– Мне не помогает, Синан. Эмраху не помогает. Назлы не помогает. Он только тебе и Хазан помогает, понимаешь? И тебе он помогает, потому что должен, а ей почему?

– Ну, он же еще помогает Гекхану и моему отцу…

– Аллах, терпения мне, как можно быть таким тупым! – раздался вопль из гостиной. – Пассивный залог, я же говорю тебе, это пассивный залог, что тут непонятного?

– Потому что объяснять надо нормально, а не раз-два-приехали! Куда ты вообще торопишься, что ты вечно несешься, будто и правда меня за две недели обучить хотела!

– Видишь? – Ткнул пальцем в их направлении Синан. – Это, по-твоему, романтика? Да они же глотку друг другу перегрызть готовы. Эй, что вы там опять не поделили?

– Мозги! – Громко ответила Хазан. – Мозги мы не поделили, все мне достались! Уйдите, уйдите с глаз моих долой, уведи его курить, я его придушу!

– Ты меня придушишь, что ли? Девочка, ты же даже не допрыгнешь!

– Давайте, еще и подеритесь теперь, – протянул Синан, выходя из кухни. – Мало мне было этого, теперь еще и подеритесь, драк мне только и не хватало.

Судя по звукам, он и правда схватил Мехмета за руку и потащил.

– О да, они уж подерутся, – пробормотала под нос Фарах, включая кофеварку. В кухню влетела всклокоченная Хазан, с порога обрушивая на подругу свое возмущение.

– Я вообще делаю ему одолжение, – начала она, но Фарах только серьезно посмотрела на нее, останавливая ее, подняв руку.

– Переспи с ним, – сказала она, вмиг затыкая раздраженную подругу.

– Прошу прощения? – Потрясенно сказала Хазан, уставившись на нее.

– Я разрешаю, – ответила Фарах, признавая поражение. – «Чур мое» снимается. Переспи уже с ним наконец, принеси покой в мир бедного Синана. Он уже не знает, как с вами управляться.

Фарах не часто видела вживую, как отвисает челюсть, и уж тем более, она не часто видела такое у Хазан, хотя, за сегодняшний день это было уже второй раз.

– Фарах, – вкрадчиво сказала подруга. – У тебя уже от воздержания, – она покрутила пальцем у виска, – крыша поехала. Что ты несешь, девочка?

– То, что воздержание мое придется, по-видимому, продлить, – решила Фарах. – Возвращаю тебе твой совет, подруга. Облей его кофе, – она показала большим пальцем на кофеварку. – Затащи его в ванную и там проделай с ним свои грязные делишки. Я обещаю отвлечь Синана.

Хазан прижала одну руку к груди, второй схватившись за голову, потрясенно глядя на подругу.

– Ты спятила, – решила она. – Ты вконец окончательно спятила! Я и… Этот?! Ты что, вообще того? Никогда! Как тебе вообще такое в голову пришло, я, я не понимаю! Это же бред полнейший, Фарах, ты вообще сдурела, ненормальная!

– Хазан, – устало сказала Фарах, успокоительно помахав рукой. – Включи голову, наконец. Просто включи холодную голову, рассуди сама, что ты творишь, говоришь и делаешь, и сообрази наконец. Просто пошевели мозгами. Как ты ведешь себя с ним, и как с другими. Как вела себя до того, как он появился, и как теперь. Ну, понимаешь? Думай, Хазан, думай.

– Я подумала, – конечно же, Хазан не собиралась прислушиваться к ее советам. – Подумала. Возьми у Мехмета телефон психиатра. У него есть. Вот возьми, и проверься. Проверься, дорогая. А если у тебя и правда, – она покрутила рукой в районе паха. – Если и правда этого не хватает, дяде моему позвони. Пусть всех моих подруг переберет. Пусть не стесняется.

И она вылетела из кухни, пылая от негодования.

– The lady doth protest too much, methinks, – крикнула ей вслед Фарах. – Вставь это в следующий урок, Хазан. Леди слишком бурно протестует, – тихо сказала она, наливая себе кофе. – Слишком бурно протестует.

========== Часть 11 ==========

– Господин Кудрет, – высокий деловитый мужчина, открывший ей дверь, проводил ее в гостиную и открыл дверь в соседнюю комнату. – К вам пришли, родственница.

– Пусть катится на дно ада, – раздался приятнейший голос дорогого дяди Кудрета. – А если это Фазилет, то пусть там и остается!

– Здравствуй, дядя. Ты, кажется, забыл, что пригласил меня ужинать. – Хазан не стала целовать своего дядюшку. Когда-то их отношения были теплыми – насколько они могут быть теплыми у девочки и ее вечно занятого совсем молодого дяди – игрушки на праздники, “как дела в школе?”, “кто тут дядина розочка?”, конфету в зубы и свали с дороги, не путайся под ногами – стандартный набор “дядя-племянница”. Конечно, было по-настоящему теплое воспоминание о дяде – громкий скандал, который Кудрет закатил маме, когда та, по совету дяди Хазыма решила отправить ее в Америку. Тогда он единственный был на ее стороне, единственный, кто требовал, чтобы ее оставили дома, когда все остальные говорили, какая это прекрасная идея и восхитительная возможность для Хазан.

Дядя вопросительно посмотрел на нее, перевел взгляд на часы, посмотрел в темноту за окном и потер лоб.

– На моем компьютере все еще лондонское время, – сказал он, потирая шею и плечи. – А я-то удивляюсь, как много и быстро успел сегодня.

– Ты и правда много успеваешь, дядя, – ядовито ответила Хазан. – И Эгеменам сделки устраивать, и Ниль консультировать, и на Джемиле в суд подавать.

– И своими делами заниматься, – гордо ответил дядя, разворачивая к ней монитор своего компьютера. – Узнаешь?

Хазан вскинула брови, увидев знакомый логотип. Один из самых громких стартапов этого года, директор была на обложке последнего выпуска Fortune. Она склонилась поближе к монитору и побежала по отчету, прокручивая его ударами кнопки по клавиатуре.

– Ого, дядя. Ты на это глаз положил? Это будет твой magnum opus.

– Надеюсь, что нет. Я собираюсь жить долго, и это только начало.

Хазан быстро пролистывала страницы отчета, но остановилась, заметив кое-что.

– Дядя, это легко не будет, посмотри на эти покупки, это выглядит подозрительно, зачем им это? Это явно…

– Угу, – Кудрет ухмыльнулся. – Пытаются защититься, милые детки. Видно уже знают, что попали на зуб моему заказчику.

– Ужин подан, господин Кудрет, – ассистент заглянул в кабинет, и Кудрет захлопнул ноутбук, мотнув головой в сторону выхода.

– Пошли, я сегодня кажется и не ел. Али, я ел сегодня? – Али покачал головой, и Кудрет почесал лоб. – Да, кажется, все-таки не ел. Почему ты мне не сказал, что я не ел?

Хазан закатила глаза, двигаясь в сторону столовой, не желая слышать разборок дяди с его очередным ассистентом. Она просто прошла к накрытому столу и уселась, не дожидаясь, пока дядя отодвинет стул и прочие положенные в таких случаях телодвижения, которые стерпела бы от обычного спутника на деловом ужине – но не с дядей же расшаркиваться?

– На черта мне ассистенты, если они не дают мне банально пожрать? – Поинтересовался дядя, и Хазан фыркнула, беря в руки вилку и нож.

– Нормальные люди начинают кушать сами года приблизительно в два-три, дядя, – сказала она как можно нахальнее.

– Тебя саму приходилось гонять жрать, когда ты засиживалась за книгами, – напомнил Кудрет, и Хазан скорчила рожицу, вспоминая первый год жизни в Америке, который ей пришлось провести с дядей и его тогдашней любовницей – тогда дяде очень удачно пришлось отправиться по делам в Штаты, и Хазан хотя бы на первый год избежала пансиона.

– Как поживает Ниль? – Спросила Хазан, приподняв бровь, и дядя фыркнул.

– Прекраснее некуда.

– Еще не пыталась тебя прирезать?

– Поверь мне, девочка, это будет не первая женщина, что гонялась за мной с ножом. Даже Джемиле не была первой.

– Кстати, насчет Джемиле. Ты правда собираешься снова судиться за Омрюм? Вам с Джемиле мало, во что вы превратили жизнь девочки в ее первые годы?

Джемиле и Кудрет развелись еще до рождения Омрюм, и все первые годы ее жизни только и делали, что судились и скандалили, судились и скандалили, отбирая друг у друга дочь, мирились, ссорились, судились и скандалили, пока на очередном заседании детский психолог наконец не заявил, что из-за вечных скандалов и судебных разбирательств родителей, у девочки, у которой практически не было постоянного жилья, а было постоянное вырывание из рук одного родителя в другие, с криками и скрипом шин уезжающих машин, у девочки наблюдается отставание в развитии. Наверное, тогда-то Джемиле с дядей и опомнились.