Мехмет никогда не просил о встрече через ассистентку. Он проходил прямо к ней в кабинет.

С самого утра. Первым делом, он зашел бы к ней в кабинет, с самого утра, а не дожидался бы, чтобы о нем сообщили. Дерин наверняка считала все это странным, и наверняка что-нибудь заподозрила.

Сплетни дяди Кудрета, уф. Насколько понимала Хазан, в офисе дядя такого не произносил, это она выяснила через Фарах. Во всяком случае пока этим он травил только мысли мамочки, но – один неверный шаг, и все в офисе и правда заговорят о Мехмете и Хазан, и один Аллах ведает, к каким выводам могут прийти.

«К чистому человеку грязь не пристает», так кто-то сказал однажды, но это ведь не правда. На чистом человеке единственное пятнышко заметнее, чем на вся грязь на одном нечистом.

– Скажи ему, что для него я свободна в любое время, – сухо сказала она Дерин. – Как обычно.

Дерин кивнула, выходя из кабинета, и Хазан судорожно выдохнула, сжимая кулаки.

Она пока не понимала, чего она хотела больше всего. Все эти недели, что его не было, она работала, как проклятая, чтобы ночью повалиться в постель и уснуть, но сон не приходил, и закрывая глаза, она видела перед собой обрывки той ночи: его голос, рваное дыхание, руки, волосы, затуманившийся взгляд – и пересыхало в горле, и поджималось все внутри, и тело наполнялось жаром, и Хазан сводила челюсти от ярости, раздражения и желания повторить эту ночь еще раз.

А также от злости на него, на себя, на всю эту ситуацию.

Когда раздался стук в дверь, Хазан с трудом удержалась от желания схватить со стола пресс-папье и приготовиться запустить его ему в голову, как только войдет, но вместо этого она коротко вдохнула-выдохнула, с деловитым видом начиная щелкать мышью.

– Войдите.

Это и правда оказался Мехмет, Хазан не повернулась в его сторону, но почувствовала, как он вошел, всем телом, и прикусила щеку изнутри, чтобы не перехватило дыхание.

– Здравствуй, Хазан.

Хазан прикрыла глаза, выдыхая через нос, и повернулась к нему, и в первую секунду его вид словно ударил ее – она успела позабыть, каким ярким он может быть вживую, а не в памяти.

Он изменился, подумала она, мягкую модную прическу сменила короткая, почти солдатская стрижка, исчезла небрежная щетина, он опять, как в первые дни их знакомства, как в ту ночь в отеле, в день рождения Селин, был тщательно выбрит, и Хазан чуть вздрогнула, увидев это – с тем образом исчезла легкое мальчишество в его образе, перед ней стоял усталый, печальный и взрослый мужчина, и сердце Хазан екнуло на секунду, екнуло, но тут же она скрепила его.

Хазан развернулась к нему на кресле и медленно, громко захлопала в ладоши.

Мехмет поморщился.

– О-о-о, господин Мехмет! Добро пожаловать! Никак закончился твой тур по стране? Все осмотрел на нашей родине? Может теперь заграницу поедешь? Послать тебя за границу?

Мехмет тяжело вздохнул, на секунду поднимая глаза к потолку, и Хазан с трудом удержалась от желания все-таки запустить ему в голову пресс-папье.

– Хазан.

– А что же мы так неофициально встречи назначаем – через Дерин. Послал бы мне приглашение по электронной почте…

– Я прошу прощения, Хазан.

Хазан почувствовала, как вся энергия одним махом покинула ее, из нее словно выпустили воздух, как из сдувшегося воздушного шарика, и осталось только чувство усталости, ее постоянный в последнее время спутник.

– За что? – Тихо спросила она. – За что ты просишь прощения?

– Я…

– Говори. Я хочу услышать, за что именно ты просишь прощения.

Он присел в кресло перед ней, опустив глаза, и Хазан рассматривала его, обратив внимание на то, что на запястье у него не было часов. Его старые сломанные часы лежали у нее дома, в выдвижном ящичке прикроватной тумбочки, и иногда, иногда, когда у нее появлялось желание выпить на ночь бокал вина, она доставала их и смотрела на них, это были простые старые часы на износившемся браслете, которые он почему-то сорвал с себя в ту ночь и швырнул в стену, и она не понимала, почему, почему он сделал это, почему сжег свой дом, почему пошел за ней…

– За то, что сделал той ночью.

Твою мать. Она так и знала. Хазан прикусила губу, одновременно желая ударить его, заорать и разреветься.

– Я не должен был так поступать в ту ночь. Не должен был пользоваться твоим состоянием. Это было аморально с моей стороны.

– Что? – У Хазан пересохло в горле, и она попыталась сглотнуть. Он молчал, глядя в пол, и Хазан захотелось подойти к нему и встряхнуть. – Каким моим состоянием?

– Ты… Ты была очень расстроена. Я помню, я же видел, ты была напугана, расстроена, и ты пыталась мне помочь, а я… Я повел себя как животное. Я понимаю, если ты никогда меня за это не простишь. Я не должен был подступать к тебе с такими намерениями…

– Что?

Это было все, что крутилось у нее в голове, все, что было у нее на языке. Что?

– Я поступил отвратительно, склонив тебя к близости, и…

– Что?

Хазан не верила своим ушам.

– Что ты несешь? – И Хазан добавила непечатное слово, и Мехмет ошеломленно поднял голову, не ожидав услышать от нее такое, и Хазан едва не потонула в его огромных глазах, но сейчас было не до этого. Хазан во все глаза смотрела на него, приоткрыв рот, не веря, что она только что услышала, и он вдруг покраснел, отводя взгляд и прикусывая губу. – Мехмет, ты… Что ты несешь?

– Я говорю…

– Я слышала, я уже слышала, я просто поверить в это не могу. Ты серьезно сейчас? Скажи мне, ты вот сейчас серьезно? – Она встала из-за стола и обошла вокруг, подходя к его креслу, и он будто попытался отодвинуться от нее, пусть даже все так же сидя в кресле. – Мать твою, ты серьезно? Ты? Ты склонил меня к близости? Мехмет, милый, у тебя вроде бы была суперпамять, нет? Ты вроде бы должен был помнить все до последней мелочи, разве нет?

– Я помню, – тихо ответил он, сжимая кулаки. – Я помню абсолютно все, – сказал он дрогнувшим голосом, и Хазан чертовски захотелось обхватить его лицо руками и заставить его посмотреть себе в глаза, но она удержалась, пока, если он продолжит…

– Тогда ты должен бы помнить, – резко сказала она, – что это я поцеловала тебя. Я повела тебя в спальню. Я тебя домогалась, придурок, так что не стоит оскорблять меня всей этой чепухой про животное и расстроенных жертв…

– Хазан…

– Я была напугана и расстроена. Твою мать. Я знаю, что ты пытаешься сделать, Мехмет. Я поняла, что это. Это твое раненое мужское эго. Что это я проявила инициативу.

– Что? – Теперь он наконец поднял голову, глядя прямо на нее, ошеломленно расширив глаза.

– Так и есть ведь, да? Ты пытаешься выдавить это из своей головы и расписываешь себе какую-то сказку, где ты весь из себя альфа-самец, склонил к близости, мать твою, «склонил к близости», откуда ты вообще взял такое выражение? Склонил к близости меня! Меня он склонил к близости, – Хазан повернулась к воображаемой публике, широким жестом указывая на Мехмета, продолжавшего обескураженно моргать, глядя на нее. – Полюбуйтесь на этого мачо, склоняет к близости нежелающих этого женщин. Дон-мать его-Жуан.

– Хазан…

– Ты за это просишь прощения, да? За то, что я тебя соблазнила, да? Тебе это не дает покоя, так? Ты поэтому уехал, бросил все, твоя мужская гордость не могла перенести, что мне пришлось делать за тебя всю работу, да? Даже раздевать тебя, и то пришлось мне!

Мехмет прикрыл лицо рукой, мучительно краснея, и Хазан прикусила губу, обеспокоенно глядя на дверь. Она будто бы не кричала, но говорила довольно громко, и если кто-нибудь стоит прямо под дверью, подслушивая.

– А теперь ты приехал, наконец, – продолжила она чуть тише, – и заявляешься ко мне со сказочкой, как ты «склонил меня к близости», черт побери, я вовек эту фразу не забуду. И… И что я должна была сделать? Поверить, что так все и было? Это же, мать твою, типичный газлайтинг, ты мне мозги пытаешься запудрить, да? Чтобы я поверила в то, чего не было? Что это не я потащила тебя в спальню, да?