– Если бы у дяди Хазыма не было контрольного пакета, мы бы могли блокировать эти сделки…

– Напомни мне расклад, – серьезно сказала Фарах, – тем более, что там что-то изменилось, так?

– У нас с Эдже двадцать процентов, по десять у каждой, это доля отца. Пока ей не исполнится двадцать один или она не выйдет замуж, всем распоряжаюсь я. Завещание папы. – Хазан поморщилась. – Если честно, отвратительное условие, не думала, что папа был таким сексистом, привязать владение акциями к браку, брр. По завещанию, пока мне не исполнился двадцать один год, всем распоряжался дядя Хазым, а теперь я. Тридцать процентов у дяди Хазыма. У Синана и Гекхана по десять. Десять процентов у Селин, но у нее то же условие, получит их, если выйдет замуж или в двадцать один. Ну и дальше, то самое…

– Ягыз Эгемен, – Фарах фыркнула. – Как получилось, что пресса до сих пор этого не знает? Представляешь, какой это произвело бы фурор? Двадцать процентов холдинга Эгеменов принадлежат мертвецу.

– Технически, он не мертвец. Эгемены никогда не подавали заявления о признании его умершим. По документам он жив. Да и по тому, что говорил дядя, есть вероятность, что он жив.

– А что он говорил? – Фарах приподняла брови, и Хазан выругалась про себя – проговорилась, какая же дура!

– Скажем так, у дяди Хазыма есть вещественное доказательство, что как минимум двадцать лет назад Ягыз Эгемен был жив.

Фарах удивленно расширила глаза, и Хазан так и видела, как забегали шестеренки у нее в голове.

– Насколько вещественное?

– ДНК-вещественное.

Фарах присвистнула.

– Это серьезно. Это очень серьезно. Ты права, хорошо, что пресса не пронюхала, а то холдинг уже осаждали бы сотни Ягызов Эгеменов.

Хазан фыркнула.

– Как будто это возможно, Фарах. Достаточно будет анализа, чтобы отправить их всех к черту. Хотя… А может он придет? Может надо дать объявление, и он придет? Какие еще есть варианты? Не можем же мы взять кровь у всех мужчин Турции в возрасте от двадцати пяти до тридцати пяти. Как еще мы можем его найти?

Фарах внимательно посмотрела на нее.

– А зачем нам его искать?

Хазан удивленно наморщила лоб.

– Что ты имеешь в виду?

– Нужно ли нам его искать? Мы не знаем, что это за человек. Допустим, вы заберете эти акции из рук господина Хазыма и передадим этому незнакомцу. Будет ли от этого польза? Мы ведь не знаем, кто он. Может быть, он преступник. Вдруг он негодяй. Вдруг он глуп или легковерен? Он может продать акции, кому угодно. Хоть тому же Кудрету Чамкырану. Или встанет на сторону Хазыма Эгемена. Какая польза будет от того, что он найдется?

Хазан покачала головой. Второй человек говорил ей, что Ягыза Эгемена не следует искать. И иногда она думала, что дети дяди Хазыма будут с ними согласны.

– Да, я все понимаю, просто, это ведь его собственность, ведь так? По закону?

– По закону его давно следовало объявить умершим, на это есть все основания. Поставить могильный камень и ходить к нему плакать, а не тридцать лет болтаться в лимбе. Черт возьми, может быть и у этого парня жизнь была бы проще, если бы родители не посылали в космос негативную энергию? Может они дергались, и его дергали одновременно, понимаешь?

Хазан фыркнула, открывая ноутбук и показывая, что разговор закончен.

– Да, да, давай отправим в космос энергию, которая выбросит моего дядю в Лондон, это будет полезнее, – она улыбнулась смеху выходящей из кабинета Фарах, но улыбка замерла на ее губах, когда она увидела верхнее письмо в корпоративной почте. Отчет о переговорах с поставщиками из Кайсери от Мехмета Йылдыза. Его забег по Турции продолжался.

Хазан опять вспомнила то, что говорил, как оказалось уже давно, дядя.

Что Мехмет получил свою должность через ее постель. Если так подумал он, человек, который знал ее с детства, то подумают и другие. То есть, не только она воспользовалась им в его ранимом состоянии, она может разрушить его репутацию.

И свою репутацию тоже, конечно же.

О Аллах, о чем она только думала? Хазан прикрыла глаза, вспоминая… Хриплый шепот у ее уха, прикосновение перебинтованных рук, прикосновение горячей кожи, губы на ее шее…

Хазан кашлянула, быстро выпрямляясь и распахивая глаза.

Это не могло так больше продолжаться.

Это надо было решать.

========== Часть 19 ==========

Последние недели Синан часто проводил время в холдинге. И не сказать, чтобы ему это очень не нравилось. Он не был трудоголиком, вроде Хазан или Мехмета, наоборот, он был отпетым лодырем, и ни капли этого не стеснялся, но ему нравилось чувствовать себя нужным, и сейчас он чувствовал себя нужным, особенно учитывая, что этот мудак Мехмет решил объездить всю Турцию вдоль и поперек, а потом по периметру, по делам фирмы, как бы, названивал его дорогому папаше и спрашивал, куда можно съездить на этот раз, а тот был только рад стараться, слал его на все четыре стороны.

Синан был твердо намерен пересчитать ему все ребра, когда приедет, и вопреки опасениям Хазан даже не забросил тренировки, а нанял нового тренера, поставить ему наконец удар левой, чтобы Мехмета приятно удивить. По челюсти.

Но пока его не было, Синан послушно трудился в холдинге, вставал рано и честно отрабатывал восьмичасовой рабочий день.

Синан шел по коридору, насвистывая, когда из-за угла вывернула фигурка, которую он совсем не ожидал встретить в холдинге. Синан внутренне застонал, но как обычно нацепил радостную улыбку, насмешливо разглядывая свою бывшую. Она была как всегда красива, красива хрупкой, всегда готовой разбиться красотой, но его почему-то не трогала эта ее красота, эта ее хрупкость, она вызывала раздражение, желание чем-то в нее швырнуть, разбить.

– Драгоценная Ниль, жизнь моя! – Он сказал это со всем возможным сарказмом.

Ниль улыбнулась ему не менее сладко, сладким ядом поливая свои слова.

– Синан, дорогой мой друг!

Синан сжал челюсти. Он не был ей другом, она не была его жизнью. Когда-то он считал ее своим лучшим другом, а она когда-то говорила, что вся ее жизнь крутится только вокруг него.

Хазан была права, им не надо было заводить отношения. Они были лучшими друзьями, а теперь были худшими врагами, врагами навсегда.

Им правда не стоило заводить отношения. Синан дернул щекой, отгоняя мысли об этом, глядя только на нее, и чувствуя, как волна гнева охватывает его, вызывая воспоминания об их прошлом, о прошлом, которое не должно было быть.

– Что ты делаешь в холдинге, сладкая моя?

– Разве я не имею права приходить в этот холдинг?

– Ты имеешь право шастать, где угодно, лучше всего в ад и обратно. Но что ты делаешь здесь?

Улыбка Ниль стала еще шире, когда она быстро взглянула ему за спину, начиная по-настоящему изнутри сиять, словно проглотила с десяток солнц, и Синан с отвращением поморщился, понимая, что, мать вашу, происходит.

– Я пришла навестить моего любимого.

Синан заскрипел зубами, когда Ниль мотыльком пропорхнула мимо него и впилась поцелуем в рот Кудрета Чамкырана, ответившего с неменьшим энтузиазмом, прижимая ее к себе всем телом, не обращая внимания на пробегавших мимо сотрудников холдинга, делавших вид, что не видят, как их коммерческий директор чуть ли не засосать пытается девчонку намного моложе его.

Оторвавшись от губ девочки, почти годившейся ему в дочери, Кудрет обернулся к Синану и привычно ощерился в своей обычной акульей улыбке. Синан иногда поражался тому, как часто улыбается этот человек, и как часто это значит плохие новости для всех вокруг него.

– Ты что-то хотел, сынок?

– Да что-то вдруг подташнивать начало, жду, пока желудок успокоится, – ответил Синан, издевательски улыбаясь ему в ответ, но вперед выступила Ниль.

– Не сомневаюсь, тебе всегда тошно было видеть чужое счастье.

– Счастье я рад видеть всегда, а вот твою маниакальную фазу – не очень.

Синан тут же пожалел о своих словах, тут же осознал, что перегнул палку, что это было лишнее, что не стоило упоминать о ее диагнозе… Но Ниль… Так всегда было у них с Ниль, она всегда будила в нем худшее, и он будил в ней худшее.