Он сообщил о болезни матери. Ростов молчал. По вызову на телефонные переговоры она не явилась. Он позвонил от деда Ромы по межгороду старшему её брату.
-- ...Нет, она здорова, разве что не в настроении. ...Извини, передавать ничего не буду. В ваши дела я не суюсь и не участвую. Разбирайтесь сами.
Он звонил её сестре.
-- Приезжать не надо, Лёня. Она против. И не пиши. Ей и так трудно.
Телефон младшего брата он не помнил.
Их телефонные номера, показалось, чуть ли не моментально стали недоступными; наверное, сменились. Станица заняла круговую оборону. И руководила этой обороной правнучка кузнеца, сейчас, в темноте, глотающая слёзы на подушке. На этой подушке они лежали вдвоём.
Он писал и на дом, и на телецентр с указанием фамилии и должности. Служебного телефона с выходом в город у неё не было. Вежливое письмо на бланке Ростовского телецентра попросило впредь частную корреспонденцию не присылать. Она касалась его листков, она его слышала. Уже два телецентра знали об их отношениях.
Казачка молчала. Она работала, готовила еду дочери и давала ему время.
Мать кричала от боли. Не выносила дневной свет. В его сознании стали путаться дни и ночи.
Он оставался один, без казачки и без матери.
Мать чувствовала его ношу.
-- Это жизнь. Ты не виноват. Поплачь, сынок, мужчины тоже плачут.
А он не мог. Он спрашивал кого-то рядом -- за что?
Ангел Маркина невидяще глядел на низкое бесснежное небо.
Участковый терапевт, сослуживец матери, принёс болеутоляющее. Маркин прочёл аннотацию и посмотрел на врача:
-- От него возникает зависимость...
-- Да, зависимость возникает. Но сейчас главное облегчить страдания. Стать наркоманкой ваша мать уже не успеет.
Сашка прислал сигнальный экземпляр книги -- отзывы хорошие, ждём продолжения! -- и новый телефонный справочник по Ростову. Ни казачка, ни её родные в нём не значились.
Виделось в коротком ускользающем сне -- он приезжает в утренний, малолюдный Ростов в командировку, а из подземного перехода навстречу поднимается она в вишнёвом платье с летящими рукавами.
От отчаяния он сблизился с присланной отцом, когда он уже валился с ног, молодой аккуратной сиделкой. По необходимости подменяя друг друга по уходу за матерью, они много времени проводили вместе, спали в одной комнате, и как-то само собой... А может, он искал в ней казачку.
Сиделка залетела с первого раза. Из-за казачки он отвык предохраняться. Но и потом от близости она не отказывалась -- не уходи, уже всё равно...
Мать догадывалась:
-- Ребёнок это подарок. Она хорошая девушка. Не оставляй её. Не забудьте проверить предлежание плода.
Три женщины пытались ему помочь.
С беременностью почти сразу что-то пошло не так. Медики сошлись во мнении на аутоиммунной атаке, настаивали на аборте, иначе -- гибель и плода, и матери. Теперь он отвечал за всех. Время поджимало.
Однокашник профессора Пинского по университету, женатый на англичанке, писал из Кембриджа, ссылаясь на агентство "Reuters" -- Германия начинает принимать еврейских эмигрантов из СССР. Народный Фронт от намёков -- мы никого не звали и никого не держим, перешёл к прямым угрозам -- русских за Днестр, евреев в Днестр! В Тирасполе собирали рабочие дружины.
Отец был против отъезда в Германию.
-- Не все грехи можно искупить. Я хорошо помню бомбёжки, горящий поезд с людьми и убитых детей. А наши родственники, расстрелянные на окраине?
-- Прости, папа, мне необходимо уезжать: там медицина другая -- нам помогут.
Он женился, чтобы вывезти в Германию и спасти своего ребёнка и роженицу. Была крохотная надежда -- там помогут и матери. Разрешение на въезд пришло скоро, но матери оно уже не понадобилось.
-- Рома звонил коллеге по международной конференции, врачу берлинской клиники Шаритэ?. Если вы там появитесь, он сделает всё, что возможно... Счастливо, Лёня. Давай о себе знать.
-- Не переживай, папа, мы ещё увидимся.
Так и не свиделись.
Где бы я ни был...
Уезжая, он сжёг её письма, чтобы никто на свете не читал строки, обращённые к нему. Потом жалел -- да пусть читали бы. Тепло этих писем могло наполнить и согреть вселенную.
"Я твоя каждой клеточкой тела".
Перед отъездом он отправил откровенное письмо -- ребёнок мой, но для меня ничто не кончилось -- оставшееся без ответа.
Она освобождала его от себя.
Если родится девочка, он знал, чьё имя она будет носить.
Сашка, уже депутат Ленинградского областного Совета народных депутатов, писал электронной почтой: "Хоть ты теперь и немчура, нашим странам надо ладить... Скоро всё станет ближним зарубежьем. Жизнь продолжается, всему своё время, Ростов Ростовым, а Берлин Берлином. И нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Спасибо за всё, что было..."
