Я бы, пожалуй, закончил это небольшое культурологическое отступление словами доктора Гирина из «Лезвия бритвы» Ивана Ефремова: «…красота – это правильная линия в единстве и борьбе противоположностей, та самая середина между двумя сторонами всякого явления, всякой вещи, которую видели еще древние греки и назвали аристон – наилучшим, считая синонимом этого слова меру, точнее – чувство меры. Я представляю себе эту меру чем-то крайне тонким – лезвием бритвы…» Именно чувство меры до сих пор поражает нас в лучших старых фотографиях Юджина Сэндоу. Эта тончайшая линия между мощью и изяществом, мужественностью и мягкостью, брутальностью Геркулеса Фарнезского и утонченностью, даже изнеженностью Аполлона Бельведерского… Действительно, лезвие бритвы.

Рис. 5, а, б. Слева – скульптура Геркулеса Фарнезского, вид со спины. Римская копия с работы Лисиппа, IV век до н. э. (Национальный художественный музей, Неаполь). Справа – Юджин Сэндоу в позе Геркулеса, вид со спины. Обращает на себя внимание экстремальное развитие длинных мышц спины у обеих фигур.

Возвращение интереса к телесному совершенству древних греков не на уровне отдельных энтузиастов, а на уровне массового сознания стало огромной заслугой Сэндоу. Он на десятилетия вперед задал «золотые стандарты» бодибилдинга. Собственно, и сам термин – Bodybuilding, телостроительство – был предложен им в 1902 году. А в 1904-м вышла и его одноименная книга. Фактически все бодибилдеры «достероидной эры» равнялись на здоровые, гармоничные, пропорциональные тела греческих атлетов. Главные критерии такого телосложения – удивительные симметрия и пропорциональность развития всех мышц тела, их гармония и сбалансированость. А следовательно, и высокая функциональность. Огромную роль в распространении греческого идеала внесло и стремительно развивающееся искусство художественной фотографии. Снимки Юджина Сэндоу в образах античных атлетов и героев стали откровением. Конечно, там был элемент эротизма – они привлекали не только женщин, но и мужчин-гомосексуалов. Но в первую очередь, как отмечалось выше, они стали замечательными художественными произведениями. Ранее фотографии практически обнаженного мужского тела однозначно проходили по разряду эротики, а то и порнографии. Сэндоу удалось не просто легализовать изображения такого рода, но и сделать их мощным инструментом вдохновения и мотивации для людей, стремящихся к физическому совершенству. Попытка некоторых гендерных исследователей провести эти фотографии исключительно «по ведомству» гей-культуры не выдерживает, на мой взгляд, критики. Сексуальная ориентация самого Сэндоу в данном случае не имеет значения – возможно, он был бисексуален. Ему удалось в позднюю Викторианскую эпоху ввести в широкий культурный обиход фотографии обнаженного мужского тела и воссоздать идеал греческой «героический наготы». Плотина ханжества в этом вопросе была прорвана – сотни спортсменов всего мира стали позировать на фотографиях в образах Гераклов, Аполлонов, Дионисов… Уже на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков стало очевидным отличие фотографий героической спортивной мужской фигуры от порнографических «ню». Во многом такого рода разделение определялось и статусом моделей – всемирно знаменитых атлетов, чемпионов по борьбе и поднятию тяжестей. Это касалось и российских спортсменов. Фотографии «а-ля Сэндоу» стали модными. Хорошо известны хрестоматийные фотографии в подобном стиле Георга Луриха, Георга Гаккеншмидта, Петра Крылова. Можно, конечно, при желании и в них найти гомоэротический подтекст. Тут уж все, как говорится, зависит от оптики. В качестве примера приведу интерпретацию известной фотографии Сэндоу «Умирающий парфянин» из статьи Джима Элледжа «Подарок Юджина Сэндоу геям» (Jim Elledge, PhD, is professor of English at Kennesaw State University in Kennasaw, Georgia, «Eugen Sandow’s Gift to Gay Men», 2011):

«Некоторые позы включали подтексты, которые кажутся понятными для определенных мужчин. В „Умирающем парфянине“ (рис. 6), например, некоторые зрители могут увидеть только отважного, но побежденного воина, защищающегося до последнего вздоха. Обнаженный, на земле, ослабленный битвой, он героически погибает. Но он также поднимает свой меч, чтобы произвести эффект, который, поскольку он простирается от его промежности, несомненно, фаллический. Похоже, он предлагает его солдату, который только что победил его в битве (что это – мирное предложение? Инструмент торга?)».

Вот еще пример богатой, гомоэротически окрашенной фантазии исследователя. Речь идет об известной фотографии Сэндоу в образе Геркулеса Фарнезского (рис. 9а): «Акцент на складной драпировке эстетически напоминает классическую скульптуру. Шкура леопарда напоминает классическую мифологическую иконографию. В этом контексте классического искусства нагота Сэндоу выглядит по-мужски героической, о чем свидетельствует название, отсылающее к мифологическому герою Гераклу. Его мускулы источают силу и мужественность. Однако явная объективация тела Сэндоу в виде скульптуры или персонажа включает воображение зрителя. Несмотря на мужественность, портрет не подчеркивает доминирования. Вместо этого в изображении есть тактильные и эротические качества, которые подчиняются желаниям и любопытству зрителя. Волосы Сэндоу мягкие, почти как у барашка. Одна из рук Сандова нежно лежит на чувственной шерсти; его пальцы кажутся волнистыми, лаская его нежную текстуру. Другая его рука находится вне поля зрения, но предположительно опирается на его ягодицы, подразумевая эрогенные зоны вне поля зрения. Наконец, его взгляд направлен прямо вниз на центральную часть его гениталий – его пенис, покрытый заметно большим фиговым листом, что, по-видимому, вызывает любопытство, которое усиливается его фокусировкой в общей композиции» («Eugen Sandow Posing as the Farnese Hercules», John Fraunfelter).

Нет особой нужды комментировать подобные суждения. Предоставлю читателям самим оценить корректность и адекватность таких интерпретаций. Может быть, и вовсе не стоило тратить время на такого рода «исследования» – каждый имеет право на свое видение. Писал же, в конце концов, великий русский философ А. Ф. Лосев о Джоконде так: «„Мона Лиза“ с ее „бесовской улыбочкой“». «Ведь стоит только всмотреться в глаза Джоконды, как можно без труда заметить, что она, собственно говоря, совсем не улыбается. Это не улыбка, но хищная физиономия с холодными глазами и отчетливым знанием беспомощности той жертвы, которой Джоконда хочет овладеть и в которой, кроме слабости, она рассчитывает еще на бессилие перед овладевшим ею скверным чувством». Как верно заметил Паскаль еще в XVII веке: «Во мне, а не в писаниях Монтеня содержится все то, что я в них вычитываю». К сожалению, в последние годы появилась тенденция делать из Сэндоу чуть ли не икону гей-движения того времени. Это абсолютно не соответствует истине – достаточно почитать многочисленные воспоминания, публикации в газетах и журналах того времени, посвященные восприятию его позирования и фотографий. Любопытен отзыв о фотографии Сэндоу известного эссеиста, писателя, знатока Античности Джона Аддингтона Саймондса (1840–1893). В частном письме Брайану Э. Бернсу в 1889 году он предсказывал успех шоумена и атлета: «Сэндоу мог бы заработать колоссальное состояние». Важно, что, будучи гомосексуалом и испытывая открытое сексуальное влечение к молодому стронгмену, он отмечает в первую очередь огромную эстетическую ценность фотографии. Саймондс рассматривает изображение Сэндоу как художественный объект, сравнивая его с высшими достижениями древнегреческих скульпторов:

«Я не берусь описать, что чувствую по поводу красоты этой фотографии. Это не только пробуждает чувство воображения, но и превосходит все произведения искусства, за исключением нескольких фрагментов фидианского периода. И никакая скульптура не вызывает такого непосредственного обращения к человеческим чувствам, которое вызывает это великолепное произведение дышащей мужественности».