С момента случая со скалолазом прошло два года, в течение которых у меня не было интимных отношений. Я просто не была заинтересована в этом. Гарднер же очень сильно отличался от скалолаза (не знаю почему, но однажды я словила себя на мысли о том, что сравниваю их): скалолаз был всего на два года старше меня, Гарднер же был на целых девять лет старше, то есть на тот момент ему было полных тридцать два года, скалолаза интересовало только моё тело, Шнайдер же, в разговоре с приятелем, упомянул мой острый ум… Однако я всё ещё относилась к нему если не как к врагу, тогда как к противнику: рефлекторно, словно по мышечной памяти – ничего не могла с собой поделать.
В общем, всю последнюю неделю похода, после того заочного признания Гарднера в чувствах ко мне, я бессовестно одерживала победу в любой нашей стычке и получала абсолютное удовлетворение результатами нашей войны. Я не задумывалась, к чему в итоге могут привести подобные взаимоотношения, вплоть до последнего вечера перед прибытием в лагерь. В тот вечер произошёл переломный момент.
Изначально нас в этот поход вышло двенадцать человек, но за два дня до финиширования мы разделились. Один из участников похода, двадцатилетний парень, потянул связки голеностопа, что значительно повлияло на его скорость, а значит и на скорость передвижения всей группы. В итоге мы приняли решение разделиться: один опытный гид отправился с семью туристами вперёд, а двое остались в связке с пострадавшим и его другом, мужчиной лет тридцати. Двумя оставшимися гидами были я и Гарднер. Позже он признался мне, что специально подбил того гида, ушедшего вперёд, оставить меня с ним, а не пойти вместо него вперёд с остальными, но я и сама догадывалась в подтасовке результатов голосования. В конце концов, у меня острый ум – Шнайдер сам признал этот факт.
До лагеря нам оставалось всего три часа беспрерывной ходьбы, но из-за усталости пострадавшего мы решили переночевать на берегу озера. Всё шло хорошо: мы установили палатки, разожгли костёр и поужинали лапшой быстрого приготовления. А потом я отошла в лес, чтобы отлить. Уже возвращаясь к озеру я услышала сильный хруст веток в лесу позади себя. Оглянувшись, я сразу же увидела громадного гризли, несущегося в мою сторону через весь лес. Он был всего в пятистах метрах от меня, когда рядом со мной вырос Шнайдер. Схватив корягу, больше напоминающую увесистое бревно, он побежал прямиком на медведя, при этом страшно бранясь во всё горло, так, что эхо его крика, как мне тогда казалось, разлеталось на многие километры в округе. Я же так и осталась стоять на месте, словно вкопанная, боковым зрением видя, как двое туристов, которые нас сопровождали, вместо того, чтобы по примеру Гарднера поспешить мне на помощь, кинулись бежать прочь.
Гризли, пришедший в шок от наглости Шнайдера, сначала остановился, а потом, когда между ними оставалось не больше двухсот метров, бросился бежать прочь. Для убедительности Гарднер пробежал ещё немного, и ещё некоторое время издавал устрашающие гортанные звуки, чтобы показать зверю, чья здесь территория.
Мы переспали этой же ночью. Когда туристы разошлись по своим палаткам, он подождал пару часов и пришёл ко мне. Моя палатка была маленькой, в отличие от его, которую он всегда разбивал чуть подальше от общего лагеря, ссылаясь на нелюбовь к звукам храпа своих попутчиков. Поэтому он благородно – слово, значение которого он редко понимал – постучал камнями у входа в мою палатку, чтобы выманить меня наружу. Я не спала, раз за разом прокручивая в голове произошедшее, раз за разом видя, как массивная спина Шнайдера возникает прямо передо мной, ограждая меня от рассвирепевшего животного, как он сам превращается в грозного зверя и бежит на медведя… А если бы медведь не остановился? Он бы напал на него, но не на меня – и Шнайдера это устраивало. Как такое вообще возможно?
Выйдя из палатки, я спросила, что произошло, что он решил побеспокоить меня посреди ночи. Гарднер сказал, что у него в палатке разошёлся какой-то шов и что он хочет попросить меня о помощи: пока я буду держать полотно изнутри, он заштопает его снаружи. Смотря ему в глаза, я почти была уверена в том, что он совершенно беззастенчиво лжёт, и всё же пошла с ним, потому что сама была не против.
В этот раз его палатка стояла ещё дальше от наших, и внутри она оказалась и вправду просторной – как три моих. Оказавшись внутри, я сразу же для приличия спросила, где именно произошёл разрыв, ну а дальше понеслось… Он повернул меня к себе лицом, резко и с силой начал целовать, сжимать мои бёдра, раздевать… Спустя два часа, лежа на голой груди Шнайдера, на которой не осталось ни единого не татуированного участка кожи, мне казалось, что это был лучший секс в моей жизни, потому что он не слезал с меня все эти два часа, за которые я трижды закончила. О том, что этот мужчина может в постели и больше, и лучше я узнала уже следующей ночью, когда мы добрались до лагеря и заселились в гостиничные номера.
Я прекрасно понимала, что меня в нём привлекает. Он казался мне таким взрослым, таким смелым и дерзким, по-своему красивым, так как действительно красивой его внешность назвать было сложно, потому что она была откровенно бандитской, он был сильным и сексуальным со всеми этими татуировками на его рельефном прессе, что всякий раз от одной лишь мысли о сексе с ним у меня начинали дрожать ноги. И так продолжалось очень долго.
Спустя неделю после нашего возвращения в лагерь наступил день моего отъезда, и Гарднер неожиданно, в ночь перед отлётом, после очередного бурного секса в моём номере сообщил мне о том, что поедет в Европу вместе со мной и что он уже договорился для себя о месте гида в туристической компании, в которой работаю я. Я не успела толком переварить эту информацию, так как вслед за этой новостью последовал второй раунд в постели, а утром и следующие пару месяцев я была так утомлена беспрерывными постельными марафонами, что и вовсе не задумывалась о том, как быстро и решительно Шнайдер всё устроил, как он буквально перевернул свой образ жизни, чтобы отправиться вслед за мной на другой континент. Фактически, спустя девять лет пребывания на чужой земле, он вернулся на свою родину не просто вслед за мной, а ради того, чтобы быть со мной. Я сразу, с первого нашего секса поняла, что он без ума от меня, но чем дольше продолжались наши отношения, тем больше я понимала глубину схождения с рельсов здравомыслия Шнайдера по мне. Он пожирал меня взглядом, пожирал меня ночами, пожирал меня ментально…
Сначала я думала, что он хочет всецело владеть моим телом, но очень скоро его страсть перекинулась на каждую сферу моей жизнедеятельности. Первое время мне было даже приятно и интересно наблюдать за тем, как такой брутальный мужчина буквально сохнет и сходит с ума из-за меня, но вскоре меня начало это сначала немного, а потом и сильно напрягать. Потому что я постепенно начала понимать, что таких сильных чувств и тем более такой сильной страсти, которые Гарднер испытывал по отношению ко мне, я не испытываю по отношению к нему. Да, мне действительно очень сильно нравился наш необузданный секс, нравилось то, как он защищал свою территорию, как жёстко обрывал попытки других парней флиртовать со мной, как дерзко он вёл себя со мной на глазах у людей, давая всем и каждому, даже мне, понять, чья я девушка… Но в какой-то момент я начала чувствовать недостаток кислорода в наших отношениях, причём отчётливо поняла, что источником моего удушения является Гарднер. И поняла я это, как ни странно, не после того, как по приезду в Германию он стал моим гидом-компаньоном, из-за чего мы не расставались ни на сутки, все походы проводя вместе, а по возвращению из гор неразлучно проводили дни и ночи в одном номере на двоих. Я поняла это когда спустя всего восемь месяцев наших отношений он стал настойчиво уговаривать меня познакомиться с его родителями и друзьями детства, жившими здесь же в Германии, в Нижней Саксонии. Знакомство семьями – это новый уровень отношений, тот, к которому я на тот момент определённо точно не была готова. Иными словами: я была готова к сексу с этим человеком, но не к тому, чтобы увидеть его детские фотографии и узнать наивные истории его родителей о том, как в пять лет этот негодный мальчишка украл велосипед у своего кузена, после чего последовали бы ещё более неловкие вопросы о том, не планируем ли мы, к примеру, сыграть свадьбу. Кажется именно с этого момента я и поняла, что не тяготею к этому мужчине так, как он тяготеет по мне и от меня.
