– У вас комната попросторнее нашей. Я вот сколько ни хожу, ни сравниваю – есть уже ощущение, что у нас самая тесная в корпусе! Знаете, в длину примерно от двери и вот дотуда. – (Рукой показываешь, докуда именно; у тебя очень живая, тщательно подогнанная под слова жестикуляция). – Представьте? И ещё шкаф больше вашего. Вам вообще повезло.

Ну что ж, неплохой способ завязать разговор в незнакомой компании, отмечаю я. Неплохой, хоть и банальный: всё наглядно, просто и настраивает на сочувствующий ответ.

Я не знаю, почему думаю об этом. Мне часто хочется осмыслять подобные мелочи – это почти так же увлекательно, как писать анализ стихотворения или рассказа.

А рядом с тобой осмыслять их почему-то очень… естественно? Я странно себя чувствую.

– В тесноте, да не в обиде, – улыбаясь, говорит Наденька. Ты игриво улыбаешься в ответ. Почему-то мне чуть неприятно от этой игривости.

– В целом-то да, да и бываем мы там не то чтобы подолгу. Но вчетвером – вообще не развернуться, тесно капец… Ничего, что я слова вроде «капец» использую? Извините, если вдруг кому-то неприятно такое слышать.

Покаянно прикладываешь руку к груди; сначала мне кажется, что ты шутишь, но твоё лицо вновь становится серьёзным. Оно меняется мгновенно – так быстро, что трудно отследить игру выражений, рыхлые границы между ними; рыхлые, как твоё «р». Поток.

– Да всё нормально вроде… Все люди, все человеки, – усмехается Маша.

– И что такого уж ужасного в слове «капец»? Опять ты, Дима, перебарщиваешь, – говорит Лера почти хором с ней.

– Уточняю только потому, что вы литераторы. Значит, наверное, очень внимательно относитесь к языку. – (Обводишь всех вопросительным взглядом – видимо, предчувствуя, что удачно нащупал тему). – Нет? Так это глупые стереотипы – что вы всегда поправляете и так далее?

– Ну, исправлять ошибки в речи – это одно, а ругаться за такие безобидные слова – другое. – (Лера поднимает палец – она вообще очень здравомыслящая и рассудительная – и улыбается тебе без доли кокетства, в отличие от Наденьки). – Ты же не матерился.

– А что, если бы сматерился – то всё, конченый я человек, да? Нечего со мной и разговаривать: безнадёга? – (Приподнимаешь брови и выглядишь опечаленным до комичности; Лера и Наденька смеются, Маша и я улыбаемся). – Просто, если честно, на самом-то деле я и матерюсь. Ну, Лера знает. Хоть и приехал вот на олимпиаду, но всё равно – быдло я лештинское, как ни крути!

– Лештинское? Ты из Лешты? – интересуется Маша.

Поднимаешь над головой руки, сплетаешь пальцы в замок и потрясаешь ими, как ликующий болельщик.

– Из Лешты. Лучший город на земле! Культурный, промышленный и ещё не знаю какой центр региона!.. Вот подставьте вместо всех этих слов противоположности – ант… Боюсь ошибиться в термине, а то вы, литераторы, залошите меня. Антонимы же, правильно? Слова с противоположным значением?

– Да-да, всё правильно, – кивает Лера.

– У нас тут один эксперт в языке. – (Маша улыбается мне. Сердце начинает биться чаще: вот чёрт, придётся вступать в дискуссию). – Антонимы же, Юль?

Вздыхаю.

– Антонимы, да. Но тут, по-моему, и ошибиться нестрашно: в контексте всё равно понятно, что ты имеешь в виду.

– В контексте… – повторяешь, будто смакуя слово; смотришь на меня в упор, и мне это совсем не нравится. Ухмыльнувшись, встряхиваешь головой. – Та-ак, я уже понял, что мне, как быдлу, будет непросто! Но – правда – рад такой тренировочке. – (Общий смех). – Так вот, подставьте антонимы – и получите правду про Лешту. Вот если представить большую, унылую, серую свалку, где из ярких пятен только пивнухи, – это она. Никогда не приезжайте туда, если там ещё не были!

– Ну, зачем же так про свой город? – укоряет Маша. – У меня там подруга живёт. Судя по фотографиям – есть вполне милые места.

– Есть, но, кроме этих милых мест, есть остальные девяносто девять и девять десятых процентов города. И это никто никогда не фотографирует, чтобы у людей психика не травмировалась. Знаете, засекреченная информация – как последствия генетических опытов.

Ты остришь непринуждённо, точно делал это всю жизнь, но остроты не пошлы и не навязчивы. Мне нравится тебя слушать, хотя ты всё ещё не кажешься мне ни слишком уж умным, ни привлекательным. Уже минут через двадцать ловлю себя на том, что заслушиваюсь: когда ты говоришь долго и одна мысль – внешне до банальности простая, но всегда вписанная в общий узор, – легко цепляется за другую, это действует почти гипнотически. Наденька уже смотрит на тебя, как заворожённый кролик на удава, и больше не одёргивает юбку. Лера смеётся, но как-то натянуто. В комнате медленно копится непонятное напряжение.

Я в основном молчу.

– Вот, кстати! – восклицаешь ты, щёлкнув пальцами, когда тема меняется в очередной раз. У тебя длинные, отточенной формы пальцы – пальцы музыканта или вора. – Если честно, не понимаю, зачем нужна эта система с порогом. Ведь где смысл: занял человек первое место, значит – он лучший в своей сфере в пределах региона, значит – достоин его представлять в Москве. А он из-за этих пороговых баллов раз – и не едет! Не добрал, видите ли, один-два, и всё. И регион никто не представит, и человек не самореализовался. Может, он на всеросе бы выиграл? Я, конечно, в этом не шарю, но, по-моему, победителей куда логичнее допускать до всероса автоматически.

– А по-моему, порог – это справедливо, – возражаю я, и ты смотришь на меня с тенью изумления: как, не промолчала?.. – В прошлом году я была именно в такой ситуации, как ты говоришь. Четырёх баллов не хватило для всероса по русскому, двух – по литературе. Но всё равно считаю, что пороговые баллы нужны. Они же считаются по полученным результатам, по среднему баллу в стране. Отбор «самых лучших из просто лучших», можно сказать.

– Так, стоп-стоп-стоп! – улыбаешься, подавшись вперёд. – То есть ты выиграла регион по двум предметам сразу? В один год?

– Ну, не то чтобы там и там выиграла. По русскому второе место, а вот по литре – первое, – спокойно сообщаю я.

Прокашливаешься, делая вид, что у тебя запершило в горле.

– Так это же, ну… Офигеть просто. Слов у меня нет, честно! Снял бы шляпу, если бы она была. – (Дружески толкаешь Леру локтем в бок). – Лер, а чего ты мне не говорила, что с вами такой человек живёт? А я-то тут несу свои речи дегенеративные!..

– Да, Юля у нас Профессор, – ласково говорит Лера. – Ходячая энциклопедия.

Не показываю, что мне не нравится, когда меня так называют. Занудное клише, утомившее ещё в детстве.

– Да ничего особенного, просто много ботаню. И люблю олимпиады. – (Впервые искренне улыбаюсь тебе). – И в твоих речах не вижу ничего дегенеративного.

– Ну, так и… Как это было хоть? Чувство триумфа? Слава в родной школе? – встряхиваешь головой. – Извини, если я навязчиво себя веду. Просто, кажется, впервые сталкиваюсь с человеком, который до такого уровня добрался. То есть здесь-то это, наверное, норма, но у нас в Леште про тебя бы сняли спецвыпуск новостей!

Все опять смеются. Наденька продолжает краснеть – будто ты говоришь о ней, а не обо мне. В твоей речи много клише, но звучат они почему-то красивее и сложнее – осознаннее?.. – чем звучали бы в чьей-то ещё. Добрался до уровня, чувство триумфа, самореализация, в данной сфере… Подавляю ироничную улыбку.

– Не знаю насчёт триумфа. Было приятно и сложно. Но вообще… ничего невыполнимого.

– А в чём твой секрет? Я поизображаю репортёра по такому случаю, можно?

Достаёшь воображаемый блокнот и ручку; движения твоих рук так убедительны, что я почти слышу в воздухе шелест невидимых страниц. Наденька окончательно очарована. Это всё – просто смешной блеф? Ты – ещё один из испытанных остряков Блока или?.. Я всё ещё не вижу в тебе ничего исключительного, но почему-то волнуюсь; начинает гореть лицо.

– Итак… Юля, правильно?

– Да.

– Как ты этого добилась? Что нужно, чтобы стать олимпиадником такого класса и… вообще? – ухмыляешься. – Начал по-местному, закончил по-лештински. Так?..