Приникаю к сердцу леса.

– Мне… мне тоже это нужно. И – ты сказал, что мне важнее учёба или что-то ещё…

– Я пошутил.

– Знаю. Всё равно. Я кое-что поняла… – (Сглатываю. Как же это выразить? Я учусь на филолога и переводчика – но как перевести то, для чего нет слов ни в одном людском языке?). – То есть давно поняла, но хочу сказать сейчас. Мне… нужно сказать сейчас. Дима, ты… очень для меня важен.

Звучит, наверное, неуклюже, и голос сорвался; пускай. Сейчас меня это совершенно не заботит.

Во сне главное – не то, что сказано вслух.

Ты улыбаешься – я опять не вижу это, но чувствую. В смешливой стыдливости прикрываешь лицо ладонью.

– Ну вот, застеснялся! Честно, не помню других… пять? – (Загибаешь пальцы). – Нет, шесть слов, из-за которых я бы так же стеснялся когда-нибудь.

Улыбаюсь в ответ. От бесхитростного кошачьего очарования, с которым ты это произносишь, чувство щемящей, извечной близости во мне вновь переходит в приступ недозволенного желания. Незаметно поджимаю под себя ноги, чтобы унять тянущее томление внизу живота.

Нет. Сегодня – ночь хрустально-лунной чистоты.

Ночь особого богослужения. Праздничная и светлая, как Рождество.

– И ты… тоже не обижайся, пожалуйста, что я хотела уехать к первой паре.

– Нет, что ты! – восклицаешь ты – если можно воскликнуть испуганным шёпотом. – Я же знаю, как серьёзно ты к этому относишься. К своей филологии… Никогда бы не попросил тебя о таком, если бы… если бы это не было нужно сегодня. Нам обоим.

– Да. Я просто… такой человек. Знаешь, сильно привязанный к… – (До чего же трудно подбирать слова, когда сердце вот так колотится. Моей плоти всё ещё невдомёк, что сегодня – светлое Рождество и что для неё ничего не изменится. Или?.. Нет. Незачем взращивать в себе такие богохульные мысли). – К ритуалам. Привычкам. Обязанностям. Мне важно, чтобы всё шло по плану. Это жутко ограничивает, но я… не гибкая. Помню, когда-то… – (Сбившись на лишние воспоминания, нервно хихикаю). – Когда я была маленькой, дедушка сделал перестановку у нас дома. И я два дня плакала из-за того, что телевизор теперь стоял не там и мультики пришлось бы смотреть с другого места… Представляешь, какая чушь?

– Я… понимаю, – медленно произносишь ты. Медленно – и так вдумчиво: мне становится стыдно, что меня понесло. – И это не чушь.

– Ну… вот. А ты… то есть с тобой… всё по-другому.

Набираю в грудь воздуха, чтобы добавить что-то ещё, – и снова не могу; мерцающий лунный свет приказывает молчать. С тобой всё всегда идёт не по плану. Ты – лес, а не чинный сад с клумбами и подстриженными кустами. Хаос карточной игры; шутовская власть случая. В лесу никогда не знаешь, доживёшь ли до завтра.

Поэтому с тобой мне больно.

Поэтому я нуждаюсь в тебе больше, чем во всём и во всех.

Как порядок нуждается в хаосе; или – наоборот. Знаю, например, что в вопросах любви и влечения я никогда не смогла бы действовать с такой экспериментаторской расчётливостью, как ты. Или Кирилл – кажется, в этом смысле он один из твоих адептов. Вспоминаю, что ты рассказывал: Женя приняла вас в свою квартиру, потому что боялась жить одна.

Не знаю, чего я боялась бы больше – жить в одиночестве или с вами обоими.

– Нет… – шепчу, отчаявшись. – Я хотела сформулировать, но не могу… Запуталась.

– Я понимаю тебя. Правда, понимаю.

Бархат твоего голоса окутывает меня, поднимает над полом – выше и выше, к бледно-бессонному свету луны. Верю, что ты понимаешь – понимаешь всё. Не знаю, как жить с такой тяжестью. Хочу что-то забрать, хоть немного облегчить твою ношу; если бы я могла…

Если бы?..

После долгих минут молчания ты шепчешь:

– Спокойной ночи, Юля.

– Спокойной ночи, Дима, – дрожа, отвечаю я.

У меня не было ночи беспокойнее – и прекраснее.

Беззвучно – без единого шороха – твоя ладонь вдруг накрывает мою. Медленно-медленно – и так бережно, будто боясь разбить. Замираю.

Так нельзя? Это плохо?.. Я должна отодвинуться?

Шелковистый жар твоей кожи не давит, а защищает; уверенно – и неуверенно – вбирает мою дрожь. Раньше я никогда не чувствовала, каковы наощупь твои длинные пальцы – какой напряжённой, гладкой поэмой они звучат.

Бог ненавидит всех нас?..

Не дыша, я разворачиваю руку так, что наши пальцы переплетаются. Ты сжимаешь крепче – и, кажется, тоже не дышишь. Я отдаюсь лунному течению; нет больше ничего – только твоя рука на моей, только наше общее тепло.

Прижимаюсь лбом к этому теплу и закрываю глаза).

*

…После ванны ты, приняв от меня полотенце, со спокойствием местных гор велишь включить ноутбук и положить ещё поесть –

– …А то я уже что-то проголодался.

Не понимаю, как ты можешь быть таким невозмутимым – столь бесстрастно реагировать на безумное иномирье, из которого мы только что вернулись. Может, дело в том, что ты бывал там уже не раз… Меня не прекращает кружить и нести; по телу расползается щекочущая слабость. Если бы не твои предельно конкретные распоряжения, я, наверное, не сразу бы вспомнила, какой сейчас год и как называется посёлок за окнами.

Кое-как натягиваю платье, но не снимаю ошейник: снимать не хочется, и я пользуюсь тем, что ты об этом не просишь. Очень естественным (почти привычным?..) движением перекинув через плечо поводок, включаю ноутбук и бегу подогревать ужин.

– Ну что, Тихонова? Поставлю «Игру престолов»? – бодро спрашиваешь из комнаты. – Я тут недавно три сезона добил, теперь на четвёртом!

Смятенно улыбаюсь, помешивая рис. У меня болят колени, волосы мокрые от твоих рук, во рту ещё горит горьковато-солёное послевкусие твоего семени – и ты хочешь, чтобы я думала о сериалах?..

Что ж, хорошо. Допустим, это очередное твоё испытание.

– Давай! – кричу в ответ. – Но ты же не любитель такого?

Не то чтобы не любитель – скорее скептически настроенный зритель-критик. К фантастике и фэнтези ты всегда требователен: чем глубже погружаешься в созданный кем-то мир, тем строже ругаешь любые логические неувязки и отступления от его законов, небрежно допущенные режиссёром или автором. Много раз я слышала от тебя что-то вроде: «Ну и где этот супер-могущественный маг был раньше? Он же мог помочь им – но нет, надо было приехать, когда всех уже перебили!» Или: «Если можно во второй раз так нелепо воскресить героя, то зачем вообще было его убивать?!» Или: «То есть она выпила зелье, полностью стирающее память, но помнит дорогу домой? И как это работает?» Я обычно просто наслаждаюсь чужой сказкой, гораздо меньше страдая от её несовершенств.

За пресловутую «Игру престолов» ты взялся, немного рисуясь, – постоянно подчёркивая, что это никак не связано со мной. «Девушка Шилова тут приезжала, скинула какие-то фильмы – а из сериалов был только «Декстер» и эта твоя блондиночка с драконами. «Декстера» я уже видел, вот и подумал: так уж и быть, приступим к блондиночке! Но мне, скорее всего, не понравится, и я скоро брошу». В итоге три сезона ты одолел за пару недель, ровно к моему приезду, – и сейчас я начинаю смутно подозревать, что это не совпадение.

– Ну и что? Раз уж смотрю… – громко вздыхаешь. – Ноут уже ничего не спасёт, кажется. Надо брать новый.

– Надо, – входя в комнату с тарелкой, соглашаюсь я. Ты скорбно смотришь в тёмный экран: ноутбук до сих пор не очнулся. – Он у тебя уже ветеран.

Утомлённый работой ты, уютный вечер с сериалом – так тепло и странно. Совсем как бывает…

В семье?

Провожу пальцами по кнопкам ошейника. Нет. Неуместная мысль.

Я должна помнить, кто я. Если забуду – могу снова потерять тебя. Ты показывал это уже не раз.

В лесу нельзя рисковать. Нужно тихо дышать и идти след в след за тем, кто знает тропу.

…Когда в конце серии коварный Мизинец беседует с Лизой Аррен у Лунной двери – круглого люка в башне, откуда издревле сбрасывали в пропасть приговорённых к смерти преступников, – ты впервые с искренним интересом выгибаешь бровь.