– Прости меня, дорогая, – прошептал он, прикасаясь к могильной плите. – Я так и не нашел его, но клянусь, я найду его, найду, узнаю, моя душа его узнает.

Севинч говорила это, что она узнает своего сына, когда увидит, что ее душа узнает его, и Хазым хотел ей верить, и иногда верил сам, что узнает его, когда увидит, потому что… Благодаря тем письмам, он ведь знал его, знал своего сына.

– Я никогда не рассказывал тебе о них, дорогая. Тебе было бы больнее, я знаю. У меня сердце разрывалось от сознания, что он где-то рядом, как бы ты это перенесла? Он рассказывал, этот мерзавец, рассказывал про нашего мальчика… Он любит Орхана Вели, как мы с тобой, представляешь? Знает наизусть все стихи из книги, которую хранит, подарок от его учителя. Он очень умный, он побеждал в разных конкурсах, и еще он сильный. Занимался спортом. Участвовал в спортивных соревнованиях и тоже побеждал. Он был бы нашей гордостью, если бы остался с нами, Севинч. Был бы совершенно идеальным, лучшим абсолютно во всем, никогда не допускал бы ошибок, ты же знаешь, да? Он очень хорошо учился, лучший ученик школы, Севинч. Наверное, он уже закончил университет, может быть наш с тобой университет… Этот мерзавец писал, что он хотел заниматься юриспруденцией, наверное он уже адвокат, а может быть и прокурор, кто знает… Образованный и успешный, умный и порядочный, уверенный и сильный. Я узнаю его, когда увижу, я точно это знаю, Севинч. Я почти могу представить себе его, когда закрываю глаза, какая у него будет осанка, голос, жесты… Только лица пока не могу себе представить. Но рано или поздно я его найду, сынок. Один человек сказал мне недавно, что тайны невозможно хранить вечно… И эта тайна не будет вечной, Севинч. Она раскроется однажды, и… О Аллах, ведь это правда, чем дольше прячется тайна, тем тяжелее ее последствия. Нужно просто рассказать правду. Пусть этот человек наконец расскажет правду. Пусть он расскажет ее сам, прежде чем я сам до нее доберусь, и тогда я клянусь, он ответит мне за это. И все, кто знали, и все, кто покрывали, они тоже ответят за все, что совершили. А пока же… Мне нужно решить кое-что другое. Севинч, дорогая… Мне предстоит принять тяжелое решение… Но я не могу себе позволить рисковать. Я не могу оставить компанию этим безумцам, нашим сыновьям. Нам предстоит кое-что предпринять.

Его компания. Его единственный настоящий идеальный успешный ребенок. Он не мог позволить, чтобы его безалаберные сыновья разрушили ее, при поддержке этой глупой Хазан и этого дуболобового сержанта, которого он ввел в их жизнь, на их общую беду.

***

Синан не боялся. Если бы отец решил вдруг обойти могилу и увидел бы, что Синан сидит на земле за могильным камнем, ему было бы плевать на реакцию отца. Ему уже давно было плевать, тупо подумал он. Он даже не испытал боли от понимания, что у него нет ни единого шанса достучаться до отца. Что тот так и будет продолжать бесплодные поиски своего идеального сына, который, оказывается, все-таки где-то существует, и, наверное, однажды найдется. Идеальный, правильный, лучший ученик, спортсмен и победитель конкурсов, такой, какими они с Гекханом никогда не были. Может быть, подумал Синан, он уже видел однажды Ягыза, может быть в том же университете, может быть где-нибудь на благотворительном приеме, среди всяких образованных, успешных адвокатов. Где-то там, ждет удобного момента, чтобы войти в жизнь Эгеменов и отнять у них последнее, что у них есть. Последние иллюзии, что у них была любовь их отца.

– Спасибо, мама, – прошептал он. – Спасибо, родная. Я получил ответ, который искал. Спасибо тебе, что выслушала меня. Спасибо, что помогла.

Он думал, что просто расскажет матери все, что случилось в ту ночь. И может быть постарается снова все забыть. Он ведь уже один раз убедил себя, что так будет лучше. Что уже ничего не исправить, и тайна никому не навредит.

Верил, что Ниль была слишком пьяна, чтобы понять, что она видела, слишком пьяна, чтобы понять, что случилось, да и кроме того, она же сумасшедшая, мало ли что она могла напридумывать, да? Разве исправить то, что уже сделано, кому от этого будет легче, если он расскажет, что на самом деле случилось? Ни пользы, ни вреда от этого не будет, только его воспоминания, и его вина, и больше ничего, и никто больше не пострадает.

Но это оказалось не так, и теперь эта тайна стала опасной. Она превратилась в оружие, и один Аллах ведает, против кого поднимет это оружие. Гекхан, Хазан, Мехмет… На что они пойдут, чтобы защитить его, чем пожертвуют?

Стоит ли это того?

Нужно просто рассказать правду, и пострадать самому, и не дать навредить другим.

– Я все расскажу, и будь что будет, мама. Я должен был сделать это еще тогда. Три года назад. Еще тогда надо было это сделать.

Он медленно пошел к воротам кладбища, и идти становилось все тяжелее, казалось, будто он идет не по аккуратной чистой дорожке, вымощенной камнем.

Он шел по дороге среди мертвецов, и на секунду ему показалось, что он и сам уже почти мертв.

Он остановился, прикрывая глаза, приобнимая себя. Ему вдруг стало очень страшно, и на секунду он подумал о том, чтобы позвать на помощь, чтобы кто-то стоял рядом, чтобы кто-нибудь держал за руку, когда он наконец признается, но так было нельзя.

Он был один, когда сделал это, был один, когда промолчал, и он будет один, когда во всем признается.

Понесет ответственность сам. «Ты всегда говорил, что я безответственный, отец, – подумал он. – Вот я и исправляюсь». Синан едва не рассмеялся, подумав об этом. Вот уж такой ответственности отец точно бы не одобрил, правда?

Он вышел за ворота и огляделся по сторонам. Что дальше? Вернуться в квартиру Джемиле? Поехать к Гекхану? В особняк?

Синан еще раз потер лицо и растрепал рукой волосы, усмехаясь себе. Ответственность, так ответственность, подумал он. Следовало помочь Фарах с Эгемен Косметикс. Пока у него есть такая возможность, подумал он, взмахом руки подзывая такси.

– Эрдал, – сказал он в трубку, когда ворота кладбища пропали из вида. – Мне нужно найти родственников одного человека, сможешь? Спасибо тебе. Ее звали Чилек Байрактар. Она умерла три года назад. Сможешь?

***

Дверь открыл сам Гекхан, и Хазан обняла его, прижимая к себе.

– Спасибо, что приехала, – тихо сказал Гекхан, отрываясь от нее, и Хазан еще раз отметила, каким перепуганным он был. – Я… Я должен ехать в участок, к ней, но… Джемиле попросила меня не оставлять Омрюм, а Селин… Селин в отъезде… О Аллах! – Гекхан схватился за голову. – О Аллах, я не понимаю, что происходит, Хазан.

За спиной Гекхана стояла Омрюм, серьезно глядя на нее, и Хазан обошла Гекхана, приседая перед молчаливой девочкой и расцеловывая ее в обе щеки.

– Здравствуй, моя сладкая кузина.

– Здравствуй, сестра Хазан, – тихо сказала малышка, настороженно глядя через ее плечо. Хазан обернулась и поджала губы, увидев, как Гекхан закрыл ладонями лицо, оперевшись спиной о стену, казалось, что он сейчас упадет.

– Сладкая моя, – ласково сказала Хазан, – пойди пока в свою комнату, хорошо? Приготовь карандаши и фломастеры, я приду и мы с тобой порисуем, хорошо?

– Мы с мамой хотели сходить в парк…

Хазан было больно смотреть на ее разочарованное личико.

– Прости, родная, сегодня не получится. Пойди пока в свою комнату, хорошо? Мне надо поговорить с папой Гекханом. Ну давай же, милая, – Хазан поцеловала малышку в лобик и встала, глядя ей вслед, пока Омрюм поднималась по ступенькам. Она подошла к Гекхану, коснувшись его плеча. – Идем, – шепнула она, разворачивая его и кладя ладонь ему на спину. – Тебе надо выпить чаю.

– Я уже отправил адвоката, – тихо сказал Гекхан, глядя на стол перед собой, – он говорит, дело запутанное, но достаточно серьезное…

– В чем ее обвиняют, Гекхан?

Хазан до сих пор не могла в это поверить. Джемиле арестована. Джемиле арестована! Хазан потерла виски, представляя, что начнется, когда разнесется слух, что арестована невеста Гекхана Эгемена, и на секунду она порадовалась, что Гекхан не принимает активного участия в управлении холдингом, поэтому их имиджа это коснется только отчасти – но тут же пожалела о своей мысли. О чем она думает, черт побери, когда Гекхан в таком состоянии?