Хазан непонимающе смотрела на него. В этом ли было дело? Он сжег свой дом, потому что понял, что мать не вернется?

– Поехали, – наконец сказала она, собираясь завести машину, решив не задавать больше вопросов. – Мне отвезти тебя к Гекхану? – Тихо спросила она. – Синан сейчас у него, и…

Резкий выдох прервал ее, и она быстро оглянулась, увидев, как он поднял руки и попытался закрыть ими лицо, но тут же опустил их, просто запрокидывая голову и судорожно вздыхая.

– Хазан, – хрипло сказал он. – Нет, пожалуйста. Только не к Эгеменам. Только не сейчас…

Хазан нахмурилась, прикусывая губу.

– Что случилось, Мехмет? – Еще раз тихо спросила она, и он покачал головой, отказываясь отвечать. – Хорошо, – сказала она. – Хорошо. Мы едем ко мне.

Он закрыл глаза, не отвечая ничего, и Хазан повернула ключ зажигания, отправляясь в путь.

Они ехали в молчании, и Хазан время от времени посматривала на него. Мехмет сидел так тихо, что пару раз ей казалось, что он уснул, но потом он вдруг пытался снова сжимать свои руки, и вздрагивал от боли, и когда это случилось еще раз, на светофоре она протянула руку и взяла его за запястье.

– Мехмет, – тихо сказала она, – просто скажи мне, когда будет нужно, и я сожму тебе руку, хорошо?

Он повернулся к ней, глядя ей в глаза, и ей самой захотелось ущипнуть себя, столько страдания было на его лице.

Он не заслуживал такой боли. Он был одним из лучших людей, что она встречала, он не заслуживал всего того, что с ним происходило, что бы это не было.

Хазан еще раз сжала его запястье, когда он не ответил, и продолжила путь.

В Плазе их встретили удивленными взглядами – они и правда выглядели престранно, особенно учитывая, что на лице Мехмета все еще была сажа. Они молча поднялись на лифте, и Мехмет послушно прошел за ней, она вела его за локоть, потому что казалось, что если она отпустит его, он просто будет стоять, ничего не делая.

Внутри она сразу провела его в ванную, и он снова безропотно повиновался ей, словно оживший манекен, словно зомби, и ей жутко не нравилось все происходящее. Хазан включила воду и опустила руку под кран, смачивая ее, и провела по его лицу, смывая сажу. Мехмет словно ожил, посмотрев ей в лицо, когда она коснулась его холодной ладонью, и когда она второй раз прикоснулась к нему, прикрыл глаза, потираясь щекой о ее ладонь, и Хазан замерла, ей показалось, что она обожглась. Она резко отдернула руку, и он распахнул глаза, по его лицу пробежало что-то вроде стыда, и Хазан коротко выдохнула, подходя к нему ближе, почти вплотную, снова набирая воду и протирая ему лицо. На этот раз он не пошевелился, стоял замерев, глядя на нее, не отрывая от нее взгляда, и она снова и снова протирала ему лицо, и ей казалось, что воздух сгущается вокруг них, и наконец она не смогла больше это выносить – не могла и не должна была.

Она опустила его руки под кран, разворачивая его к раковине.

– Я принесу аптечку. Стой тут.

Когда она вернулась, он сидел на полу, уткнувшись лицом в колени, и Хазан присела рядом с ним, обнимая его за плечи.

– Что случилось, Мехмет? Пожалуйста, пожалуйста, расскажи мне, что случилось? Ты пугаешь меня, Мехмет. Что случилось, поделись со мной, не закрывайся, пожалуйста?

Он что-то глухо произнес, и она склонилась к нему ближе.

– Что, прости?

– Мама? – Услышала она сдавленное. – Моя мама…

– Она… – Хазан замолчала, пораженная пришедшей ей в голову мыслью. – С ней все в порядке, Мехмет? Она же не… – Ей стало страшно. – Она же не умерла?

Его реакция была странной, пугающей, страшной. Из его горла раздался звук, похожий на стон и рыдание, и он откинул голову назад, несколько раз ударившись затылком о стену, и то ли рассмеялся, то ли разразился рыданием, настолько странным был этот всплеск эмоций от него.

– Да… – Сказал он, полусмеясь, полуплача. – Нет. Я не знаю. Я не знаю, Хазан.

Хазан смотрела на него, не понимая, что происходит, и он опять поднял руки к лицу, и она перехватила их, взяв его за правую руку, она начала обрабатывать ее мазью от ожогов, и он повернулся к ней, просто глядя в ее лицо, и он содрогался от то ли смеха, то ли рыдания, которое пытался подавить.

– Она… – Еле выговорил он, глотая слова. – Она рассказала мне… Моя мать… Моя мать… Мой отец… Мои родители, Хазан… Я…

Хазан остановилась, глядя на него, и он вдруг улыбнулся, качая головой.

– Это неважно.

– Что значит неважно? – Хазан сама вздрогнула от того, как отвратительно визгливо прозвучал ее голос. – Ты в таком состоянии, ты говоришь, что сжег свой дом, что не знаешь, жива ли твоя мать, и ты говоришь, что это неважно? Ты с ума сошел?

И она тут же пожалела о своих словах – это были те самые слова, которые она никогда, никогда, никогда не должна была при нем говорить, но Мехмет только рассмеялся, на этот раз действительно рассмеялся, но горьким, безрадостным смехом.

– Я не сойду с ума, Хазан. – Тихо сказал он, когда она начала накладывать повязку. – Не сойду. Теперь я знаю, что не сойду.

Хазан посмотрела на него, ожидая продолжения, но он замолчал, он сидел, запрокинув голову и глядя на нее, и она вздохнула, заканчивая перевязку, и потянула его левую руку. Она начала снимать с него часы, и Мехмет опустил голову, глядя на них. Хазан замерла, когда он потянулся к ним перевязанной рукой и отдала их ему.

Мехмет прикрыл глаза, попытавшись сжать часы в руке, но повязка не позволила ему, и он раздраженно выдохнул, опять ударяясь головой о стену, и вдруг он размахнулся и швырнул часы в стену напротив него. Хазан была настолько потрясена, что даже не сумела вздрогнуть, только с ужасом уставилась на него, и Мехмет опустил голову, пряча лицо в локте согнутой руки, содрогаясь рваным дыханием, и Хазан отпустила его руку, снова обнимая его.

– Мехмет, – тихо сказала она, прижимая его к себе. – Мехмет, все будет хорошо. Ты со мной, Мехмет, ты слышишь? Ты со мной.

– Я с тобой, – ответил он, не поднимая головы.

Они просидели так, обнявшись, может быть несколько минут, а может почти час, и Хазан гладила его по голове, перебирая волосы, вдыхая его запах – запах гари, пепла, табака и мужского тела. Несколько раз она бессознательно коснулась губами его виска, просто коснулась, не целуя по-настоящему, шепча ему слова утешения, и успокаиваясь, чувствуя, как он расслабляется в ее руках.

Наконец он поднял голову, глядя ей в лицо, и она едва не утонула в его глазах, его красивых бездонных глазах.

– Нужно перевязать твою руку, – прошептала она, и он кивнул, протягивая ей левую руку.

Хазан старалась как можно нежнее наложить на его руку мазь, любуясь его сильной, красивой ладонью, длинными пальцами, грубоватой кожей.

– Завтра нужно будет показаться врачу, – тихо сказала она, и Мехмет кивнул, просто глядя на нее, и Хазан потянулась к бинту, начиная накладывать повязку на левую руку. Когда она закончила, она опять посмотрела ему в лицо, все так же держа его руку в своих руках. – Тебе нужно принять душ, – тихо сказала она, и он опять кивнул, не делая попыток подняться, и она судорожно вздохнула, глядя на его перебинтованные руки, и начала медленно расстегивать на нем рубашку. Мехмет не шевелился, просто продолжая смотреть ей в лицо, и она пуговица за пуговицей открывала его кожу, пристально разглядывая его грудь, шрамы на груди и животе, татуировку на груди, мышцы, перекатывавшиеся под кожей…

Она сама не поняла, как это случилось, но она вдруг подняла голову, держась за планки его рубашки, и потянулась к нему, прижимаясь губами к его губам, целуя его, требовательно, страстно, сильно, словно стараясь выдавить из него боль, которая перемалывала его, но он не ответил.

Он не ответил, и Хазан отстранилась, ошарашенно глядя на него, тяжело дыша, глядя в его глаза, глаза, в которых можно было утонуть…

И которые изумленно смотрели на нее, словно она совершила что-то совершенно невероятное, потому что она и правда совершила нечто невероятное.

И Хазан вскочила на ноги, ощутив непонятную панику, и бросилась прочь из комнаты.