Тому, кто вдохновил мой разум своим знанием.

Джейсон Неш.

Доводилось ли тебе видеть призраков? Что способно убедить тебя в их существовании? Осознаёшь ли ты, что мифические видения некогда угасшей воли застилают наш небесный свод?

Свет тускнеет со временем. Слабее различаются запечатленные на черном полотне неба образы прошлых жизней. Звезды подобны памяти, что истощается к старости, оставляя после себя лишь едва различимые координаты для странников. Белые линии, прорезающие черноту потускневшего неба, служащие картой отправившимся в путь. Звёзды умирают лишь тогда, когда им не удается возжечь искру в пробуждённых их огненной дланью мирах, скованных мраком. Чувствуя себя сегодня живыми, мы смотрим на этот далекий и холодный мир мертвых, ощущая его величественную красоту и недосягаемое спокойствие. Мы – их часть несозданной, заброшенной и забытой истории, что ожидает, когда её озвучат.

В день, когда нас перестанут называть сметными, времени больше не придется хранить истории, сказки, мифы и легенды о героях, путниках, древних цивилизациях. О всех, сумевших стать кем-то большим, чем просто люди, и о ком-то сумевшем стать чем-то большим, чем просто один человек. О всём, что было некогда тленным, но возродилось, в свете взора видящего. Невыразимым словом, над опущенными головами ныне живущих, очерчивается и приумножается элементами и деталями карта освобождения, для иных – катастроф. Местами она дезинформирует путников, избегающих следовать своим путём. Позволяет им находить желаемое, и играть в свои игры, которые, в конечном итоге заводят их в ловушку отягощающих оков реального мира. А он, в свою очередь, колючей проволокой и ржавыми гвоздями приковывает крылья заплутавших душ к пустоши. Запертые в чужом отражении, они до скончания времен называют это место своим домом. В этом они так похожи на мотыльков.

Моя история вещается из небытия. Звучит для оставшихся. Чтобы каждый из оставленных, мог почувствовать хотя бы отдаленное представление о том, что значит быть вечным. Это слово, перерастающее в вымысел, ради которого мы остаёмся жить. Мне уже удалось проснуться. Когда это случилось, я решила снова выбрать сон. Чтобы найти и спасти тебя.

Обещаю возвращаться, будучи освобожденной.

Э.Э.

Всю ночь лил дождь. Он воплощал одному ему известную мелодию, осуществляющуюся в разумах сопричастных ей – успокоением. Ливень был необычным явлением для этого времени года, тем более в этих широтах. Адриан одернул плотные серые шторы, чтобы впустить в помещение первые лучи рассветного солнца. Они прокладывали себе путь сквозь быстро рассеивающуюся хмурость туманного утра. Первые яркие лучи врезались в оконное стекло. В разводах от капель дождя, оно приобретало необычный блеск, и он видел, где-то в самых мельчайших и ярких частях преломляющегося мерцания, белые отблески. Свет поникал в помещение, плавно ложась на доступную его власти территорию.

Адриан дернул золотистую ручку оконной рамы по направлению вниз, а затем потянул на себя, открывая окно. Свежий летний ветер резво ворвался в дом, и едва коснувшись его хорошо уложенных волос, привел их в легкий беспорядок. Облокотившись на подоконник, он выглянул во двор.

На парковке всё так же несколько машин, что соседи оставили здесь с вечера. Утро было раннее, никто ещё не успел разъехаться по делам. В соседних квартирах, в каменной шестиэтажке из красного кирпича, на окнах задернуты шторы. Жизнь людей вокруг замершая, обездвиженная.

Внизу, у самой земли ветер создавал рябь на лужах. Обычно он гонял по асфальтированной поверхности мелкие золотистые семена деревьев, что осыпались в августе, становясь частью легкой позёмки. Потяжелев от дождя, они застревали в мелких разломах и паутине трещин на тротуаре. Всё ещё холодный и влажный ветер был в бессилии оторвать их от земли. Он тщетно создавал небольшие, еле заметные вихри у самой земли, повинуясь своей природе. Здесь все было в порядке и пребывало в безмятежности. Ощущалась утренняя свежесть, ещё не омрачённая надвигающейся жарой и духотой полудня. Конорс сделал вдох чтобы почувствовать, что воздух всё ещё свеж и приятен после охладившей его ночи.

Пара воробьев сидит на периллах пустующей пожарной лестнице, ступенями и балконами из чёрного металла ведущей к самой земле. Там, меж поломанного асфальта лежит мокрая грязь, сочетающая в себе разного размера белые камни, покрошенное покрытие смешивается с лужами, и то, что раньше служило удобству, при свете дня становится не более чем скомканной с песком, мокрой городской пылью. Жизнь продолжает свое разрушающее движение даже в деталях, на которые люди редко обращают внимание.

– Ну и где мой кофе? – раздался мелодичный, но слегка возмущенный женский голос из мастерской. Адриан этому улыбнулся, и тут же вернулся к реальности, вспомнив, что именно его он шёл готовить.

– В процессе. – отозвался он, открыв белую раздвижную дверь с рисунком японской вишни, обрамленную черными, блестящими панелями, чтобы заглянуть в мастерскую. Здесь рассеивающейся свет гирлянды с мелкими огоньками оранжевого цвета на серой стене, освещал по контуру всё ещё закрытое шторами окно и спинку рабочего кожаного кресла, в котором сейчас сидела Лана. За огромным чёрным рабочим столом, покрытым гладким облицовочным материалом, с несколькими выдвижными ящиками слева. На большой рабочей зоне, выделенной матовым темным стеклом, были в порядке выложены несколько цепочек и кулонов разного вида и плетения, сеточки из чёрного металла обрамляющие крупные камни разных цветов, с множеством мелких элементов. Но её интерес сейчас был прикован только к одному из них. Она рассматривала ювелирную работу дизайнера Пьера Шарпа, который Конорс подарил ей недавно. Адриан знал, что это был её любимый дизайнер. При приобретении этой вещи Конорс узнал, что это его последняя работа, а сам Пьер трагически скончался. Лане он этого не говорил. Кажется, она рассказывала ему, что именно работами Шарпа она вдохновлялась при создании своих. Украшение – синий камень, обрамленный в круглую раму из серебра, сверху прочно скрепленный с основой цепочки. Металлические перья покрытые синим и слегка голубоватым, прозрачным стеклом, с заострёнными краями. Что-то лирически восхищенное и умиротворенное проскальзывало в её взгляде в этот момент, преисполненный благоговейной тишины. Лана в это время пыталась разобраться как Пьеру удалось сделать столь невесомые и реалистичные металлические перья на кулоне. Подсвечивая их небольшим фонариком с горизонтальной лампой, что предавало металлу какой-то неповторимый, волшебный блеск. Конорс подарил ей его вместе с кольцом, хотя он и не был уверен, что так делают.

– Я так полагаю, этот процесс затянется? – ироничным тоном произнесла она, не отрываясь от работы, но слегка вздернув бровь, чтобы выразить эмоцию недоумения.

На момент Адриан слегка закатил глаза, но затем снова внимательно прислушался к тому, что она говорит.

– Ты не опаздываешь? – спросила Лана сняв рабочие очки и облокотившись на удобную спинку обернулась к нему в кресле.

– Я никогда не опаздываю. – весьма самоуверенно ответил Конорс. Этот ответ вынудил Лану закатывать глаза.

– Хотела спросить, что там за авария на въезде в город? Тебе же недавно звонили по этому поводу.

– Да, разбудили меня. – в его голосе слышалось едва уловимое раздражение. – Оползень на въезде, провалилась машина. Это уже во всех новостях. Там уже четыре наши патрульные машины. Парни на всё что угодно подпишутся, лишь бы не оставаться в офисе. Больше пока не требуется. К сожалению.

– Событие года просто. – приложив руку ко лбу слегка покачала головой. – Все не вовремя. Я позвоню Дереку, предупрежу, что лучше ему ехать в объезд.

– Ну, там вторая магистраль поблизости. Если объедет, не потеряется.