Санкт-Петербург. 7 июня 2016 года

Стрелка Васильевского острова постепенно пустеет. Впрочем, Питер в июне практически не спит: в белые ночи даже давно привыкших к ним коренных жителей тянет гулять, не говоря уже о приезжих. Люблю в такие вечера прогуливаться по набережным, улицам и площадям Северной столицы! Так мне лучше всего отдыхается: душа очищается от забот, тревог, сомнений и начинает петь… точнее, музицировать особым образом.

Сейчас это мне особенно нужно. Редкие свободные минуты, когда можно вырваться из сумрачной духоты квартиры, наполненной аурой болезни. Дядя уснул, и я точно знаю, что до пяти утра этот сон не прервется – привык уже за две недели к его режиму. Значит, я ему не понадоблюсь, и можно избавиться от осевшего на мне липким налетом негатива. Душ для души, да простится мне этот каламбур.

Спускаюсь вниз, к самой воде. Позади шумит Биржевая площадь, впереди невские волны с тихим шелестом целуют гранит набережной, едва не украшая пеной носки моих кроссовок. По левую руку пронзает небо шпиль собора Петропавловской крепости, по правую притих в ожидании ночи Зимний дворец…

Но главное – звучание. Город здесь звучит так, что я чувствую себя меломаном, попавшим на симфонический концерт в филармонию. Множество скрипок и виолончелей ведут основную мелодию, в которую порой всплесками врывается то звенящий звук клавесина, то мрачно-торжественный органа, то нежный флейты, то бравурно-маршевый труб. Это нечто невероятное. Точка схода если не всего, то очень многого. И хоть я завидую белой завистью местным, которые не две недели, а круглый год могут наслаждаться своим прекрасным городом, но в то же время мне жаль их – им не дано, в отличие от меня, слышать всю эту красоту. Стоял бы и стоял здесь до утра…

Чужое звучание врывается в мой вечер неожиданно и дерзко, но не нарушает идиллию, а, скорее, дополняет, приятно удивляет, если не шокирует, словно «Хорватская рапсодия» из открывшейся дверцы такси. Когда я слушаю город, звучание отдельных людей для меня перестает существовать. А если уж прорвалось, значит, кто-то совсем рядом. Кто-то особенный.

Оборачиваюсь и замираю. Ничего себе подарок от Биржевой площади! Незнакомка молода – тридцать с копейками, вряд ли больше – и красива. Весьма. Высокая, лишь чуть ниже меня, стройная, с хорошей фигурой, которая удачно подчеркивается темно-зеленым платьем. А лицо просто приковывает взгляд. Особенно впечатляют золотистые вьющиеся волосы и большие красивые глаза, настолько синие, что наводят на мысли о линзах. Но главное не в этом. Ее струны… Такого сочетания и звучания я еще никогда не видел и не слышал. М-да, точно «Хорватская рапсодия», если не «Лунная соната»! Почти все позитивные личностные струны звучат громко и чисто. Зеленая, синяя, голубая, оранжевая, светло-зеленая, аквамариновая… Какая красота и гармония! Фиолетовая и белая им под стать. Человек явно незаурядный. Мягко говоря. Я-то думал, что прекрасные принцессы вымерли вместе с рыцарями и драконами. Неужели ошибался? Более того, судя по коричневой, серебристой и палевой струнам – она еще и паранорм, причем немалой силы. Однако! Даже немного страшно, словно не человек передо мной, а некое высшее существо.

Тут я осознаю, что пялюсь на незнакомку неприлично долго и пора бы уже что-нибудь сказать. Но мозг отказывается генерировать хоть что-нибудь, кроме «здравствуйте». Собственно, это и выдавливаю, пытаясь скрыть растерянность.

– Здравствуйте! – Она улыбается, но струны ее говорят, что произведенный на меня эффект она заметила. – Извините, я просто не могла не подойти. Вы кажетесь таким… очарованным.

– Это одно из моих любимых мест в Питере.

Мягкая улыбка.

– Любите Питер?

– Очень! И знаю его хорошо. Могу экскурсии даже водить. Бесплатные.

Так, а жара можно бы и поменьше. Что-то со мной творится… Это она на меня так действует?

Незнакомка смеется:

– Спасибо, мне не требуется. Я здесь родилась и выросла… А вот вы, похоже, нет.

Смущаюсь.

– Что, так заметно?

– Для наметанного глаза – да.

– Я тут… в гостях у родственника.

Да уж, это очень мягкая формулировка.

В повисшей паузе она смотрит на меня, и мне под ее взглядом неловко. Он какой-то слишком… проницательный? Откровенный? Нет, не совсем те слова. На язык просится пошловатая шутка про взгляд типа «родители на даче», но тут же отметается с негодованием: по отношению к этой женщине она кажется чуть ли не кощунством.

Спешу нарушить тягостное молчание.

– Я Владимир.

Она жмет мою руку.

– Очень приятно. Дарья.

– Мне тоже. Красивое имя.

– Спасибо… Жаль, что вы не местный, Владимир. Но я уверена, вы скоро сюда переедете. И я была бы рада.

– Почему?

Она смеется.

– Почему переедете или почему рада?

– И то и другое!

– Питер так просто не отпускает своих людей. Городу нужны те, кто так к нему относится.

– А вы много знаете о том, что нужно городу?

На губах ее появляется тонкая улыбка, и белая струна звучит в тональности легкого волнения.

– Кое-что знаю. И еще мне кажется, что именно вас я искала…

– Всю жизнь? – не удержавшись, ерничаю я.

Черт! Волнуюсь. Слишком давно не было в моей жизни таких эмоций. Думал, научился с ними справляться, ан нет! Отсюда этот неуместный юмор.

А ее взгляд… Я в нем тону, и это страшно. Но и восхитительно тоже.

– Можете смеяться, – медленно роняет она, – но что-то в этом роде. Я почувствовала в вас родственную душу.

Ого! Вот так новости сельской жизни!

– Просто взяли и почувствовали?

– Да. Кому, как не вам, поверить? Вы ведь тоже чувствуете такое, не правда ли? Видите? Слышите? Вы ведь слышите город? И меня тоже?

То, как она это говорит, заставляет меня напрячься. Она паранорм. Просто так подошла? Или не просто? Вычислила меня? Бабушкины предостережения всплывают в памяти.

– Да, на слух пока не жалуюсь. Шум машин, сигналы, ваш голос. Все четко и ясно.

Она качает головой. Белая струна дает тональность сожаления.

– Закрываетесь, Владимир? Зря. Со мной не надо. Я вам не враг.

– А кто же?

– Думаю, друг. Возможно, такой, которого вы, сами того не зная, тоже ищете очень давно.

Невольно усмехаюсь.

– Интересная у вас манера общения!

Она улыбается. Одними губами. Глаза и струны серьезны. А это значит, что легкая беседа закончена. Мы подбираемся к главному.

– Давайте так, Владимир. Я вам кое-что расскажу, а дальше вы уж сами решайте, бежать от меня куда глаза глядят… или наоборот.

Когда она заканчивает рассказ, у меня в голове полный хаос. Питер как единый эгрегор, состоящий из земли, построек и человеческих душ. Эгрегор, который может влиять на всех, кто живет на его территории. И если кто ведет свою партию против городской, ему лучше уехать, потому что не будет ему здесь жизни и удачи. Соборная душа – тайное общество посвященных паранормов, заботящихся о благе эгрегора. И Дарья – вербовщица, Пробуждающая, голос Соборной души. Все это звучит дико, по-сектантски. Хуже, чем многие пламенные речи мошенников от религии или безумных проповедников. Тогда почему мне так хочется поверить? Потому что Питер? Потому что Дарья? Потому что я уже десять лет, со смерти отца, терзаюсь мыслью, зачем мне этот дар, если я ничего не делаю, только скрываю его ото всех? Потому что тут мне предлагают пустить его в ход на общее благо? Наверное, по чуть-чуть каждого и все сразу. И потом, чем эта история безумнее моего собственного дара или звучания города? Хочется, но страшно. Потому что отвык я за прошедшие годы верить кому бы то ни было, сколь бы сладкие песни он ни пел. Особенно если сладкие…

А Дарья начинает звучать печалью:

– Как жаль, Владимир… «Черт, все-таки сектантка! А поначалу она мне даже нравилась. Надо придумать что-то. О, больной дядя! Точно – это ведь даже не ложь!»