Он делает это так артистично, что мне невольно вспоминается фотография Гагарина и мерещится на голове дяди Павла фуражка с голубым околышем, и голубые же петлицы с золочённой эмблемой военно-воздушных сил.
А ещё рассказывают, что история подземного города начиналась с коллекции вин Германа Геринга, привезённой после окончания войны из Берлина в качестве трофея. Вы у нас янтарную комнату, мы у вас тоже кое-что. По законам военного времени.
Начали думать, что с той коллекцией делать, ну и решили под неё штольни осваивать, благо микроклимат тут будто специально для хранения вин создан.
На разработках известняка в качестве рабочей силы использовали в основном заключённых исправительно-трудовой колонии, и мне в связи с этим вспоминается ещё одна история.
– А это правда, что в старые времена зэки пробили ход в винные подвалы?
Миновав подземный перекрёсток, мы идём в ту сторону, где по предположению Командора должен находиться подземный город. Командор впереди, мы с дядей Павлом за ним, дед Тудор плетётся позади, что-то бормоча под нос.
– Не пробили, а нашли, – отвечает шагающий плечом к плечу со мной дядя Павел. – Когда создавали винные подвалы, их отгородили от всей системы штолен такими вот стенами-перегородками. Ну вот одна из них в каком-то закутке и обвалилась, хотя и не так сильно, как эта. Зеки по ту сторону где-то неподалёку вели разработку и обнаружили проход. Тихонечко заложили дыру камнями, чтобы никто не заметил, и каждый день, когда выезжали на работу, лезли в винодельню, а там территория огромная, – тёмные закоулки, цистерн и бочек – сотни, если не тысячи. Пей – не хочу. Вечером начальство смотрит – весь отряд пьян. Долго не могли понять, что к чему, пока не проследили, – дядя Павел останавливается, говорит Командору: – Рома, ты тоже собрался ход в подвалы искать?
– Ага, как в той песне: «В пещере каменной нашли источник водки и тайный ход на мясокомбинат».
– Мясокомбинат… – ворчит себе под нос дед Тудор. – И мясокомбинатов уже не осталось. Разворовали всё. Слава Богу, хоть подвалы винные сохранили.
У деда во всех бедах правительство виновато: подвал провалился – тоже оно «родное» недоглядело. Дед умеет заводить сам себя: о чём-то думает, хмурит брови, бормочет что-то под нос, и так накрутит себя, что неожиданно для всех вдруг зажигается, будто бы ни с того ни с сего.
Так и в этот раз, – накрутил себя так, что его голос перестаёт хрипеть, приобретая звонкие возмущённые нотки:
– А какие заводы были! Тракторы делали, телевизоры… И что?! – он громко хлопает ладонями по ногам и чуть приседает, с юродивым видом разводя в стороны руки. – А зачем нам заводы? У нас в Европе заводы есть! У нас всё в Европе есть!
– Не травил бы душу, а? – Дядя Павел резко останавливается зябко трёт ладонями плечи, кричит в спину Командору: – Рома, если у тебя есть в запасе валенки и телогрейка – поделись. Если нет – поворачивай обратно.
Дед Тудор тоже останавливается, но продолжает «травить душу», – когда старику попадает вожжа под хвост угомонить его трудно:
– Страну развалили! Расплодили нищету! И после этого они говорят, что создают свободное демократическое общество. Свободное от чего? От населения, которое бежит за границу?
Но никто кроме эха не отвечает на вопросы старика. Зачем вступать в дискуссию, когда говорят очевидные вещи?
Уступив настояниям дяди Павла, Командор останавливается, исследуя лучом фонаря беспросветную глубину штольни. Я достаю из кармана смартфон, чтобы убедиться в том, что и так очевидно – никакой связи под землёй нет. Дед несколько секунд стоит, в немом вопросе растопырив руки, и наше молчание ещё больше распаляет его:
– Нашей власти майдан нужен! И Европе майдан не помешает! Что-то у них там не так в той Европе, раз они наших бандитов покрывают. Воровство на воровстве, куматризм превыше конституции, старики в нищете, а они называют это историей успеха. Это как?
Слово «революция» устарело. Теперь – только майдан. Старик произносит это слово так, будто не просто зовёт на баррикады, но и сам готов прямо сейчас взять в руки булыжник или коктейль Молотова.
Говорят, настоящий интеллигент всегда должен быть в оппозиции к власти. Дед Тудор хоть и не представитель интеллигенции, но всегда был с властью в контрах. Советы ругал, независимые молдавские власти – всех этих аграриев и коммунистов – хаял на чём свет стоит, но так, как сейчас костерит проевропейский альянс, не ругал ещё никого.
– Ладно, подожди немного – выборы осенью, – дядя Павел громко тянет в себя сквозь сжатые зубы воздух. – Рома, ну что ты застрял? Фонарь отдай, и можешь оставаться, если тебе здесь понравилось.
Командор оборачивается, светит в спину стоящего между ним и мной деда Тудора, и старик из едва проступающей в темноте тени, превращается в тёмный силуэт, контрастно выделяющийся в ореоле голубого света.
Дед иногда бывает по-старчески медлительным, но, когда речь заходит о политике, он преображается на глазах: начинает говорить по-мальчишески запальчиво, а жестикулирует так, будто нет у него никакого артрита.
– Последний раз, Паша, я такой детский лепет слышал от тебя, когда ты спрашивал, почему у девочек не растёт между ног так же как у мальчиков. Какие выборы?! Все они перед выборами обещают одно, а когда протискиваются к кормушке, делают другое. Референдум нужен. Путь определить. Чётко и ясно, чтобы политики юлить не могли.
– Пошли! – машет рукой дядя Павел и разворачивается. – Не будет у нас ни майдана, ни референдума.
– Зависит от того, кто победит на выборах, – отвечает возвращающийся к нам Командор – Победят западники, никто майдан не сделает, – нет ни опыта, ни возможностей, а вот, если победят те, кто за таможенный союз, тогда да! Тогда майдан.
Дед Тудор не слышит нас, продолжая разговаривать сам с собой:
– Как прожить на пенсию в девятьсот лей? Ладно, я! Меня огород спасает, а какая-нибудь старуха в городе всю пенсию на газ и отопление тратит. Что делать, когда на хлебушек не хватает?
Слово «хлебушек» дед произносит с такой дрожью в голосе, что хочется прямо сейчас куда-то бежать, что-то делать, чтобы в следующий раз он произносил это слово без дрожи в голосе, и чтобы старушка у прилавка магазина растеряно не разглаживала в пальцах пару мятых купюр достоинством в один лей.
Даже самая мелкая и рваная купюра имеет своё достоинство, а вот наше правительство, по словам деда Тудора, не имеет. Да и мы сами привычно и равнодушно проходим мимо таких старушек каждый день. Иногда кто-то должен взять тебя за плечи и хорошенько встряхнуть: «Проснись, чудила!»
Проснулся. И что?
Побежал по подземным переходам, раздал нищим содержимое карманов и успокоился, думая, что решил проблемы. Но фишка в том, что никакого пробуждения не было, а был лишь сон во сне, как в том фильме с ДиКаприо.
А как проснуться реально? Катить автомобильные покрышки на площадь перед домом правительства?
Ладно! Кто-то выпустит накопившийся пар, кто-то излишки молодой энергии. А дальше?
Дальше лучше послушать Командора:
– Что ты заладил: майдан, майдан! Посмотри на Украину, – что им дал тот майдан? Крым просрали, на Донбассе война, экономика летит хер знает куда.
Мы возвращаемся обратно к выходу из штольни. Дед Тудор отстал. В гулкой пустоте за спиной отчётливо слышно, как он сопит от возмущения. Я успеваю отмерить шагов десять, когда старика наконец прорывает:
– Зато воров всех в мусорные баки повыкидывали.
– Не факт, что только воров и не факт, что всех, и уж тем более не факт, что на их место не придут другие. А разруха останется, – Командор говорит, не сбавляя шага, его тёмный силуэт чётко прорисовывается на фоне голубоватого свечения. – Дядя Тудор, ты дольше меня прожил на свете и лучше меня знаешь: революция – радость дураков.
– Знаю-знаю, – отвечает дед, но по интонации его голоса понятно, что на душе у старика не всё так однозначно как на словах.
– Есть те, кто делают ветер и те, кто ставят паруса, – продолжает Командор. – Так что не хрен щёки надувать в чужих интересах, всё равно рулевое весло тебе не доверят. Есть кому рулить из-за границы, – он брезгливо сплёвывает в темноту. – Банановая республика.
