- А что такого, - протянула подружка, - сиди себе в окопе, стреляй в воздух...
Ага, в окопы, - пронеслось в голове Витали, - без тапочек и Пенелопы...
И помахал пачкой денежек.
- Ну, ладно, - смилостивилась подружка, принимая гонорар и пряча его в сумочку. - Скажу своему. Привет жене...
Долго ли, коротко ли - войне конец. Собрал Виталя дорожный чемодан и направился в военкомат с учёта сниматься - уезжаю-де. И доброму человеку отдельное спасибо сказать надо.
- Ты, лейтенант, - удивился дежурный по комиссариату, - ещё бы бабушку вспомнил. Нет его, он уже года три как на военной пенсии...
Сладко сопранило радио за стеной: "...Дор де тине... дор де феричире..." Желанье тебя, перевёл Виталя, это желание счастья.
И пошёл он солнцем палимый, размышляя о тайнах бытия.
Спустя лета и вёсны, проездом на малой родине, посещал Виталя кишинёвских коллег в фирме, где после телецентра вынуждено коммивояжёрил по стране, сбывая приборы:
- Да, - неожиданно сказал бывший шеф, - нам выплатили задолженность по зарплате. Справься в расчётном отделе, какие-то денежки тебе тоже причитались...
А там - там начальствует уже Прекрасная Лебедь, бывшая Серая Шейка бухгалтерии, которую Виталя в свою бытность здесь почти не замечал, и, не заглядывая ни в какие бумаги (это при шестистах человеках штата), называет его по имени:
-...Тебе там хорошо? Ты счастлив? Ты работаешь? Я рада за тебя. - А Витале не помнилась даже её фамилия. - Знаешь, главбух велел выбросить твою расчётную карточку, но я чувствовала, что ты ещё зайдёшь... Я так рада...
За свои копейки он встретил женщину, которая его ждала.
Получил деньгу, расписался, находясь от неё в полуметре, и, глядя в завораживающую глубину её глаз, сказал:
- Завтра я уезжаю. Спасибо. Я тронут.
И ушёл.
Даже если не завтра. Даже если её губы дрогнут, мир не рухнет.
Иногда Виталя кладёт голову на грудь жене:
- Знаешь, когда мне с тобой быть захотелось? Когда увидел тебя на натурной съёмке под дождём, с мегафоном, в белом брючном костюме. А ты на меня даже не посмотрела...
- Нет, ты всё-таки Иванушка... Я надела этот костюм для тебя.
IX. Мушкетёры не нисходят до "Жигулёвского", а Майк ожидает звонка
Это не Гасконец ли, брат Атамана, говорил:
- С нашей мамой, как в деревне: прошёлся с девушкой по улице - имей совесть, женись. А если она родителям не нравится, то не гуляй вообще...
Тот же Гасконец читал как-то книжку из старой, дореволюционной жизни и натолкнулся на фразу: "Мой отец работал в тюрьме, где содержались проститутки..." И безмятежно спросил мать - что такое проститутки. А мать отобрала у него эту книгу. Пришлось залезть в отцовский "Толковый словарь русского языка". Что такое "торговать телом" он не понял, а потом и вовсе забыл.
Вспомнил потом, когда кто-то из классных ревнивцев написал мелом на доске - "Галка проститутка!" И снова не понял.
Да, строгое выпало им с Атаманом воспитание. Впрочем, проституток и секса в Советском Союзе, как известно, не было. Обходились как-то...
Даже пива не пил Гришин братишка-погодок - всё, что с градусами, казалось ему противным.
Он начитался в детстве Дюма и стал шпажистом, а после университета ещё и программистом. Гриша звал его Гасконец. Как и Д'Артаньян, обладал он излюбленным, отточенным боковым ударом, и, пользуясь им, на одном из турниров он наказал за самонадеянность чемпиона Украины. Написанной им компьютерной программе он дал название MIMOZA - в память первого знака внимания коллеге, приятной улыбчивой смуглянке, на Восьмое марта.
И мы будем звать её Мимоза.
Беременела Мимоза у Гасконца моментально, будто от воздуха, но выносить ничего не могла - такое досталось ей устройство. Майк сам водил её к знакомой гинекологичке, подруге матери, однажды помогшей его жене с детопроизводством. Денег у Мимозы для вознаграждения врача не оказалось - не подумала об этом. Майку пришлось ссудить ей прямо у кабинета тогдашнюю универсальную ассигнацию - "красненькую", которую Гасконец ему так и не вернул, а Майк постеснялся напомнить.
Медицина наметила просто и без изысков - девять месяцев в больнице, лёжа на спине. И с кровати сползать только в туалет, не говоря уж о раздобытых Гасконовским дедом импортных лекарствах для закрепления плода, которых пришлось съесть тонну.
Отлучённый от груди жены Гасконец ходил сам не свой - он не рассчитывал на столь долгое воздержание. Спасла его милосердная самаритянка - студентка-чилийка, с которой он в троллейбусе поделился своим отчаянием.
"Не печалься, добрый молодец, - сказала девушка, - я тебя утешу". Утешала чилийка, утешала, а потом и вовсе стала предлагать себя на постоянно, с придачей ГДР, где после пиночетовского мятежа проживало её семейство. Но Гасконец от выбора уклонился.
