– Мы могли бы что-нибудь заказать? – Неуверенно сказал Синан, но когда Мехмет промолчал, пожал плечами. – Твое дело, готовь. Хорошо, что ты умеешь готовить.

– Мама работала на трех работах, пришлось учиться, – Мехмет ответил автоматически и тут же прикрыл глаза.

Он не навещал маму с того самого дня.

С того самого дня он ни разу не был у мамы, ни разу не навестил ее, не спросил, как у нее дела, не звонил ее врачам.

Она твоя мать, разве не так? Она твоя мать, не та женщина на кладбище.

Мехмет с трудом проглотил ком в горле, прислушиваясь к рассказу Синана, как он однажды пытался что-то себе приготовить, и нет, он не сжег кухню, спасибо, блин, Мехмет, просто еда была совершенно несъедобной, потому что Синан сделал все, как было сказано в рецепте, кроме одного: забыл добавить соль.

Мехмет искоса посмотрел на Синана. Тот впервые со дня его возвращения в Стамбул заговорил с ним не оскорбляя его, но судя, как всегда, по его легкомысленным рассказам, это опять его попытки отвлечь его.

Он заботится о тебе, как о брате, мальчишка. Но ты ему не брат.

– Я говорил с Кудретом, – сказал он, дождавшись окончания ужина, и Синан окаменел, весь сжался, словно в ожидании удара. – Он не сказал мне, что случилось. – Синан не поднимал взгляда, затравленно глядя перед собой, и Мехмет протянул руку, прикасаясь к его плечу. – Синан, что случилось? Что он узнал? – Синан вздрогнул, и Мехмет отдернул руку. – Расскажи мне, пожалуйста. Мы найдем выход, я помогу тебе. Ты просто должен мне все рассказать.

Синан резко поднял голову, сердито глядя на него.

– Я тебе ничего не должен. Я не должен тебе абсолютно ничего. Почему я обязан тебе рассказывать? Разве ты мне рассказываешь? Хоть что-то? Почему всегда я, всегда я говорю, а ты все время молчишь и ничего, ничего мне не рассказываешь? Что случилось тогда, с твоей матерью? В Сирии? Что тогда произошло? Разве ты рассказывал мне это?

Мехмет зажмурился, отступая от него на шаг, и споткнулся, садясь в кресло. Он поднял голову и наткнулся на упрямый взгляд Синана, и с усилием сглотнул, прикусывая щеку, сжал кулаки.

– Хочешь знать, что было в Сирии? – Хрипло спросил он после долгого молчания. – Хорошо. Я расскажу. Если ты так хочешь знать. Хорошо. Мы попали в засаду. Машину, которая ехала перед нами, подорвали. Мы вступили в перестрелку, но мы были окружены. Кто-то нас сдал, – Мехмет много раз пересказывал эту историю, в госпитале, на допросах у военной полиции, на расследовании комиссии. Иногда ему даже казалось, что ему удается абстрагироваться от этой истории. Как будто он говорит не про себя. – Я ударился головой обо что-то. Не знаю. Но меня захватили. И я не успел ни уйти, ни застрелиться. Нам говорили, что может быть лучше застрелиться, чем попасть в плен. Одного из наших однажды сожгли заживо, знаешь? Но я ударился головой и потерял сознание. А когда я очнулся, все мои парни уже были мертвы. Мне может быть повезло, я попал не к полным психам, это был Азраил, он просто бандит. Садист, но бандит, ему были важны деньги, а не безумие. Он спросил, сколько я стою. Какой выкуп за меня согласятся отдать родители. Я… Я нарушил приказ. У меня был при себе номер телефона мамы. Я помнил его наизусть, я не должен был держать при себе личных вещей, но… Это была записка от мамы, и я таскал ее в кармане, как дурак. Он позвонил ей. Потребовал за меня выкуп. Пугал ее. Рассказывал, как медленно убьет меня, если не получит денег, – Мехмет прикрыл глаза, задыхаясь. Мама, это он был виноват, он, что бы она не сделала, она была его мамой, и он подставил ее под удар. – Я сказал ему, что у нас нет таких денег. У нас нет никаких денег, что армейская зарплата – это все, что у меня есть. И тогда он решил, что убьет меня ради спортивного интереса. Посмотрит, сколько я протяну. Они били меня. Морили голодом. Прижигали огнем. Веселились, как могли. Вели на расстрел, ставили на колени, читали надо мной молитву, потом взводили курок и… Стреляли прямо возле моего уха. Я дергался, думал, что все, на этот раз это правда, а они смеялись. Один раз они заставили меня вырыть для себя могилу. У меня была сломана рука, я еле стоял, еле ходил, но они все равно заставили, чтобы я рыл просто одной рукой, падал, поднимался и рыл снова, пока им не надоело. Тогда они дорыли ее сами, очень быстро, просто за считаные минуты… Опять молились надо мной, по всем правилам прочитали джаназу, проклятые святотатцы, связали по рукам и ногам и сбросили внутрь, начали засыпать меня землей. И тоже смеялись. Им было очень смешно.

Мехмет поднял голову, глядя на Синана. Тот смотрел на него, не отрываясь. Мехмет сжал челюсти. Он не мог рассказывать дальше. Просто физически не мог. Он закрывал глаза и казалось чувствовал, как комья земли падают ему на лицо, на покрытую ожогами грудь, как он пытается дернуться, и острой болью отзывается сломанная рука. Как они со смехом откапывали его, а потом закапывали снова. Как его бросали в темноту, когда уставали, и он читал наизусть стихи Орхана Вели, чтобы не сойти с ума от страха, из книги, которую ему подарил его учитель, когда он выиграл литературный конкурс в пятом классе. Вспоминал дом, школу, соседей, мамину еду, вспоминал ярко, словно наяву, вспоминал о прошлом, чтобы не думать о том, что будет.

Книги, которая сгорела в пожаре, который устроил он. Когда сжег дом своей матери. Вместе со всем, что осталось от его детства. Вместе со всеми воспоминаниями, которые помогли ему не сойти с ума от страха за себя. Пока мама сходила с ума от страха за него. По его вине.

– Прости, – только и сказал Синан, когда понял, что Мехмет больше ничего не скажет, и Мехмет просто кивнул, глядя перед собой. – Я не скажу тебе, что случилось тогда, Мехмет. Прости. Я не расскажу тебе. Я знаю, ты хочешь помочь, но ты ничем помочь не сможешь. Это невозможно, Мехмет. Ни один человек на свете не сможет мне помочь. Даже ты. – Мехмет тяжело посмотрел на него, и Синан вздохнул. – Прости. Я правда не вижу смысла тебя этим грузить.

– Ты ничем меня не грузишь…

– Перестань, – Синан фыркнул. – Мы только и делаем, что грузим тебя. Я, Хазан, Гекхан, даже Джемиле, и та пытается сесть тебе на шею. Просто… Ты – это ты. Тебе легко доверять, ты умеешь помогать, понимаешь? Просто становится легче идти, зная, что ты идешь рядом, подхватишь, не дашь упасть, поможешь подняться. Так было со мной, с моей семьей, даже в компании. Я уверен, ни у кого другого так не вышло бы. Эрдал, он хороший парень, но если бы в тот день отец выбрал его, а не тебя в мои няньки, я не думаю, что с ним было бы также. А ты… Ты мой друг, Мехмет Йылдыз. Мой лучший друг.

Мехмет дернул головой и кивнул, кулаком оттирая набежавшие слезы.

– Не запирай меня завтра, пожалуйста, – услышал он. – Обещаю, я не пойду пить. Хочу съездить на кладбище к маме. Хочешь, поехали со мной.

Мехмет покачал головой, криво улыбаясь.

– Нет, поезжай сам. Я верю тебе.

Он поднялся на ноги, пытаясь вспомнить, куда поставил пепельницу, и пошел на балкон.

Ты ему не брат, мальчишка.Мерзкий голос орал это в его голове.

Не брат.

Друг.

Это мое место.

========== Часть 22 ==========

Хазым тяжело дышал, потирая лицо, с тоской глядя перед собой. Когда, когда его жизнь превратилась в кошмар? За какой из грехов молодости он расплачивается?

Да, Хазым знал, что не был безгрешен. В основе каждого огромного богатства лежит огромное преступление, и им с Эмином пришлось замарать руки, чтобы зубами вырвать у судьбы то, чем обладали теперь, пройдя по телам тех, кто мешал им, но это было… Давно. Хазым отмолил свои грехи, и сполна за них расплатился. Ведь сколько жизней они с Эмином не пустили под откос, одно было точно – на их руках не было крови. Почти не было. И даже так, это была случайность, и тот человек был мерзавцем…

Кто из его врагов похитил его сына, пустив их с Севинч жизни под откос? Потеря сына подкосила Севинч, а для Хазыма не было никого дороже нее. Он бы с радостью обменял самого Ягыза за спокойствие Севинч, но Севичн была безутешна, и с ней был безутешен Хазым.