В Абиску я проработала ровно год. Отказавшись от бумажной волокиты и прочей чепухи вроде сидения на ресепшене, я, естественно в связке с опытными гидами, в качестве волонтёра водила экскурсионные группы по ландшафтному заповеднику, часто участвовала в долговременных походах, длящихся неделю-две, но мне хотелось большего. Быть под опекой влиятельного родственника, чувствовать, что находишься на особом счету и из-за переживаний родных лишаться самых вкусных кусков пирога: сплавов на байдарках в каньоне, поднятия в горы, похода по Кунгследен, знаменитой Королевской тропе, начинающейся в Абиску и проложенной через всю шведскую Лапландию. Меня до крайности не устраивали ограничения. Поэтому, взяв от Абиску максимум опыта, я отправилась дальше, решив окончательно и бесповоротно разорвать пуповину опеки, тянущуюся от моей семьи. Так всего лишь в девятнадцать лет я попала в экстремальный туризм. Устроилась на привлекательное место благодаря случайному знакомству с одним из туристов Абиску, оказавшимся главой частной компании экстремального туризма в Финляндии: мы вместе с ним ходили в недельный поход, где я дважды спасла его от укуса клеща и единожды от промокания под дождём (у гидов Абиску всегда предусмотрен один запасной дождевик) – так мы и подружились.
Я снова стала обыкновенным стажёром, но уже спустя полгода доросла до уважаемого ранга – я официально была посвящена в гиды. Компания, в которую я перешла, в тот год как раз расширялась, спустя два месяца после моего прихода у неё появился филиал в Швеции, так что новички тогда быстро переходили в ранг гидов и разбрасывались по двум странам. В итоге в Финляндии я пробыла всего восемь месяцев, за которые даже финскую культуру толком не успела выучить, так как постоянно находилась “на маршруте”. Ну и, конечно, когда с получением ранга гида передо мной встал выбор, в какой из двух стран продолжать работать, я выбрала Швецию. Не потому, что эта страна была мне привычнее, как раз по этой причине я бы и осталась в Финляндии, просто уже тогда ко мне начало приходить понимание того, что я начинаю всё чаще скучать по семье, из лона которой так стремительно выпорхнула. Мне хотелось чаще видеть семью, поэтому я и вернулась в Швецию.
Тех денег, которые вручили мне родители, мне хватило на целых три года безбедного существования, а с учётом того, что всё это время я сама получала неплохой гонорар за каждый свой поход и мало тратила по возвращению к цивилизации, финансовая сторона меня долгое время вообще не беспокоила. По сути, благодаря стартовому капиталу, предоставленному мне родителями, я стала такой, какой стала. Успешной.
Вскоре после возвращения в Швецию я начала встречаться с бывшим скалолазом, переквалифицировавшимся в гида горного туризма. Это был мой первый парень, однако кроме секса нас друг в друге практически ничего не интересовало, так что когда наше пребывание в лагере совпадало, мы проводили наше свободное время вместе, порой за выходные растрачивая по две упаковки презервативов. Так продлилось три месяца, а потом он уехал в США на три недели и не вернулся. Занимался скалолазанием в национальном парке Йосемити, сорвался и разбился. Я узнала об этом только спустя двадцать дней со дня трагедии: его родители нашли мой номер телефона в его мобильном, мой контакт был подписан банальным словом “Девушка”. Если бы они не сообщили мне, я бы со временем узнала от коллег – мы работали в одной компании, до которой по-любому дошли бы новости – но сколько бы времени прошло?
Родители разбившегося рассказали мне и про скалолазание в Йосемити, и про парней, которые с ним в тот день поднимались, и про то, что у него остались трое братьев и одна сестра, хотя обо всём этом я не спрашивала… До сих пор я не общалась ни с его родителями, ни с его братьями и сестрой, ни с его окружением вне того, которое составляло наших общих знакомых-коллег. Правда заключалась в том, что мы в принципе-то друг о друге знали только то, что не выходило за пределы постели – остальных аспектов жизни друг друга для нас просто не существовало. Никто из нас не говорил о своих семьях, никто из нас не интересовался любимыми блюдами или любимой музыкой партнёра, никто из нас не планировал общий отпуск. Лишь когда его не стало, я поняла это. Поняла, что на самом деле не любила этого парня, а просто использовала для удовлетворения своих физиологических потребностей. Он, я почти на сто процентов уверена в этом, тоже был со мной по той же причине, но для него это уже было неважным, потому что не меня не стало – не стало его. Поэтому и только поэтому это стало важным для меня – факт того, что я спала с человеком, к которому не испытывала любовных чувств и о котором, в итоге, не могу даже полноценно скорбеть, меня подкосил. Я почувствовала себя обманщицей. Пусть я обманывала его, это не страшно, ведь он тоже меня обманывал, но как я могла не заметить, что я обманываю себя?.. В общем, подобные мысли и завели меня в депрессию.
И до начала депрессивного периода в своей жизни я была всецело поглощена своим делом, но с его началом совсем ударилась в крайность – стала настоящим, слетевшим с катушек трудоголиком. Спустя месяц после получения новости об участи молодого скалолаза, я вернулась из очередного похода с уставшей, но довольной группой латвийских туристов, и записалась на новый туристический проект. Если коротко: именно так я впервые в жизни отправилась на другой континент. Даже не задумываясь о том, что именно на том континенте погиб тот сексуальный скалолаз…
Аляска меня поразила своей красотой. Дикая природа как она есть, животные и птицы, которые не встречаются в Европе, горы, горные реки и озёра, бесконечные леса… Аляска до сих пор в моём сердце.
Я приехала туда вместе с шестью гидами из компании, в которой работала, по программе обмена опытом, и не была единственной женщиной в группе – было ещё две женщины лет сорока, с которыми я отлично ладила – так что я чувствовала себя уверенно. До тех пор, пока нас не разделили. Так я оказалась в группе Гарднера Шнайдера – немца, семь лет прожившего на Аляске и потому возомнившего себя если не местным, тогда точно профи. Он был на девять лет старше меня, высокий и крепкий мужчина, покрывший весь торс, руки и шею выразительными чёрными татуировками, подчёркивающими его стервозный характер. В общем, на протяжении двух месяцев, которые мы провели в пешем походе, он буквально изводил меня, за что я ему тоже устроила “весёлый поход с психологическими препятствиями”. Он мог запросто с утра пораньше подкинуть в мою палатку ящерицу или съесть мой бутерброд, а я запросто могла столкнуть его в реку или воткнуть его зубную щётку в муравейник. Наша война началась с того, что он назвал меня слишком “смазливенькой” и “маленькой” для подобного рода туризма, длилась она долго и в тот год закончилась ничьей: вернувшись в лагерь, я просто улетела назад в Швецию не попрощавшись со своим обидчиком, но при этом не забыв смазать дверную ручку его номера мёдом, таким образом ответив ему за свои наушники, которые он накануне нагло присвоил себе.
После возвращения в Швецию на старом месте работы я продержалась ещё пару месяцев, но в итоге, из-за недостатка, как для трудоголика, рабочего процесса, сорвалась, приняв предложение от немецкой туристической компании. Так я попала в Германию и задержалась там почти на четыре года.
Спустя два года после первой поездки на Аляску я снова попала на эту дикую землю, в тот же лагерь, по той же программе, по которой прежде приезжала из Швеции. И снова встретилась с Гарднером Шнайдером, с которым мы сразу же решили продолжить нашу войну. Только на сей раз я знала немецкий язык, на котором он зачастую любил выражаться в моём присутствии, не подозревая об отсутствии языкового барьера с моей стороны. Так я оказалась на шаг впереди своего противника, а в середине пешего маршрута, спустя семь дней похода, узнала то, что знать, по его планам, не должна была. Он разговаривал с одним из немецких туристов, не знавшем меня и о моём знании языка, и проболтался ему, не обращая внимания на рядом сидящую меня, о том, что “очень сильно запал на меня”. Он не смущаясь говорил о том, как ему нравится мой острый ум и округлые бёдра, о том, что изводит меня только затем, чтобы я лишний раз думала о нём, о том, что пару раз я снилась ему в эротических снах… Не выдержав всё это слушать, я сделала вид, что отошла от костра, чтобы отлить в кустах, а сама, скрывшись в лесу, минут десять стояла у громадной сосны и пыталась понять, что я обо всём этом думаю и что испытываю. В итоге так и не поняла. Наступил следующий день, мы двинулись дальше, Гарднер продолжил цепляться ко мне, но я уже не могла реагировать на его выпады как прежде. Сначала я притворялась безразличной, потом просто уставшей, потом наши взгляды пару раз пересеклись и его нахальная улыбочка рассыпалась всякий раз, когда он смотрел мне в глаза. Он наверняка начал понимать, что я догадываюсь, потому что спустя всего сутки начал превращаться под одним лишь моим взглядом в самого настоящего идиота. Остроумный мужчина, способный в пух и прах разгромить любого, кто дерзнёт вступить с ним в словесную перепалку, вдруг стал блеять и отводить взгляд, стоило лишь мне смотреть ему в глаза дольше пяти секунд.
