Мама встала и медленно побрела обратно в дом, захлопнув сетчатую дверь и заперев ее за собой.

В то утро я уехала на восток со слезами на глазах и позвонила ей, как только добралась до города, чтобы сообщить, со мной все хорошо. Я была уверена, что к тому времени она остынет.

Она не ответила.

Прошли годы, а она все также отказывалась отвечать на мои звонки.

Может быть, однажды…

— Ты готов положить конец этому делу? — поправляет на носу очки Вик, опустив подбородок.

— Что у тебя для меня есть?

Вик толкает ко мне через стол в переговорной стопку бумаг. Я решил двигаться дальше. Готов продать сорок девять процентов своей компании и пустить корни в этом городе, но ничего не получится, пока я не улажу все дерьмо с Maком.

— Он хочет двенадцать миллионов наличными, — говорит Вик.

— Это больше, чем наше первоначальное предложение, — усмехаюсь я.

— Ты выплатишь ему эту сумму после продажи акций твоей компании. Не будет продажи — не будет никаких денег для этого говнюка, — Вик произносит слово «говнюк» с таким выражением, будто сам чувствует вкус дерьма. — Но зато твоя компания будет продана. Дело даже не в этом.

— Двенадцать миллионов, — я скребу рукой подбородок. Мне нужно побриться. Опустив плечи, откидываюсь на гладкую кожу кресла. — Мы что-то еще можем сделать?

Вик ухмыляется и скрещивает руки на круглом животе.

— Они хотели двадцать, Тео. Мы урезали до двенадцати.

— Твою мать.

Вик бросает мне ручку.

— Это Тайлер и Брейден постарались.

Ни фига себе?

— Под моим руководством, конечно, — добавляет он. — В любом случае, подпиши бумаги, мы отправим их по факсу и сможем вернуться к работе над продажей водки «Перфоманс».

— Я хочу больше, — говорю я. — Я хочу сто пятьдесят. На прошлой неделе мне пришли на ум еще пару новых идей. Моя компания стоит больше сотни.

Вик тяжело вздыхает.

— Ладно. Тогда посмотрим, сможем ли мы заставить их раскошелиться еще на несколько грошей Не думаю, что это будет проблемой. Их юридический отдел звонит через день, проверяя как у тебя движутся дела с иском. Им прямо-таки не терпится, чтобы это поскорее случилось.

Я хватаю ручку и нажимаю ей на белую бумагу над строкой с напечатанным ниже моим именем.

— Вик, — кладу обратно я ручку. — Прежде чем я это подпишу, мне нужно с ним встретиться. Лично. Это мое единственное условие.

— Так дела не делаются, Тео. Я…

— Это не обсуждается, — встаю, провожу рукой по галстуку и застегиваю пиджак. — Мне надо с ним увидеться. Я хочу с ним поговорить. Хочу закончить с этим. А потом двигаться дальше.

Вик делает пометки в блокноте и встает.

— Хорошо. Попрошу секретаршу с ним связаться и перезвоню тебе.

— Сегодня, Вик, — настаиваю я. — Если ему нужны его двенадцать миллионов, он встретится со мной, и как можно скорее.

***

Я возвращаюсь в отель, скидываю туфли, разваливаюсь на кровати, и, дотянувшись до пульта, включаю новости. Мне просто необходимо услышать о любом дерьме, что случилось с другими. Может быть, это поможет забыть о собственном, для разнообразия.

Листая мириады кабельных новостных каналов, я замираю, когда на экране вижу знакомое лицо.

— Топпер Уэллсли, президент и генеральный директор «Блю Призм Фармасьютикал» был обвинен по десяти пунктам в мошенничестве с лекарствами, — говорит журналистка с узкими глазами, в ее голосе звучит осуждение, замаскированное под разочарование. На экране вспыхивает старая фотография Топпера, где он стоит, согнув одно колено, на яхте у правого борта. Подпись в нижней части экрана говорит всему миру, что это Кормак Томас Джон «Топпер» Уэллсли.

Отец Мака.

Мой опекун.

— Это просто отвратительно, — продолжает ведущая, ее лицо морщится, а глаза темнеют. — Давайте послушаем Скотта Хартвика, владельца независимой фармацевтической исследовательской компании «Лаборатория Рэд Дор» из Бирмингема.

Камера перемещается на группу приглашенных экспертов и останавливается на седовласом джентльмене, который начинает свое выступление.

— Фармацевтическая промышленность коррумпирована! Это уже не медицинская отрасль, а инвестиционная. Они находят инвесторов, обещают прибыль и потом идут на все, чтобы выполнить свои обещания, даже если это означает обман потребителей! А мы в течении многих лет теряли клиентов, потому что не хотели фальсифицировать наши результаты.

— Это проблема в последнее время только усугубляется, — кивает головой рыжеволосая женщина, скорее всего фармацевт. — Находятся компании, фальсифицирующие научные исследования, лгущие ФДА¹⁶ и убивающие при этом невинных людей.

— За последние десять лет «Блю Призм» ввела в заблуждение ФДА в отношении семи из десяти препаратов, — говорит ведущая, читая текст по телесуфлеру. — Стало известно, что они продают комбинированные препараты с двумя действующими веществами, которые дают эффект, работая вместе, поэтому должны и проверяться, и приниматься в комплексе. Это мошенничество, люди. Снимите розовые очки. Обратитесь к своему конгрессмену. Пусть случай с «Блю Призм» послужит уроком для других в подобных делах, потому что они все так делают.

— Пора положить этому конец, — соглашается фармацевт. — Именно такие компании являются причиной столь высоких страховых тарифов. Они обманывают частные страховые компании, потребителей, которые платят из своего кармана, и государственные органы.

Чувствую себя, как ребенок, которому только что рассказали, что Санта-Клаус ненастоящий. Топпер Уэллсли был ближе для меня, чем даже собственный отец. Он всегда подталкивал меня к стремлению стать лучше, добиться чего-нибудь самому. Учил меня в гараже основам химии, а потом, когда я достаточно подрос, брал с собой в лабораторию.

Он относился ко мне так же, как и к Маку, и даже как к Джиджи.

Топпер был честным. Он был семьянином. Он был легендой.

Но, полагаю, это был всего лишь фасад.

Супергерой моей юности всегда был злодеем.

— Он потеряет все, — подхватывает другой выступающий. Судя по тексту, появившемуся на экране, это Билл Норткап, адвокат, специализирующийся на мошенничестве в фармацевтике. — Большинство фармацевтических компаний предпочитают все уладить миром, расплачиваясь из своего кармана, но в данном случае в дело вмешались федералы. Выплатив компенсацию правительству и жертвам его фальсифицированных лекарств, Топпер Уэллсли потеряет все, что у него есть, и проведет следующие пятнадцать-двадцать лет за решеткой.

Маффи.

Джиджи.

Они тоже жертвы.

Тогда вполне логично, что Мак захотел урвать немного денег. Он знает, что они лишаться всего, и делает все возможное, чтобы не потерять свой беззаботный образ жизни.

Хренов ублюдок.

Я сажусь на край кровати. Мой разум начинает лихорадочно работать. Я отдам то, что он хочет, но только когда с ним увижусь. Хочу убедиться, что он чувствует себя таким же куском дерьма, каким и станет, когда с ним закончу.

Если бы я мог связаться с Маффи, то сделал бы это. Весь ее мир рушится, а ведь она в течение тридцати лет преданно поддерживала Топпера и воспитывала его детей.

Я скучаю по Маффи. Скучаю по Джиджи. Я даже скучаю по Топперу, ну, по крайней мере, по тому Топперу, каким он когда-то был.

Но у меня забрал их Кормак Уэллсли.

Потом он забрал мою невесту.

А теперь он хочет забрать мои деньги.

Я скорее его убью, чем позволю отнять у меня что-нибудь еще.

— Горячо выглядишь, мамасита, — верчусь перед трехстворчатым зеркалом, а Нина возбужденно хлопает в ладоши. Свадьба состоится в следующие выходные, и я вижу, как напряжение начинает покидать ее взвинченную маленькую задницу. Она подходит ко мне и подтягивает лиф платья вверх. — Тебе понадобится хороший бюстгальтер без бретелек.