Пожимаю плечами.

– У меня уже не раз такое спрашивали. Не знаю, на самом деле. Много трудиться, больше читать. Искренне любить то, что ты делаешь. Могу ответить только банальностями.

– Ну, не такие уж это банальности, Юль, – замечает Маша, отчего-то нахмурившись. – Сказать легко, но делать это в такой полноте, как ты, далеко не все могут. И доля таланта, думаю, тоже важна.

– Это да, – кивает Лера. – Светлана Васильевна мне всегда говорит, что человек, у которого есть способности к языку, всё равно выучит его быстрее и качественнее, чем человек без способностей. Даже если второй будет трудиться гораздо больше.

– Это очень интересный вопрос! – восклицаешь, позабыв о невидимом блокноте. Поворачиваешься к Лере, совершенно поглощённый её репликой и лицом, и легко отвлекаешься от меня. Почему-то чувствую укол грусти. – Про способности и труд… Примерно то же самое могу сказать в связи с программированием. Сфера, вроде бы, более узкая и специфическая, чем языки и литература, но в итоге иногда оказывается, что приобретённые навыки дают меньше, чем… какие-то свойства мозга. Врождённые. По сути, парадокс.

– Не такой уж парадокс, – снова не выдерживаю. Я испытываю что-то вроде азарта; ты не похож на моих одноклассников, спорить с которыми не более увлекательно, чем с кактусом или табуреткой. – В программировании много творческого, разве нет? Оно в чём-то родственно изучению иностранных языков.

Быстро киваешь, даже чуть приподнявшись от наплыва эмоций. Свет из окна падает как-то иначе, и теперь я вижу, что глаза у тебя правда зелёные – может быть, есть примесь серого или карего, но по общему впечатлению они совершенно зелёные, чистого кошачьего оттенка. Странно. У тебя асимметричные черты и сросшиеся над переносицей брови, но из-за живости этих глаз и раскованной мимики на тебя хочется долго смотреть. Долго, не отрываясь.

Я отворачиваюсь, делая вид, что стряхиваю соринку с одеяла.

Смятение. Ты скорее не нравишься мне, чем нравишься, но меня поглощает смятение – разумно-неразумное, как у задумчивых героинь в романах Джейн Остин.

Но ты явно не тянешь на мистера Дарси. Или на Дориана Грея. Или на Гамлета – и многих других, кто навечно врос в мою душу и никогда не существовал.

Ты, в отличие от них, существуешь. Очевидно, броско, почти нагло – как солнце, от которого нигде не спрятаться в жаркий день.

Но в комнате по-прежнему холодно.

– Вот именно! Как с языка сняла. Когда я кому-нибудь говорю, что изучать программирование – по сути, то же самое, что учиться формулировать свои мысли на иностранных языках, на меня часто смотрят, как на идиота. Обычно это, конечно, лештинские гопники – перед кем мне ещё такое вещать… Но тем не менее.

– Очень похоже, – соглашается Лера, хихикнув на словах о гопниках. – Тебе нужно передавать смыслы через другой язык… Другую систему знаков. По сути, тексты писать. Поэтому для программирования мало одного труда, и способности не помешают.

– Но на одних способностях тоже далеко не уедешь. Всё-таки, думаю, дело в сочетании того и другого, – заключаю я.

Я привыкла выигрывать в подобных спорах – да и предмет довольно-таки прост. Как человек, в двенадцать лет прочитавший «Братьев Карамазовых», в семнадцать я предпочитаю экзистенциальные вопросы.

Впрочем, страдаю из-за лишнего веса и безответной влюблённости в одноклассника-баскетболиста, как обычные семнадцатилетние девушки из плоти и крови.

– Труда и таланта? – (Ты приподнимаешь бровь). – А что по поводу любви к тому, чем занимаешься? Ты же так сказала? Я хотел уточнить, но отвлёкся.

Приятно-тёплая волна поднимается в груди: мне льстит, что ты это запомнил. Какое примитивное чувство. Поспешно душу его.

– Да, конечно. Без этого и трудиться регулярно не получится, и талант не проявит себя.

– А ты любишь то, чем занимаешься? Учёбу?

Смотрю на тебя пару секунд. Ты к чему-то ведёшь – я не понимаю, к чему. Взгляды Леры, Маши и Наденьки прикованы к нам, точно к гладиаторам на арене.

– Учёбу – не знаю. Я люблю литературу. Люблю книги. Поэтому, когда я анализирую тексты, мне интересно. То же самое – с языками и историей. Я люблю это.

Вдумчиво наклоняешь голову набок.

– Ну, я вот тоже давно люблю программирование, но точно знаю, что высокое место здесь не возьму. И у многих других – так же. Привёл бы в пример кучу своих друзей, но ты с ними не знакома. Так часто бывает: есть и интерес, и упорство, и практика регулярная – а в итоге… Ничего. Никакой награды в виде, допустим, денег или престижа. Выходит, талант – всё же определяющий фактор и…

Тебя перебивает громкий «ах» Леры: она смотрит на экран телефона.

– Концерт через пять минут, надо же ещё добежать до зала! Дима, у тебя так никого и нет в комнате?

– До вечера. А ключ у нас один… А вы все туда идёте? Такой интересный разговор, даже не хочу прерываться. – (Смотришь на каждую из нас по отдельности; Лера уже застёгивает куртку у двери, Маша направляется к ней, Наденька краснеет и мнётся: ей явно и хочется, и неловко остаться с тобой). – Надя, верно? Всё хотел сказать, что у тебя очень красивое кольцо. Это же тот камень, который из смолы образуется? Вечно забываю название.

– Янтарь, да… Спасибо. – (Она часто дышит и вертит на пальце кольцо, но решительно встаёт). – Я, наверное, тоже пойду с девочками. Увидимся!

– Эх… Бросаете меня! – вздыхаешь с насмешливой горечью. – И что такого хорошего в этом концерте? Скукотень… Ладно, поброжу по коридорам, пока не вернутся мои пацаны.

– Ты можешь посидеть тут, Дима, – будто сжалившись, приглашает Лера. На фоне красной куртки её хвост ещё больше похож на комету – предвестницу бед. – Юля тоже не идёт.

Поворачиваешься ко мне.

– Да? Ты не будешь против?

– Н-нет, конечно. Оставайся, – отвечаю, не глядя на тебя: так почему-то проще. Меня не радует перспектива провести три-четыре часа наедине с незнакомым – или едва знакомым – парнем.

Но я вполне сознательно остаюсь.

Лера белозубо улыбается:

– Ну, вот и хорошо. Вы пока пообщайтесь, а потом мы вернёмся и вместе пойдём на ужин, да? Счастливо!

Когда дверь захлопывается, проходит пара секунд неловкой тишины. Я вдруг замечаю, что в комнате сгущается полумрак: здесь, на севере области, зимой темнеет очень рано. Ты произносишь вслух то, о чём я думаю:

– Тебе нужен свет? Я могу включить.

– Нет, наверное. Он тут слишком… яркий. Четыре лампочки.

Снова оживляешься, точно услышав радостную новость:

– Понимаю: я тоже не люблю яркий свет. Разговаривать в темноте как-то душевнее, да? Моя девушка смеётся – говорит, что я вампир.

Твоя девушка. Смотрю на твоё лицо, теряющееся в сумрачных тенях, и сцепляю пальцы в замок.

– Мне тоже так говорят, только дома. Мама и бабушка.

– Без отца?

– Без отца.

Киваешь.

– Я тоже. Сейчас, то есть, отчим, но… – улыбаешься, словно останавливая себя. – Не суть. Так ты, значит, любишь… как ты это сказала? Анализировать тексты?

– Да.

– И как это примерно происходит?

Будто опомнившись, пересаживаешься – одним тягучим движением, ближе в мою сторону. Почему-то у меня пересыхает в горле; память шепчет о древнем и вечном, до отсчёта времени: прелая зелень леса, загнавшееся сердце, за спиной – рык и дыхание с запахом крови, и нужно бежать, бежать, пока земля не улетит из-под ног, бежать, чтобы выжить…

Ты не нравишься мне. Совсем. Я не так себя чувствую, когда мне кто-то нравится.

– Ты сейчас, наверное, подумала, что я из вежливости спрашиваю или от скуки? – приподнимаешь бровь. – Это не так. Мне правда интересно.

– Я… – провожу рукой по лицу, отгоняя наваждение. У тебя очень мягкий, обволакивающий голос – ещё мягче из-за картавости. Ты толстая и некрасивая, – напоминаю себе. Толстая и некрасивая – значит, мне нечего бояться. Отличный защитный механизм. – Даже не знаю толком, как рассказать. Это от произведения зависит. Но, если в самом общем виде… Письменный комплексный анализ. Ты читаешь текст – обычно это стихотворение или малая проза, чтобы можно было уложиться в отведённое время. Читаешь, обдумываешь его и описываешь… своё ви́дение. Какие в этом тексте время, пространство, какие персонажи. Какая композиция… То есть – как он устроен, – поспешно добавляю, смутившись: вспоминаю, что ты технарь. Это странно, потому что манера вести разговор у тебя совершенно гуманитарная – неупорядоченная, вдохновенная, с причудливым сцеплением мыслей и их перекличками. – В чём роль деталей, символов… Как развивается сюжет. И так далее, и так далее. И как всё это, внешнее, отражает внутреннюю суть.