качества. А ещё у них были пояса. Большинство поясов – белые, но я заметил несколько жёлтых, оранжевых и даже зелёный.

Вслед за борцами из той же двери вышел пожилой китаец и остановился, положив руки на палку. Не то трость, не то просто палка для наставления учеников. Здесь, как я успел заметить, все носили короткие стрижки, однако у борцов и у этого пожилого волосы были длинные. Он стоял, не шевелясь, и смотрел в нашу сторону.

А нас становилось всё больше. Я заметил, что появились девчонки. В таких же ифу, как у парней, с завязками – но куртки, в отличие от наших, были длинными, по колено. Девчонки весело щебетали между собой, смеялись – парни-то в основном угрюмо помалкивали. Устали.

Высокие ворота были закрыты. Посмотреть, что там, снаружи, не было никакой возможности. Всё, что я мог видеть вне стен школы Цюань, это тёмное, затянутое дымкой небо. А стен я не узнавал. Надежда на то, что вспомню что-нибудь, выйдя из цеха, испарилась.

Ладно. «Не знаешь, что делать – дыши». Кто это говорил? Не помню. Но слова правильные. Можешь дышать – уже хорошо, сконцентрируйся на этом. Пусть события развиваются дальше, а я посмотрю, в какую сторону грести.

Мы простояли минут пять. Кто-то захныкал. Кажется, кто-то из парней. Я не стал оборачиваться. Успокоить нечем. Девчонок увела в женскую душевую воспитательница, женщина лет сорока на вид, с совершенно безжизненным лицом. Казалось, она даже говорит, не разжимая губ.

Наконец борцы вышли и побрели в нашу сторону. Мы все, подчинившись махнувшему рукой воспитателю, отправились им навстречу. Разминулись посередине двора. Я незаметно постарался рассмотреть борцов. Большинство – просто крепкие парни, но трое-четверо – действительно здоровенных. Интересно, что за борьбу они практикуют. И главное – зачем.

В душе я обнаружил зеркало и остановился перед ним. Ну, как и предполагал – тощий бритый наголо китайский подросток. Такого же возраста, как Тао. Я поднял руку, и подросток тоже поднял руку. Я оскалил зубы – он повторил и это.

– Удивительно, правда? – хохотнул кто-то, проходя мимо.

Да уж, удивительно. Удивительно – смотреть в зеркало и точно знать, что видишь этого парня впервые в жизни.

В столовой я внезапно растерялся. Все ученики разошлись по сторонам и заняли места за длинными столами. Я, до этого момента двигавшийся в общей массе, замешкался. Пошёл к самому дальнему столу и обнаружил, что это – стол борцов. Поздновато обнаружил, меня заметили. За столом тут же смолкли разговоры, на меня уставились двадцать пар глаз.

– Хотел чего-то? – спросил тот, у которого чёрное ифу было подвязано зелёным поясом.

Спросил без наезда, спокойно, однако я знал цену таким людям. Нельзя покупаться на их улыбки и убаюкивающие интонации. Глазом моргнуть не успеешь – перегрызут глотку.

– Я сегодня первый день… – начал я.

– Так а сосед твой где? – оборвал другой борец, в красном ифу с белым поясом.

– В консерватории, – сообщил я.

Борцы переглянулись и заржали. Ко мне потеряли всякий интерес. Завели разговор вполголоса, бодро орудуя палочками в чашках. Я сглотнул слюну. В чашках лежал белоснежный рис, овощи и мясо. Только сейчас дошло, что я голоден, как стая волков.