— Ты всё верно поняла. И всё же, мне кажется, это невозможно.

Солнца садится, отливает ярко-оранжевым цветом, что бликует на темных волосах женщины, приобретающих какой-то странный светлый оттенок из-за этого. «На фоне садящегося солнца и реки перед ними она кажется очень красивой, подмечает Вэнь Цин про себя, — если бы я умела рисовать, то непременно зарисовала бы эту картину. Как прекрасно!»

— Если человек довольно сильной воли и духовной силы, а ядро потерял в ходе способности другого человека? Сжигающий ядра, так ведь?

«Вэй Усянь, — отчётливо проносится немая угроза в голове девушки, — если ты посмеешь ещё раз пересаживать своё золотое ядро своему драгоценному дружку, я тебя придушу, так и знай.»

В голове вновь видения — напоминания о тех днях, когда Вэй Усянь умолял её пересадить его ядро Цзян Чэну так же, как и она когда-то просила спасти Вэнь Нина, пройдя неблизкий путь от того, что осталось от Ци Шань Вэнь до Юнмена, не останавливаясь.

— Этот человек настолько важен для тебя, что ты готов буквально пожертвовать собой ради него? — Вэнь Цин скрещивает руки на груди, сверля Вэй Ина взглядом.

— Да. Что бы ни случилось в этом мире, Цзян Чэн должен жить. И ещё…

— Говори, не тяни, — нахмуривается она, видя, как заклинатель запинается.

—…не говори ему об этом, — едва выдавливает из себя парень резко потускневшим голосом, словно представляя, что его ждут и какие мучения ожидают в дальнейшем.

— Я бы и не сказала. Точнее, он бы и не поверил, — усмехается девушка, невесело представляя, как скажет главе ордена Цзян о том, кто на самом деле пожертвовал золотым ядром ради него, а после — какое забавное выражение будет на его лице.

Ей было почти физически больно наблюдать за тем, как после всего произошедшего Цзян Чэн объявляет Вэй Усяня своим врагом в первую очередь, ненавидит и даже не пытается преодолеть эту ауру ненависти. Вэй Ин был бессилен против него. Винил себя за то, что не сдержал общение, винил за то, что не мог элементарно быть рядом, за то, что буквально оставил родной орден на произвол судьбы, а потом со смехом говорил, что Юнмен уж точно в надёжных руках, врал о своих чувствах так профессионально, что никто бы эту едва заметную фальшь, отражающуюся в серых глазах, и не заметил бы, кроме неё. Вэнь Цин знала. Она была свидетельницей его чувств.

И если такое повторится — а это повторится, может быть, последствия слегка сгладятся(что могут сделать целительница, к чьему скромному мнению разве что тяжелобольные прислушиваются и нежный цветочек Юнмена, задача которого — удачно выйти замуж? Не стоит недооценивать женщин!), за Вэнь Цин будет преимущество. Она должна посвятить себя изучению золотого ядра. Хотя бы, чтобы…

…спасти человека, благодаря которому она прожила чуточку побольше…

Я слышу, как тикают мои часы.

Я вижу, как исчезают стены.

Всегда намеренно сжигаю мосты.

(Никому со мной не, никому со мной не по пути)

***

— А-Ли? Что ты здесь делаешь? — сонно бормочет под нос Цзисюань, только открывая глаза и замечая на соседнем стуле хрупкую фигуру девушки, которая заботливо поправляет одеяло, чтобы ему было удобней. Со стороны А-Ли такое проявление заботы выглядело…странно?

— Тебя сильно ранили? — игнорируя вопрос, спросила Яньли с ярко выраженным сочувствием в глазах.

Парень отворачивается от неё, не без удовольствия отмечая то, что движения не приносят таких уж затруднений, как поначалу — юнменовские целители, видимо, постарались. Он чувствует, что щеки покрываются едва заметным румянцем, поэтому старается игнорировать вопросы заботливой А-Ли, чтобы она не заметила эту его минутную слабость. Она же наоборот задаёт их больше, нарочно пытаясь вывести А-Сюаня на разговор.

— Это Цзысюань больше всего напоминает напыщенного павлина! Он точно не подходит моей сестре!

— Шицзе достойна лучшего!

— Ох, мальчики, не спорьте. Не нам же решать, верно?

Любила ли она его? Скорее всего, нет. Нравился ли он ей? Скорее всего, да. Яньли не хочет повторить судьбу матери, жить с человеком, которого не любит, однако, в какой-то момент понимает, что не может ненавидеть. Интересно, а он как к ней относится? А-Ли видела его только пару раз в детстве, когда была ещё ребенком без поставленной цели, когда жила, не зная, кого и что следует защищать. Скоро начнется шторм. Время сейчас — это затишье перед бурей, которое может растянуться на долгие годы, но всё равно настанет момент, когда всё это закончится.

Цзян Яньли не хочет манипулировать людьми. Не хочет делать это ради достижения собственных целей, но у неё нет выбора. Она не привыкла льстить и лицемерить, специально набиваться кому-то в доверие. Считала, что лучше её будут ненавидеть настоящую, чем любить фальшивую.

— Вы не хотите со мной разговаривать, молодой господин Цзинь? — замечая то, что её в упор игнорируют, А-Ли осторожно приподнимается со стула, собираясь уходить, как за ткань её рукава слабо цепляется чужая рука. Девушка с неподдельным интересом оборачивается, удивлённая такому жесту со стороны меньше всего заинтересованного в их «отношениях».

— А-Ли. Не называй так меня.

— Хорошо, буду знать.

Им не о чем больше говорить. А-Ли всегда легко находила темы для разговора, общалась с людьми, поддерживала общие интересы. Со всеми. Но не с Цзисюанем. Он ей намного интереснее других, пусть она это скрывает, знает, что она ему не ровня, как говорят. Разве что по статусу, они же оба в одной лодке — дети, наследники из двух великих орденов заклинателей, которых хотят женить только ради хороших отношений между кланами, а люди тем временем много чего болтают, слухи, пусть маленькие, ничем не подтвержденные, разносятся по всей округе и утихают так же тихо, как и появляются. Хрупкую Цзян Яньли не считают привлекательной, у неё не очень выразительные черты лица, она не жеманничает и не модничает, всегда улыбается, редко говорит «нет», а её присутствие заставляет чувствовать себя… неполноценно. Так думает Цзысюань. Яньли — прекрасная, слишком идеальная, очаровательная, что до дрожи во всем теле и до едва заметного румянца на щеках. Её считают подающей успехи заклинательницей, а мать даже отдает ей Цзыдянь, говоря, что это кольцо-кнут обязательно признает её хозяйкой со временем, умалчивает, что эта процедура происходить должна довольно быстро.

— Матушка. Я думаю, его лучше оставить для А-Чэна, — девушка бережно снимает кольцо с пальца, кладя на небольшой столик посреди комнаты. Юй Цзыюань смотрит на дочь привычным холодным взглядом, которым смотрит либо в девяноста процентах случаев, либо когда не знает, что ответить.

— А-Ли, тебе всего лишь надо подождать, — произносит с лёгким нетерпением, — да, Цзыдянь признал меня сразу же, как я надела его на палец, но ты — другое дело. Ему нужно время.

— Нет, — Яньли качает головой, — прошло две недели, а я до сих пор не могу управлять им. Думаю, тут во мне дело. А-Чэн больше характером в тебя, поэтому его он признает сразу. Я так думаю. Я не могу носить его.

Девушка давно решалась на такой разговор, не могла никак собраться с духом, но сейчас — самое время. Ей ничуть не жаль расставаться с этим кольцом, разве что будет не хватать испуганных взглядов других адептов, с которыми она изредка пересекалась на ночной охоте, когда те, завидев Цзыдянь, удирали прочь, а некоторые, особо отважные, кидали уважительные взгляды и перешептывались между собой.

***

Проходит несколько дней, когда Цзысюань поправляется окончательно и может стоять на ногах. За все это время он понял одну вещь.

Он, кажется, влюблен в А-Ли.

С того дня, с их короткого диалога, они ни разу не пересекались — вероятно, девушка была занята тренировками или домашними хлопотами. Цзисюань однажды, в самую первую их встречу, когда они были совсем детьми, ел такой суп, знал, что она сама его приготовила. И сейчас вкусовые рецепторы дали о себе знать, а парень не мог сдержать улыбки. Этот суп для него готовила она, потому что он не сравнится с тем, что подавали в Ланьлине. Он приобретает какой-то особый вкус, связано ли это с тем, кто его приготовил, или же какой-нибудь юнменовский секрет приготовления?