Кажется, снова приходила Марлен, опять уложила мне на лоб влажную тряпку. Я приоткрыла глаза, ощутив прохладу заботливых рук на висках, и снова провалилась в забытьё.

  Проснулась резко, с колотящимся сердцем и смешанным чувством облегчения и разочарования одновременно. С одной стороны радовало, что выбралась из кошмара, с другой – было тяжко осознать, что не туда, куда рвалась душа.

  Опять захотелось поплакать. Всё окружающее казалось каким-то диким сюром. Но, всё-таки, я была слишком рациональна, чтобы так легко заподозрить себя в помешательстве. К тому же, в физическом плане всё подтверждало реальность происходящего. Всё то же тело, ручки, пальчики. Разве что ногти перестали отдавать синевой – в комнате заметно потеплело.

– Ладно, Крис, давай попробуем пошевелиться и осмотреться. – я потихоньку начала разминать руки.

  Тело было онемевшее, слабое и слушалось свою новую хозяйку плохо. Скорее всего от долгой неподвижности. Сколько же девочка пролежала в кровати?

– Бр-р! А постель-бы сменить. И помыться не помешало бы. – отмечала я, отодвигая одеяло.

  Под ним обнаружились длиннополая сорочка – ветхая, не раз штопаная и грязная, и соответствующие всему остальному тощие ножки, хорошей, впрочем, формы.

– Да чего ж ты такая худая, осспидя-а?! – с досадой подумала я, – Совсем тебя тут что ли не кормили?

  Повернулась на правый бок и попыталась приподняться на локте. Дохлый номер. В голове тут же зашумело, закружилось. Я опять опустилась на подушку и натянула одеяло.

  И тут меня разодрала злость.

– Нет, ну с этим однозначно надо срочно что-то делать. – пыхтела про себя я, – Никогда Михалёва вот таким безвольным поленом не валялась.

– Так, с рёбрами понятно. Но ведь не это из девочки дух вышибло. Наверное было повреждение внутренних органов. Как вот тут догадаться, если ты не медик и даже не участник самого момента травмы? И на вопрос " что болит?" можно смело отвечать – "всё болит, ничего не помогает"!

 – Ну ладно, не всё болит, – я, успокаиваясь, прислушалась к своим ощущениям, – лёжа так вообще нормально. И аппетит есть. И бульон прижился в организме, я б и ещё не отказалась чего-нибудь погрызть. Значит, внутренности работают, а слабость и головокружение – от голода, обезвоживания и долгой неподвижности.

– Интересно, сколько мне теперь лет? Ладно, это вот всё надо срочно приводить в порядок. – теперь я уже прям ждала свою пышечку, но она не шла. И никто не шёл.

– Нет, да? – я ещё раз с надеждой глянула на заботливо прикрытую дверь, – Тогда так, пока хотя бы комнату изучу.

  Шторы опять задёрнули, но сквозь них всё ещё пробивались лучи явно клонящегося к закату солнца.

– Ого, это я до вечера продрыхла? Та-ак, подушка, судя по ощущениям, явно не пуховая… и, – я принюхалась, – видимо, древняя. Всё здесь какое-то древнее, провонявшееся запахом кислятины, пыли и ветхости.

– На потолке деревянные балки, – я подняла глаза вверх, – люстры нет. Зато есть светильник. Правда без свечек.

– Стены неровные, серые, похоже, просто камненные. – я скосила глаза влево, – На моей – невнятный дряхлый гобелен. В дальнем углу вижу крепкий сундук, окованный железом и прикрытый замызганной шкуркой неведомой зверушки. Большего пока не разглядеть. Главное, в комнате есть камин! Я всегда была мерзлёй. Однако, похоже, с дровами тут напряжёнка, судя по недовольному окрику блондинки, услышанному мной уже почти во сне. Интересно, кто она мне?

  Мысли перетекли на людей.

– Явно чувствуется хозяйская стать. И одета красиво. Правда, потрёпанно. Странно это всё…  А Марлен – молодец. Раз камин всё-таки горит – значит умеет она противостоять барской воле. Хотя, судя по интерьерчику и фасонам одежд, меня явно занесло в глухое средневековье. А значит, слугам здесь не очень-то позволительно вольничать. Но пампушечка явно не обычная бессловесная прислуга в этом доме, как, например, та вторая, которая доктора привела. Есть у Марлен в этом доме некие преференции. Факт. Да и характер чувствуется – кремень. Ладно, разберёмся.

– Теперь мужчина. Как она его назвала? – я наморщила ум, вспоминая подробности встречи, – Рауль. Да. Кстати, мой отец. Неоднозначное впечатление. С одной стороны видно, что дядька добрый, сердечный, но вот это его смиренное "да, дорогая"… Это же караул! Взрослый мужчина, а ведётся, как телёнок… Не знаю, по-моему, в Лизкином сыне характера больше, чем в нём. Крутит им блондинка, ой кру-у-ти-ит. Как хочет. Обидно за мужика. Человек-то хороший. Но безвольный какой-то. Как надломленный. И дочку любит, но внимания ей явно не уделял – сам признался. Или у них тут так принято? Ничего не помню толком про эту эпоху.

– А мальчишечка-то какой хорошенький. Беленький, кудрявенький, лучезарный. Как Маня Светкина… – воспоминание царапнуло по живому, – Эх, братишка, надо же… представляешь, Крис, у тебя теперь есть брат. Тёплышко маленькое.

  Опять захотелось пить. На тяжёлой, простой, как квадрат Малевича, табуретке возле кровати стояла кружка с водой. Кряхтя приподнялась, попила и с шумным выдохом откинулась на подушку.

– Что ж тут так воняет? – досадливо поморщилась я, – О! Стоп! А я-то, я-то кто такая? Графиня? Баронесса? ("О как размахнулась!" – хихикнул внутренний голос.) Не, ну а что? Сплю на кровати – не на сундуке каком, комната вот своя с камином, дочь хозяина, прислуга даже имеется. Хотя, Марлен вообще язык не поворачивается прислугой обзывать. Ну, не барских мы кровей, не барских.

– Однако блондинка – явно не моя родительница. В пампушечкиных глазах вон в сто раз больше материнской любви ко мне светится. Как бы это всё поаккуратнее разузнать? В лоб-то не спросишь – чего доброго сочтут ненормальной, да в дурку сдадут. Интересно, есть у них здесь психушка? Наверное, всё-таки, при церкви какая-нибудь богадельня имеется.

– Короче, косим, Крис, под амнезию. Имеет право покалеченный ребёнок на амнезию, в конце концов?! Ещё бы вот в зеркало на себя посмотреть… Блин, что-то прям боязно. – честно призналась себе я.

  В этот момент наконец-то пришла запыхавшаяся Марлен:

– Проснулась, детка? А я вот тебе ещё бульончику принесла.

– А мяса нет? – робко скрипнула я и опять закашлялась.

  Надо было видеть её глаза. Крепкая нервами тётка, видать, не на шутку озадачилась.

– Нету сегодня…

– А с чего тогда бульон? – возник в голове резонный вопрос.

– Да и нельзя, миленькая. Я ж тебя неделю толком накормить не могла – а ну как кишки скрутит. Этого вот нам и не хватало – только-только очнулась же. И доктор запретил пока… Я тебе утром в бульон яйцо забью. – немного помолчав, сжалилась она надо мной.

– Ну ладно, – про себя подумала я и кивнула, – может она и права. У неё явно опыта побольше моего в этих делах.

  Хотя есть хотелось, как здоровой.

  Скормив мне такой же жидкий, как и утром, бульон (Где ж тут поправишься? Я уж молчу про потолстеешь.), моя спасительница собралась, было, уходить.

– Марлен, – окликнула я её (после горяченького голос всё-таки прорезался), – а можно поменять мне постель? И помыться…

  Я осеклась, глядя, как вытягивается это круглое миловидное лицо.

– Ну хотя бы обтереться, – добавила я уже почти шёпотом, совершенно искренне не понимая, что не так.

– Детка, – пышечка обеспокоенно потрогала мой лоб, – так что же, прямо сейчас постель менять? Так и месяца же не прошло…

– Чего? – подумала я, – Месяца? Так ото ж оно и воняет всё.

– И мачеха твоя (я сделала в голове пометку) заругается. За дрова-то вон весь день поедом ела, а за постель и вовсе со свету сживёт! – ворчала тётка.

– Марлен, пожалуйста, мне плохо в этих пропитанных потом и болезнью простынях.